[Lang-ya-bang]

Название: Мое животное
Автор:  Ардорская Ласточка
Бета:  Кицуне
Размер: макси, страшно даже помыслить сколько слов (но написано из них только 35К)
Пейринг/Персонажи: Линь Чэнь/Мэй Чансу и многие другие
Категория: слэш, джен
Жанр: романс и в некотором роде роман воспитания
Статус: в процессе
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Процесс становления юного, потерявшего все Линь Шу господином Су, которого мы все знаем и любим. AU по отношению к канону: Линь Чэнь - лис-оборотень
Предупреждение: AU с лисами

Главы 1-7:
Фикбук: ficbook.net/readfic/9144880
АО3: archiveofourown.org/works/23110744

Глава 8 (полностью)

Чэнь не объявился и на следующий день. И через день Чансу тоже не пустили в его крыло, коротко пояснив, что молодой хозяин еще не вернулся.

Злиться на то, что Чэнь наконец занялся делами Архива, было глупо. Как и на то, что Чэнь не пришел предупредить об отъезде и попрощаться. Будь Чансу трепетной девой, он мог бы посетовать на пренебрежение. Мол, получивший свое любовник даже не подумал подарить перед разлукой хотя бы мимолетный поцелуй. Но Чансу девой не являлся, ни трепетной, ни какой другой — и кто из них получил свое, это был еще вопрос.

Однако Чансу был недоволен — и скучал. Тем более что его приготовления подошли к концу, и он собирался обсудить с Чэнем детали их поездки в Цзянцзо. Чэнь же, пропадая неведомо где, ставил все его планы под угрозу.

А вдруг загулявший лис не вернется к условленной дате? Что тогда? Идти к разбойникам без охраны? Просить о другом дне?

Третий день без Чэня прошел в напряжении. Никто не собирался даже намекать, когда тот может вернуться, и к вечеру Чансу совсем приуныл. Однако когда он уже приготовился ко сну и собрался ложиться, ему послышалось, что в дверь скребутся. Удивленно моргнув, он прислушался. Странный звук повторился — будто неведомое животное просилось внутрь.

Животное. Та-а-ак...

— Значит, явился! — сказал Чансу громко и пошел впускать гостя.

Лис действительно стоял у порога. В вечернем сумраке серебро, которым обильно была полита его темная шерсть, казалось, светилось, добавляя и без того впечатляющему облику сказочности.

— Ну и где тебя носило? — строго спросил его Чансу.

Лис встряхнул всем телом, то ли выражая недовольство, то ли хвастаясь красотой игристого меха. И, не утруждая себя более никаким диалогом, просочился мимо Чансу внутрь его покоев.

Там же он целенаправленно затрусил к разобранной уже постели и улегся прямо на чистые простыни.

— А что скажет мой лекарь, когда узнает, что кто-то тут топчется грязными лапами по постели больного?

Чансу грозно сложил руки на груди.

Лис перевернулся на спину, обнажая пушистый живот и задирая лапы — видимо, пытался продемонстрировать их чистоту.

Чансу засмеялся.

— Ладно. Раз уж ты пришел ко мне на ложе, изволь принять человеческий облик. Лисом ты, конечно, красив, но для того, что обычно делают двое ночью под одним одеялом, совершенно непригоден.

Лис умильно посмотрел на него, перевернулся на бок, взбрыкнув лапами, затем — тем же забавным манером — на другой, а после снова перекатился на спину и вильнул хвостом.

— И как мне тебя понимать? — осведомился Чансу, с трудом удерживая улыбку.

Лис потянулся и снова вильнул хвостом.

Похоже, на лисьем языке это означало «гладь меня».

Чансу показательно вздохнул и сел рядом. Лис заерзал на спине и снова взмахнул хвостом.

— Красивый, — похвалил его Чансу и честно потрепал подставленное брюхо.

Лис запрокинул голову, блаженно прищурился и тявкнул, явно одобрительно. Превращаться в человека он, со всей очевидностью, не собирался.

Чансу не слишком любил животных, и даже в детстве ласкал только коней — но то было другое. В этот раз его никто не спрашивал. Лис все никак не хотел униматься: то поворачивался так и эдак, то переползал Чансу на колени, то ходил кругами и терся мордой — и тогда его вздернутый хвост попадал Чансу в рот и нос. Чансу смеялся, ругался, чихал, спасался от хвоста (безрезультатно) — но от новой своей обязанности чесать, щекотать и гладить уклониться не пытался.

Когда, наконец, Чансу затушил светильники и улегся, лис переполз к нему на грудь и свернулся там клубком.

— Ты, вообще-то, не легкий, — пожаловался Чансу.

Лис совершенно по-человечески вздохнул, послушно сполз на простынь рядом и уткнулся мордой Чансу в бок.

Чансу подгреб это недоразумение к себе и крепко обнял, отчего-то испытав при этом необъяснимый прилив покоя. Лис никак не выразил неудовольствия — и в этой диспозиции они и уснули.

***
Чансу проснулся от тяжести чужого тела. Чэнь, в человеческом облике, обнимал его, основательно привалившись сбоку. Чансу осторожно выбрался из его цепких объятий и принялся рассматривать своего любовника.

Солнце еще не взошло, но армия ночи уже несла урон. Черты Чэня скрадывались, расплывались в утренних сумерках, и все же были вполне различимы. Чэнь улыбался. Ему явно снилось что-то приятное.

«Может быть, я, — подумал Чансу, — а может быть, кто-то из тех бесчисленных, наверняка, мужчин и женщин, у которых мой лис ворует ци. Или у него есть кто-то один, с кем он может не только разделить ложе, но и напиться жизни?»

Чансу прислушался к себе, но не нашел отголосков ревности. Только любопытство. Кого выбирает Чэнь как лис? Как ведет себя с ними? Стыдится ли своей природы или воспринимает как должное?

Чэнь заворочался и безошибочно потянулся во сне к нему. Найдя рядом пустоту, недовольно что-то пробормотал и перекатился ближе к Чансу, ловя его рукой.

Чансу улыбнулся и погладил друга по волосам. Чэнь застонал — неожиданно громко и нетерпеливо.

«Интересно, он принял человеческое обличье осознанно или случайно — во сне?» Чансу бы поставил на второе. Однако превращением надо было пользоваться, и быстро — пока Чэнь не проснулся достаточно для того, чтобы начать занудствовать.

Долгие ласки — удел бодрствующих. Тот же, кто берет свое обманом, должен торопиться.

Чансу, легко подтолкнув Чэня, перевалил его на спину. Замер, слушая, как заново успокаивается и замедляется ставшее на мгновение поверхностным дыхание. Наблюдая, как расправляется морщинка у Чэня между бровей. И только когда стало ясно, что его лис спит беспечно и глубоко — склонился к янскому стеблю.

Тот и без того не был спокоен — а когда губы Чансу обхватили навершие, и вовсе воспрял. Чэнь снова застонал — громко и довольно. А в следующий момент на голову Чансу легла ладонь, сильные пальцы крепко ухватили его за волосы, и в одно мощное движение его горло оказалось нанизанным на яшмовый стержень.

Подобное не входило в планы Чансу — не вполне входило! Он выпучил глаза от напряжения и закаменел, пытаясь унять мучительный спазм в груди и не закашлять. Увы, спящий Чэнь сильно уступал Чэню бодрствующему в сострадательности. Безжалостной рукой он склонил голову Чансу так, что меч почти полностью вошел в живые ножны, и сразу же потянул за волосы назад — с силой, сопротивляться которой не было возможности. Освободив же янский стебель почти до конца, снова надавил на затылок, заставляя принять его обратно, чуть ли не на всю немалую длину.

Чансу засомневался, что сможет выдержать столь бесцеремонную забаву долго, но решил терпеть, пока кашель не скрутит его. Однако в следующее мгновение рука Чэня уже тянула его за волосы — и вовсе не для того, чтобы продолжить начатое.

Чэнь заставил выпустить янский стебель изо рта и поднять голову.

Вид у него был совершенно осоловелый — и, при всей утренней всклокоченности, очень грозный.

— С ума сошел? — мрачно вопросил Чэнь.

Чансу сморгнул — его ресницы были мокрыми — и успокаивающе улыбнулся.

— Ты ничуть не причинил мне вреда, — заверил он, предпочитая действовать на упреждение. — Я получил большое удовольствие.

И тут же наконец закашлялся, безудержно и мучительно.

— Не понимаю, это-то тебе зачем... — бормотал Чэнь, массируя ему горло и грудную клетку, сильными, но бережными касаниями унимая спазм. — Ладно твоя Чиянь... Ладно твоя Великая Лян... К этому я, допустим, привык. Меня-то ты какого гуя преследуешь столь ожесточенно?

— Разве ты не достойная цель? — напоказ удивился Чансу. — Не прекрасен телом и не совершенен духом?

— Теперь-то ты понял, что частые весенние забавы не для тебя?

— Мы просто отклонились от моего изначального плана, — возразил Чансу, постепенно обретая легкость дыхания. — Ты немного поспешил...

— Я спал! Как тебе в голову пришло соблазнять дикое животное во сне!

— Ты не животное! — напомнил ему Чансу.

— Я — нет, — отрезал Чэнь. — Мое тело — когда как. Не делай так больше.

— Хорошо, — согласился Чансу самым смиренным тоном, на который только был способен. — Я извлек урок из своей ошибки и больше не повторю промаха. Но сейчас, когда ты в человеческом обличье и уже не спишь, разве нельзя нам позволить себе немного весенней радости?

— Нельзя!

Чэнь бесцеремонно отодвинул Чансу и в одно быстрое движение поднялся с кровати.

— Не понимаю, как я мог обернуться человеком во сне... Никогда прежде такого не бывало... — раздраженно бормотал он, шлепая босыми ногами до двери.

И только раздвинув дверь, обернулся, грозно сверкая глазами.

— Не смотри! — приказал он Чансу, повелительно ткнув в его сторону пальцем.

Чансу вздохнул и послушно отвернулся. Когда он повернулся вновь, в комнате больше не было гостей.

— Ну и вздорный же у тебя нрав, господин лис, — пробормотал он, вылезая из постели, чтобы задвинуть двери.

— Нрав вздорный, но столь же прекрасный, как и душа, — подытожил он, сворачиваясь под одеялом. По телу все еще гуляла весенняя истома, не сильная — но достаточная для того, чтобы задуматься о ласках собственной рукой. С этими мыслями Чансу и уснул, так и не успев осуществить их или отвергнуть.

***

Проснувшись утром, Чансу внезапно испугался, что Чэнь снова мог исчезнуть. Что если он приходил ради короткого свидания между долгими делами за пределами Архива? От одной мысли об этом Чансу становилось тревожно. Поэтому, бесцеремонно отложив завтрак и лекарские процедуры, он заспешил к обрыву, где любил тренироваться его многоликий друг.

Чэнь и правда танцевал свой привычный танец с цзянем там, на фоне горных пиков и облаков. Однако, увидев Чансу, он тут же прервался и, убрав цзянь в ножны, заспешил навстречу.

— Значит, ты, гуево отродье, ночью только разминался в непослушании? А сегодня решил совершенствоваться в пренебрежении моими лекарскими усилиями и дальше? Начать, я смотрю, решил с голодовки и уклонения от массажа и игл? И что же мне ждать дальше?

Голос Чэня гремел так, что все горные демоны наверняка в страхе полетели от пика Ланъя прочь.

— Прости! — покаянно вскинул руки Чансу. — Клянусь, я сейчас же вернусь к завтраку и твоим снадобьям и иглам! Я только хотел убедиться, что ты не исчезнешь снова без предупреждения на несколько дней.

— Что ж теперь, ты и лишнего дня без меня обойтись не можешь? — Чэнь грозно нахмурился и вложил руки в рукава.

Чансу в ответ развел руками, кротко улыбаясь.

— Что же ты хочешь от несчастного влюбленного, что совсем недавно обрел надежду на взаимность и столь же стремительно потерял предмет своих чувств из виду?

— Ах ты лицедей! — и не подумал впечатлиться его кротостью Чэнь. — А ну марш завтракать!

— Тот же час, как только услышу от тебя о твоих планах, — откликнулся Часну, не двигаясь с места. — Собираешься ли ты снова бросить меня ради дел Архива сегодня? Потому что если собираешься, то позволь хоть чаю с тобой выпить и поцеловать в знак встречи!

— А ночью ты не нацеловался? — фыркнул Чэнь.

— То, что я целовал ночью, является предметом моего горячего обожания, — лукаво прищурился Чансу. — Но я хотел бы целовать и рот!

Чэнь засмеялся.

— Ясно все с тобой. Кого я собирался устыдить? Пойдем, провожу тебя до твоих покоев и лично проверю, как исполняются мои указания!

— Большего и не смею желать! — радостно отозвался Чансу.

— И кстати, — заметил Линь Чэнь, пока они шли по двору, — я отлучался вовсе не по делам Архива, а по твоим личным делам, неблагодарный.

— Какие же у меня могут быть личные дела за пределами этого места? — искренне удивился Чансу.

— А вот будешь хорошо себя вести — и скажу какие, — отрезал Чэнь.

И, пока они не дошли до покоев Чансу, не поддался ни на одну попытку Чансу выведать подробности.

***

После завтрака и лекарских процедур Чэнь кивком головы пригласил его с собой, и Чансу, не пытаясь больше спрашивать, заспешил следом.

Они вышли из галереи, соединяющей покои Чансу с одним из библиотечных павильонов, но не направились в библиотеку и не свернули к Чэню, а спустились по лестнице на первый этаж и проследовали незнакомыми Чансу коридорами.

Потом они внезапно оказались на улице — на одном из скрытых двориков Архива, коим не было числа и найти которые мог только посвященный. Во дворике росло несколько яблонь, а за ними располагался отдельный павильон, совсем маленький, не больше чем на десять человек.

Чэнь кивнул головой в сторону павильона, но когда они подошли совсем близко, внезапно остановится.

— Вот что, Чансу, — сказал он, будто решая на ходу неизвестную Чансу задачу. — Я, может быть, зря не объяснил тебе все заранее.

— Очень может быть! — встревоженно подтвердил Чансу. — Так что объясняй прямо сейчас!

Чэнь окинул его внимательным взглядом. Потом зачем-то проверил пульс. Чансу открыл было рот, чтобы объяснить Чэню, как некрасиво вселять панику в добрых своих пациентов, осуществляя без объяснений столь непонятные и тревожащие действия, но Чэнь заговорил первым.

— За этой дверью нас ждут люди, Чансу. Люди, которых ты хорошо знаешь. Во всяком случае, некоторых из них. Пожалуйста, не упади в обморок.

— Ты можешь просто сказать, кто там? — зашипел Чансу, тут же понижая голос.

— Твои бывшие солдаты. Пойдем.

«Солдаты армии Чиянь?»

Чансу зажал себе рот рукой — сам не понимая, какой звук хочет удержать. Крик. Стон. Слишком поспешный вопрос. На мгновение ему показалось, что земля уходит из-под его ног и он действительно падает в обморок.

Но Чэнь обернулся, смерив его еще одним испытывающим взглядом, и Чансу сразу собрался. Сейчас точно не время для слабости. Позже, оставшись один, он сможет валяться без сознания столько, сколько захочет.

Внутри было светло от нескольких светильников и тепло от пылающих жаровень. Сидевшие вокруг небольшого стола люди явно томились от жары. Но погасить жаровни не пытались.

При виде Чэня они встали.

Чансу, хоть и представлял уже, кого увидит, все-таки не удержался на ногах и споткнулся, едва не потеряв равновесие.

Гости Чэня одновременно бросили на него хмурые взгляды и тут же потеряли интерес.

Ли Ган. Чжэнь Пин. Его десятники. Его бывшие десятники. И еще трое простых солдат — двое из десятки Чжэнь Пина, третий...

— Слов нет, чтобы выразить нашу благодарность за защиту и заботу, господин второй хозяин Архива, — Ли Ган глубоко поклонился Чэню.

— Благодарим вас, господин, — повторили за ним его товарищи с тем же низким поклоном.

— Я рад, что вы чувствуете себя хорошо, — кивнул им Чэнь. — Однако же садитесь. Я обещал вам работу и собираюсь ее дать.

Бывшие воины Чиянь раздвинулись, освобождая место во главе стола. Одно место. «Видимо, — с печалью отметил Чансу, — я стал незаметнее серой мыши».

Чэнь сложил руки на груди и недовольно воззрился на Ли Гана. Видимо, Чэнь счел его главным — а быть может, так и было, и скитания по-своему распределили ранее равных.

— Подвиньтесь, — тут же скомандовал Ли Ган товарищам, и те не мешкая освободили и второе место рядом с тем, что полагалось Чэню.

Теперь вся компания снова смотрела на Чансу и не отрывала от него глаз, пока тот медленно и тяжело садился.

— Это господин Мэй Чансу, — сказал Чэнь, усаживаясь в одно плавное движение. — Я пригласил вас для того, чтобы вы ему служили.

Пять взглядов, и так прикованных к Чансу, стали еще острее.

Пора было брать ситуацию в свои руки. Он поднял голову и, медленно поворачиваясь, посмотрел на каждого. Он знал этих людей. Не слишком хорошо, но знал. Он был им хорошим командиром. Заботился о них. Следил за тем, чтобы семьи его солдат жили хорошо. Водил их в бой и побеждал. Никогда не жертвовал людьми зря. Ему было не в чем себя упрекнуть.

Солдаты под его взглядом подбирались, а потом их лица смягчались и они опускали глаза. «Все-таки с армейскими меньше мороки, — с удовлетворением подумал Чансу. — Чувствуют командира сразу».

С этими мыслями он обернулся к Ли Гану — последнему в кругу. Лучшему из его десятников. Ли Ган не опустил глаз. Только его зрачки расширились и, Чансу показалось, он задержал на мгновение дыхание.

«Он ведь не мог меня узнать?» — забеспокоился Чансу, но тут же отринул сомнения. Конечно же, его новый облик был непроницаем для узнавания.

— Как уже сказал мой друг Линь Чэнь, — начал Чансу тихим, ровным голосом, — меня зовут Мэй Чансу. Вы можете обращаться ко мне «господин Мэй». По моим сведениям, вы все оказались в затруднительном положении. Без средств. Без доброго имени. Объявленные как преступники.

— Господин Мэй, — перебил его Ли Ган, почтительно, но все-таки дерзко. — Вы сказали сейчас «объявленные как преступники». Вы не сказали: «преступники». Значит ли это, что вы знаете суть предъявленных нам обвинений и не считаете их справедливыми?

— Вы солдаты армии Чиянь, — ответил Чансу, — Справедливы ли обвинения в измене, что гонят вас прочь от родной земли, вы мне расскажете сами. И еще. Тем, кто мне служит, запрещено меня перебивать. Также вам запрещено со мной спорить и ставить под сомнения мои распоряжения. Вы можете задавать вопросы, если что-то не поняли, но только после того, как я вам это позволю. Вам все понятно?

Его речь произвела нужное впечатление на четырех воинов из пяти. Ли
Ган же, который по замыслу Чансу должен был подобраться и почувствовать себя пристыженным, с каждым новым словом все больше расцветал. И под конец смотрел на Чансу как на явленную лично Гуаньинь.

«Если он меня узнал, то как?» — заподозрил неладное Чансу. И вдруг вспомнил свой первый разговор с солдатами. Отец поставил его, четырнадцатилетнего, командовать сотней. Он тогда собрал своих десятников, чтобы отдать распоряжения. И кто-то — да чуть ли не Ли Ган — перебил его... Небо, он же примерно то же самое тогда и сказал!

«Какой же феерический я идиот», — удивился Чансу. Не испугался, даже не разозлился — только удивился. Ступая по отцовским следам, легко чувствовать себя безупречным. Меру же собственной глупости ему, похоже, еще предстояло узнать.

Радость Ли Гана же, расцветшая на хмуром лице, как цветок сливы в снегу, так же быстро померкла.

— Мы все поняли, господин Мэй, — вмешался в разговор Чжэнь Пин, видимо, сочтя затянувшуюся паузу непочтительной. — Только хотели бы знать, каковы будут ваши распоряжения насчет нас? Мы люди военные, и слуги из нас неумелые. Но большим старанием мы постараемся искупить неловкость.

Чансу хмыкнул.

— Мои планы на вас вполне соответствуют вашим умениям. Я посвящу вас в них позже, а пока...

— А пока, — подхватил молчавший до этого Чэнь, — будьте гостями Архива. Жить я вам дозволяю в этом павильоне. Не императорский дворец, но уж получше, чем горы, по которым вы шлялись, как голодные крысы. Кстати, о еде — она будет у вас в достатке. Вы можете отдыхать, есть, спать и гулять по двору. В общем, набираться сил. Покидать двор вам запрещено. Нарушившего мои правила ждет такое наказание, что вы пожалеете, что не остались в горах. Вопросы есть?

— Нет, господин второй хозяин Архива, — хором ответили воины Чиянь, с армейской одновременностью склоняясь в поклонах.

Чансу неожиданно почувствовал глупую ревность. Неприятно было наблюдать, как его люди столь охотно подчиняются кому-либо еще.

«Ничего. Через полгода они будут моими целиком», — пообещал он себе, вставая.

— Мы продолжим этот разговор позже, — пообещал он. — А пока слушайте второго хозяина Архива: набирайтесь сил.

— Да, господин Мэй, — снова уважительно склонились солдаты.

***
— Молодец! — сказал ему Линь Чэнь, когда они вышли. — Быстро ты показал им, кто есть кто.

— Вообще-то, — огрызнулся Чансу, — я не всегда пролеживал бока и кашлял кровью. Перед тобой бывший командующий армией.

— Когда ты злишься, это очень возбуждает.

Чансу бросил на бесцеремонного своего друга испепеляющий взгляд, но Чэнь только заухмылялся шире.

— И что толку? — упрекнул его Чансу. — Если ты бегаешь от моих ласк быстрее, чем демон от талисмана?

Линь Чэнь развернулся к нему, прямо на ходу, с проворством мастера фехтования и, притянув к себе, прильнул губами к губам. Чансу ахнул, открывая рот, впуская наглый настойчивый язык. Но не успел он ответить на нападение встречной атакой — как Чэнь отпрянул и снова зашагал рядом как ни в чем не бывало.

— Подожди еще день, нетерпеливый! — бросил он Чансу назидательно, будто это Чансу сейчас плеснул масла в весенний огонь.

— Воистину ты коварен и жесток, как весь твой род.

Чансу пробормотал это себе под нос, но не сомневался, что Чэнь услышит. Он ожидал бурной реакции, но Чэнь только пожал плечами.

— Я не много знаю о своем роде. Но поверь: коварство и жестокость моих сородичей недоступно даже тебе.

Чансу засмеялся.

— Ты меня дразнишь и отталкиваешь, а я коварен? Вот она, хваленая справедливость хозяев Архива!

Они перебрасывались шутками и оскорблениями вплоть до покоев Чансу. А потом Чэнь заставил Чансу совершить прогулку и лично его сопровождал, осыпая лекарскими замечаниями. Что мог еще делать Чансу кроме того, чтобы шутить и оскорблять в ответ?

***

Вечером, когда они любовались, по своему обыкновению, горными пиками из покоев Чэня, один с чашкой вина, другой — с чашкой самого негорького лекарственного настоя, Чансу сказал:
— Не помню, чтобы я был так счастлив с момента пробуждения после страшных потерь. Ты подарил мне сегодня самый дорогой подарок, за который я еще долго не смогу тебе отплатить.

Он произнес это, стараясь выразить сильное чувство и желая порадовать друга, но Чэнь внезапно так сильно разозлилися, что чуть не разбил чашку, со стуком опустив ее на стол.

— Самый дорогой подарок я тебе подарил, когда трижды поделился своей ци! — загремел он так грозно, что если бы Чансу был животным, поджал бы уши. — А отплатить ты мне можешь единственным образом: не спустить мой драгоценный дар псу под хвост!

Чансу вздохнул, приняв подчеркнуто печальный вид.

— Тебе и доброго слова нельзя сказать, Линь Чэнь, не схлопотав жестокого упрека. А ведь и всего-то я хотел сказать, что обрадован сегодня без меры и без меры благодарен тебе. Что до твоего великого дара, то о нем мне и думать больно.

— А ты изволь помнить через боль! — веер Чэня ощутимо ткнулся Чансу в грудь. — О том, как гробить себя в стане разбойников, небось, прекрасно помнишь, как бы ни было тебе больно!

— Это мой долг перед армией Чиянь, — пожал плечами Чансу.

— А долг передо мной, значит, ровным счетом для тебя ничего не стоит?

Вопрос, впервые прозвучавший так прямо, не имел ответа. Во всяком случае того, который удовлетворил бы Чэня. И который сам Чансу счел бы достойным.

Пришлось покаянно разводить руками:

— Я делаю то малое, что могу. Большего же тебе лучше не ждать от меня, дабы не рвать себе сердце понапрасну. Может быть, ты и зря вытащил этого недостойного из преисподней, растратив драгоценную ци. Я не смею даже спросить, какой неприятностью это для тебя обернулось. Но что сделано, то сделано, и никто из нас не в силах поправить эту ошибку.

— Не говори ерунды, — поморщился Чэнь мрачно. — Об ошибке не может идти речи. Но о твоем долге я не собираюсь забывать, даже не жди.

— Что толку судиться с неимущим, — кротко заметил Чансу. — Лучше налей мне еще твоего ужасного отвара.

Чэнь одарил его свирепым взглядом, но пахнущей травами золотистой жидкости в чашку плеснул.

Чансу все еще переполняла благодарность, но он и представить не мог, как выразить ее к удовольствию своего друга и не нарваться на новую волну его гнева.

— Касаемо людей, что я тебе привел, — заговорил Чэнь. — Я потратил время и силы не просто так. Ты возьмешь их с собой к разбойникам, чтобы при тебе, кроме меня, был хоть какой-нибудь отряд. Я проверил в бою каждого, воины они дрянь, но я пошлю кого-нибудь толкового заниматься с ними. Звезд с небес они хватать не станут, сколько ни учи, но хоть немного полезных навыков приобретут.

Прежде чем ответить, Чансу сделал глубокий вдох и сжал в пальцах край своего рукава.

— Прости, но нет, Чэнь. Этим людям я уже отвел другую роль в своем плане.

Чэнь обернулся к нему, сверкая глазами, и Чансу, выставив вперед ладонь, заговорил быстрее:

— Сам посуди, если я хочу выдать себя за простого скромного ученого и тем не вызвать ни опасений, ни подозрений, разве пристало мне являться с личным отрядом, пусть даже и из пяти человек? Такого гостя разбойники уж точно не сочтут безобидным и жалким — а у меня на то вся и надежда! Пожалуйста, Чэнь, не сбивай мне с доски камни по незнанию моей стратегии! Просто помоги, как мы договорились раньше, молю!

— И какая у тебя стратегия? — хмуро поинтересовался Чэнь. — Быть убитым головорезами, которые как глупый огонь, не огороженный камнями, что жжет все без толку и без повода?

— Не стоит недооценивать человеческую жадность, Чэнь, — возразил ему Чансу. — Даже самый глупый разбойник не станет выбрасывать в помойную яму драгоценную яшму. Два главаря союза Цзянцзо успели убедиться в моей полезности. Уж поверь, они не позволят своим людям убить меня ради пустой забавы.

Чэнь покачал головой.

— Глупость человеческая сильнее человеческой же жадности! Как можешь ты рисковать собой так необдуманно?

— Необдуманно? — возмутился Чансу. — К твоему сведению, все свое время я трачу на размышления! И уж точно не могу себе позволить необоснованного риска. Сам посуди: моя жизнь, кроме того, что оплачена твоей немалой жертвой — о чем ты мне не устаешь напоминать! — еще и залог справедливости для семидесяти тысяч мертвых за моей спиной! Ты упрекаешь меня в безрассудстве, но твои упреки дальше от истины, чем луна от земли!

— Возьми своих людей с собой! — Чэнь стукнул ладонью по столу так звонко, что Чансу чуть не подпрыгнул от неожиданности.

Чуть не подпрыгнул, но лицом не дрогнул и взгляда не отвел.

— Нет, — сказал он спокойно и непреклонно. — И ты не будешь больше вмешиваться в мою стратегию, дабы избежать нам дальнейших ссор.

Чень вскочил из-за стола и отвернулся, загораживая широкой спиной Чансу весь прекрасный вид.

— Уходи, — сказал он. — Прочь с глаз моих, дитя преисподней!

— Значит ли это, что ты отказываешь мне в своей помощи, Чэнь? — мягко уточнил Чансу, послушно поднимаясь.

— Конечно же не отказываю, и ты прекрасно знаешь это! Прочь! И чтобы съел все пилюли и сразу же лег спать!

— Слушаю своего лекаря, — отозвался Чансу со всем возможным почтением.

И, не рискуя обнять своего сердитого друга, поспешно удалился.