"Всевышний хоть и изощрен, но не злонамерен". Старая иезуитская поговорка
посвящение и разглагольствованияМы с соавтором решили, что в жизнь нужно срочно добавить чего-то хорошего наконец вспомнили, что давным-давно, почти что год назад, заявляли в голосовалке на выбор 2 макси.
Итак, по ЧэньСу мы, кажется, пока что отдали все долгии даже с процентами.
Очередь принца Юя
А поскольку сегодня еще и день рождения у Чеди , то, я считаю, нас потянуло на подвиги исключительно вовремя
Образ Цзинхуаня-императора тоже кажется нам чрезвычайно привлекательным
настолько, что у нас в планах два текста - первый, чисто кинковый (причем состоящий из дженовых и сексуальных кинков примерно поровну
) и второй, со сложным политическим сюжетом.
Сегодня мы представляем вам первый. Сразу оговоримся: мы постараемся выкладываться примерно раз в неделю, как обычно, каждую пятницу, но из-за реала такой же регулярности, которая была в "Пути", не обещаем. Кроме того, мы просим всех ознакомиться с предупреждениями - потому что все это будет в тексте.
Итак, пристегнитесь, мы взлетаем. Чеди , дорогая, с днем рожденья!

Название: Шепот Великого Змея
Авторы: Aerdin & МИ-2
Пейринг: основной Сяо Цзинхуань/Мэй Чансу
Рейтинг: НЦ-17
Жанр:порнороман драма, романс, экшен, интриги, короче, посмотрите на пейринг
Статус: В ПРОЦЕССЕ
Саммари: иногда безрассудство способно нарушить точно рассчитанный план куда успешнее, чем осознанные попытки ему противостоять
Предупреждения: тайны хуа, афродизиак, дабкон, недобровольный секс под веществами, разнузданный кинк во все поля, даже в дженовой части. В связи с этим АУ, частично ООС
читать дальшеОт порыва ветра старая сосна над головой снова заунывно заскрипела, качая ветвями, а висевшая над входом доска с начертанным благословением в очередной раз стукнулась об стену. В опускавшихся сумерках то и дело казалось, что в зарослях кто-то прячется, и Цзинхуань вновь оглянулся, высматривая в мельтешении теней шпиона.
- Это просто ветер, ваше высочество, - проговорила Баньжо, явно заметив его беспокойство. - Я отослала всех слуг, и даже охрана резиденции сейчас смотрит в другую сторону. Пока вы не позовете, никто не осмелится приблизиться.
- А может, он только того и добивается? Вдруг он замыслил сыграть свою игру? - нетерпеливо выдохнул принц Юй, глядя, как суматошно, словно норовя погаснуть, бьется только что зажженное пламя в светильнике беседки. Закрытое от ветра бумагой, оно все равно жалось к фитилю, как неразумное дитя к матери. Цзинхуань поморщился. Темнело слишком быстро, вот-вот должны были объявить комендантский час, а неожиданный союзник все не объявлялся.
По мощенной камнем садовой дорожке ветер гнал пыль и сухие листья, сметая их в кучу к заросшей плющом стене. Со своего места Цзинхуань едва видел потайную дверь, но если стемнеет еще сильнее, ее придется искать наощупь. Он вдруг пожалел, что не распорядился проверить, не заржавели ли там петли за столько лет - дверью так давно не пользовались, что он и сам с трудом вспомнил о ее существовании.
- Вдруг он решил посмеяться надо мной?! - снова пробормотал он, вслушиваясь в звуки с улицы.
- Вы напрасно терзаете себя подозрениями, ваше высочество, - вновь напомнила советница, плотнее кутаясь в свою меховую накидку. - Ся Цзян в точности следует разработанному плану.
- Который сам же и придумал, - пробормотал принц Юй. Его то и дело пробирало зябкой дрожью, несмотря на то, что вечер выдался не по-зимнему теплым. - Слишком уж щедрое предложение... вдруг это ловушка?!
- Дать вам возможность посчитаться с предавшим ваше доверие человеком? - уклончиво ответила Баньжо и поднялась с места, всматриваясь во что-то поверх высокой стены. Цзинхуань тоже скользнул взглядом по покатой черепице башенки, украшенной неизменным драконом, и раздраженно вздохнул. Баньжо немедленно повернулась к нему и наклонилась, подливая вина в опустевшую чашку. - Ся Цзян заинтересован в вас, как в будущем императоре, ваше высочество, - гораздо тише, будто их разговор мог кто-то подслушать, произнесла она. - Зачем ему вас обманывать?
- Тогда почему так долго? - вспылил Цзинхуань. - Я жду уже час, не меньше!
- Могли возникнуть осложнения... - но Баньжо не договорила: в скрип сосны вклинился неторопливый цокот копыт и стук деревянных колес повозки.
Цзинхуань вскочил с места.
- Посмотри! - махнул он рукой советнице, и та, присев в знак подчинения, скользнула к двери, в которую кто-то тем временем ударил - раз, еще, и два раза коротко! Все, как условлено.
Цзинхуань сглотнул, чувствуя, как зачастило сердце, и сделал первый шаг к человеку, вставшему в дверном проеме. Накинутый на голову капюшон скрывал лицо, а простая одежда выдавала в посетителе простолюдина, но куда больше Цзинхуаня волновали сундуки и ящики, уложенные на телегу позади незнакомца.
- Я же говорил... - скрипучим голосом вдруг проговорил тот, поднимая голову выше, - никаких сложностей. Все будет так, как я захочу.
Узнав Ся Цзяна, Баньжо немедленно присела, опуская взгляд к земле, а Цзинхуань заторопился, подходя к тому еще ближе.
- Вас никто не видел? Как вам удалось это провернуть?
Глава Управления Сюаньцзин только усмехнулся, коротко и довольно.
- Вы сомневались во мне, ваше высочество? Будь вы простым человеком, это было бы опасное заблуждение. - Цзинхуань вернул ему понимающую улыбку, и Ся Цзян довольно вздохнул. - Несмотря на то, что в последние годы я, по большей части, провожу время в своем кабинете, я занимаюсь своим делом всю свою жизнь... и у меня достаточно секретов мастерства.
- Вы зря полагаете, что я не в силах оценить, сколь могущественным союзником меня одарила судьба, - заметил Цзинхуань и махнул рукой, давая знак Баньжо, чтобы та поспешила за слугами.
Ся Цзян поглубже надвинул капюшон, не желая оказаться узнанным, и лишь ткнул пальцем в нужный ящик, когда Баньжо вернулась с четырьмя дюжими евнухами.
- Не думаю, что с ним будут проблемы, - неприятно-хрипло засмеялся глава Управления Сюаньцзин, наблюдая, как слуги снимают с телеги и уносят большой обитый медью сундук. - Уверяю вас, после моего снадобья люди ведут себя, как паиньки, не доставляя неудобств своими возражениями.
Он вытащил из кармана в рукаве выточенный из оникса флакон и вложил его в ладонь Цзинхуаня.
- Добавляйте ему в воду, ровно пять капель, ваше высочество, - с кривой усмешкой добавил он. - Он останется в сознании, но не в разуме.
Цзинхуань крепко обхватил флакон пальцами, чувствуя прохладу камня, которая не могла успокоить кровь - наоборот, лишь подгоняла ее в жилах.
- Вы уверены, что никто не заподозрит обман? Особенно принц Цзин?
Усмешка Ся Цзяна сделалась откровенно глумливой.
- Не беспокойтесь, ваше высочество. Все наличествующие у принца Цзина мозги и выдержка в данный момент находятся в полном вашем распоряжении и ждут вас в вон в том ящике, - он ткнул в спины уходящим евнухам и потом, посерьезнев, коротко поклонился. - Однако я вынужден оставить вас: у меня есть еще дела. Когда вашему гостю настанет время время вернуться в мои гостеприимные владения, я передам вам через Цинь Баньжо, - он кинул последний взгляд на флакон в руках у Цзинхуаня. - Желаю приятно провести время, ваше высочество.
- Да-да, конечно... - флакон уже словно жег пальцы, и у Цзинхуаня на миг закружилась голова. Он бросил взгляд на дорожку, по которой ушла Баньжо со слугами, и во рту окончательно пересохло.
- А, ваше высочество, еще... - словно вспомнив еще о чем-то, уже от своей груженой повозки окликнул его Ся Цзян. - Не обессудьте за его вид, у меня ж все-таки тюрьма, а не императорский дворец, - и, посмеиваясь себе под нос, полез на сиденье.
Лошадь тронулась с места, подстегнутая ударом поводьев, а Цзинхуань поспешно закрыл калитку, тут же запирая ее на ключ, оставленный Баньжо в замочной скважине.
Ладони почему-то вспотели. В одежде стало жарко, даже холодный ветер, до того продувавший одежду насквозь, сейчас не мог остудить кожу.
Цзинхуань сунул ключ в карман и поспешил в самую отдаленную часть сада, где располагался павильон Танцующих журавлей.
Питомцы бессмертных, эти птицы олицетворяли собой благоприятное знамение, и Цзинхуань не мог расценивать иначе подвернувшуюся ему счастливую возможность. Уверенность, что с этой ночи все изменится, делалась сильнее с каждым шагом.
Когда-то самый роскошный среди всех павильонов усадьбы, павильон Танцующих журавлей, тем не менее, с годами пришел в запустение. Цзинхуаню не нравилось его уединенное расположение: для павильона специально был устроен остров посреди пруда, и высаженные по его берегам ивы со временем разрослись так, что почти скрыли из вида красно-зеленую крышу. Переброшенный на остров мост же казался Цзинхуаню чересчур широким и грубым, совершенно лишенным изящества, но заняться перестройкой все не доставало желания.
И сейчас он едва обращал внимание на высокие ступени, ведущие на веранду, на слегка поблекшие краски росписей, потемневшие бамбуковые ширмы и двери, не протертые от пыли.
В комнатах впереди слышался тихий плеск и голоса, и Цзинхуань, невольно снова проверив, на месте ли данный Ся Цзяном флакон, толкнул внутренние двери, раздвигая их в стороны.
Открытый сундук стоял на виду, прямо напротив входа. На его крышке валялось брошенное тряпье, грязно-серый комок оборванных одежд, и Цзинхуань замер, ухватив взглядом тонкую белую руку, которую один из евнухов заправил за ширму. Сердце горячо ударилось в груди, опалив жаром пах, но Баньжо уже выскользнула из-за ширмы навстречу и склонилась, закрывая весь обзор.
- Приношу извинения, ваше высочество, но ваш гость еще не готов к встрече с вами, - она опустила голову, словно признавала за собой вину. - Если тело можно омыть и обсушить полотенцами достаточно быстро, то с волосами придется повозиться... Они пропитались запахом узилища, и это оскорбит ваш тонкий вкус. Нижайше прошу вас обождать немного!
Цзинхуань едва не оттолкнул ее с дороги, но потом опомнился и просто положил ладонь на плечо своей советницы.
- Я хочу видеть, Баньжо, - произнес... нет, приказал он. - Хочу видеть всё.
Если Баньжо и удивилась, то не подала вида: лишь молча поклонилась и повела Цзинхуаня за ширму.
Советница подумала обо всем раньше - еще днем, раз сейчас здесь оказалась наполнена водой большая деревянная лохань, на бортик которой безвольно запрокинул голову Мэй Чансу. Евнухи суетились, окатывая горячей водой стройное, почти прекрасное в своей худобе тело, растирая морскими губками белую кожу и смывая с нее любой намек на тюремный запах.
Осознание того, что мечты вот-вот станут явью, ударило Цзинхуаня под дых.
- С ним все в порядке, - неправильно расценив его молчание, проговорила Баньжо, и, поддерживая Цзинхуаня за локоть, усадила его на край постели. - Ся Цзян сказал вам, что глубокое опьянение вот-вот пройдет?
Цзинхуань кивнул, не в силах оторвать взгляда от темных сосков своего бывшего советника... Предавшего его доверие, игравшего с ним полтора года!
- Пусть ему как следует вымоют волосы, - приказал он хриплым шепотом, точно опасался, что Мэй Чансу очнется раньше времени.
Баньжо подошла к одному из евнухов и что-то тихо ему сказала: тот бросил на Цзинхуаня полуиспуганный взгляд и поспешно кивнул. Его руки поддержали Мэй Чансу под затылком, а потом вдруг развернули главу Цзянцзо так, что тот оказался полностью на виду: приоткрытые губы, прилипшие к шее пряди... По груди сбежала тонкая прозрачная струйка, и Цзинхуань, как завороженный, проследил за ней взглядом.
Между тем два других евнуха втирали в волосы Мэй Чансу душистое масло и смывали его подкисленной водой.
- Ваше высочество желает, чтобы гостя растерли всего? - когда Баньжо вновь успела подойти, Цзинхуань не заметил. И отвлекаться... Нет, он не хотел.
Волосы Мэй Чансу плыли по воде черным дымом, евнухи расчесывали их гребнями, потом заворачивали в хлопковую ткань и отжимали, чтобы вновь расчесать. Цзинхуань вдруг понял, что не в силах ждать дольше.
- Достаточно, - резко поднимаясь на ноги, приказал он. - Вытирайте и на постель.
Он вновь отошел за ширму, чтобы не видеть, как Мэй Чансу касаются чужие руки - пусть даже те и принадлежали евнухам! - и Баньжо послушно вышла следом.
- Убери тут, - ткнув пальцем в сундук и грязные лохмотья, поморщился Цзинхуань. - И проследи за всем остальным.
Это означало еду, охрану и прочее, что так хорошо умела устраивать барышня Цинь.
Та вновь чуть присела, давая понять, что сделает все в лучшем виде.
- Я прослежу, чтобы вашему высочеству никто не помешал здесь, - вполголоса заверила Баньжо. - Будут ли у вас какие-то особые приказания относительно вашего гостя?
Цзинхуань непонимающе взглянул на нее, с трудом заставив себя прислушиваться к сказанному, и осознал, что чужие слова доходят словно сквозь стену.
- Может быть, прислать сюда лекаря? Или какие-то весенние одежды?
- Нет, - не слишком понимая ее речей, качнул головой Цзинхуань и чуть посторонился, когда евнухи, тяжело ступая и покачиваясь, пронесли лохань к выходу. Это значило… значило, что Мэй Чансу уже лежал на постели. - Потом.
Цзинхуань на миг прикрыл глаза, отгоняя будоражащие мысли.
- Проследи, чтобы эти евнухи и шагу из павильона не сделали, - пробормотал он вслух, чуть не забыв о главном. - Никто не должен узнать, что в павильоне Танцующих журавлей находится этот человек. И вообще хоть кто-то есть!
Баньжо с улыбкой кивнула.
- Не тревожьтесь, ваше высочество, я найду им занятие и донесу до них всю меру вашего недовольства в случае, если они посмеют обронить хоть слово.
Она взглянула в сторону вновь раздвинувшихся дверей, и замолчала на то время, пока евнухи забирали лохмотья и сундук, расставляли подсвечники, жаровни и небольшой стол.
- Они же приглядят за гостем, когда вы решите оставить его, - негромко продолжила Баньжо потом. - Ни о чем не беспокойтесь, ваше высочество. Вы уже победили и можете безмятежно наслаждаться плодами своего торжества.
Цзинхуань отрывисто кивнул и снова обернулся к ширме, а Баньжо скользнула в сторону дверей, неслышно, невесомо, и он забыл о ней раньше, чем она исчезла из комнаты.
Торжества... Что могла понять женщина, пусть даже столь хитроумная, как хуаская шпионка, в чувствах, клокотавших в груди Цзинхуаня! Он, как в тумане, сделал несколько шагов, вновь огибая ширму, и остановился, глядя на человека, так долго занимавшего его мысли.
Мэй Чансу лежал без движения, словно статуя, выточенная из белого нефрита: расслабленное сонным зельем лицо, руки, изящество которых сейчас не скрывала одежда... Советник был укрыт алым покрывалом, расшитым золотом, и едва заметно дышал - как человек, пребывающий во власти глубокого сна. И все же его ресницы то и дело подрагивали, будто Мэй Чансу пытался одолеть снадобье Ся Цзяна и открыть глаза.
Цзинхуань шумно выдохнул и, торопливо развязав пояс, сбросил с себя верхнее платье. От желания прикоснуться к гладкой коже, столь совершенной на вид, зудели пальцы, а плоть напрягалась так, что даже темнело в глазах.
- Сегодня вы мой, дорогой советник, - прошептал Цзинхуань, опускаясь на постель рядом с Мэй Чансу. - Я сделаю вас своим, слышите?
Безмятежность бледного лица поколебалась, Мэй Чансу чуть сдвинул брови, будто пытаясь осознать, что ему говорят, и тихо вздохнул.
Цзинхуань наклонился ниже, чувствуя аромат жасминового масла от подсыхающих волос: в комнате было жарко натоплено, так что все еще влажные пряди недолго останутся такими. Ся Цзян хотел подольститься к будущему императору, но даже не представлял, насколько велика оказанная услуга - и Цзинхуань не собирался дать ему возможности понять это.
Тонкие губы, порозовевшие от горячей воды, манили к себе, и Цзинхуань, опершись на локоть, навис над советником, невольно растягивая это последнее мгновение. Как будто спешка могла испортить обещанное удовольствие, разрушить эти чары теней, плясавших на безупречной коже, и развеять страсть, что горела сейчас у Цзинхуаня в крови.
Он осторожно дотронулся лица Мэй Чансу пальцами - и сам вздрогнул от прикосновения. Боялся ли он, что уверения Ся Цзяна окажутся ложью, или навеянный сон вдруг рассеется, стоит лишь Цзинхуаню поверить в чудо? Но нет, глава Цзянцзо даже не шевельнулся в ответ, и Цзинхуань наклонился ниже, впервые соединяясь с ним губами.
Поцелуй оставил на языке горьковатый оттенок полыни, словно в чашку с крепчайшим чаем добавили лекарственное снадобье. Так оно и было, но это напомнило те дни, когда Цзинхуань мог только смотреть, осознавая, что расстояние в пару локтей между ним и господином Су непреодолимо, что он никогда не узнает вкуса этих губ, не сумеет подойти ближе, чем установленная однажды советником дистанция - слишком уж недосягаемой оказалась эта хрупкая красота. Худые пальцы, узкие запястья, то и дело прячущиеся в рукавах, шарф поверх ворота платья, скрывающий шею, и неизменный плащ. И люди, люди вокруг, слуги и бойцы, целая воинская гильдия, самая могущественная в цзянху, которая лучше любых увещеваний не позволяла просто забрать советника к себе, в свою резиденцию и на ложе.
Но теперь... теперь они все проиграли. Цзинхуань получит свое: возьмет сегодня, сейчас, и никто не посмеет этого отнять!
Он проглотил стон и дал себе волю, терзая поцелуем губы Мэй Чансу, жадно сминая их своими губами, прикусывая и втягивая в рот, упиваясь этим мгновением и почти сходя с ума от того, что те оставались неподвижными - но покорными!
Неожиданная власть кружила голову, пьянила сильнее, чем самое крепкое вино, Цзинхуань подсунул ладонь под затылок Мэй Чансу, скользнув по влажной россыпи волос, и опустился на советника всем телом, вдавливая его в постель. Губы Мэй Чансу вдруг шевельнулись, чуть приоткрываясь под натиском поцелуя, и Цзинхуань скользнул языком в рот Мэй Чансу и закрыл глаза, упиваясь вкусом недоступной прежде ласки.
Голова кружилась. Сердце грохотало в груди - и отзывалось биением крови в висках. Дыхания не хватало, и пришлось на миг прерваться, чтобы глотнуть воздуха, взглянуть в лицо Мэй Чансу - и чуть не распрощаться с рассудком от того, насколько порозовевшими, припухшими и совершенно неприличными стали у того губы.
- Вы даже сейчас заставляете меня терять голову, - невольно прижавшись бедрами и потеревшись плотью о безвольное тело, прошептал Цзинхуань. - Даже сейчас, когда не можете ответить, не можете возразить... не можете оттолкнуть меня! И я собираюсь насладиться вами, Чансу, испить до дна чашу, что была для меня лишь сладостной мечтой!
Ответом стало молчание, но Цзинхуань и не ждал большего. Он с жаром поцеловал Мэй Чансу в губы и отстранился, когда в голове вновь зашумело.
Алое покрывало бросало на белую кожу розоватый отсвет - накладывало на нее неземные, колдовские цвета, словно те прозрачные шелка фей, что нельзя потрогать руками. Цзинхуань сглотнул, понимая, что сильнее втерся плотью в твердое бедро советника, и, с трудом превозмогая собственное желание, отодвинулся.
Слишком рано.
- Ваша шея столь совершенна... - дыхание само собой потяжелело, выдохи рвались из груди, нарушая ровный ритм, и Цзинхуань тряхнул головой, пытаясь хотя бы на миг прийти в себя. Но тут у Мэй Чансу слабо дрогнули ресницы, точно он силился поднять веки и не смог - и Цзинхуань снова позабыл обо всем.
Он скатился с советника, ложась рядом с ним, жадно огладил того по груди, комкая расшитое покрывало, но не снимая - еще не сдергивая его прочь с обнаженного тела! - желая насытить свое желание постепенно, взять все удовольствие, до капли, которое то могло подарить, и продолжил, не зная, почему так необходимо говорить сейчас вслух.
- Я оставлю на вашей коже следы, дорогой Чансу, - прошептал он, ведя пальцами по шее советника. - Запятнаю ее губами, зубами... украшу следами любовной схватки... Чтобы вы, когда придете в себя, представили все, что я с вами делал.
И впился в беззащитную шею поцелуем, не сдерживаясь - но и не желая навредить больше, чем то позволено любовникам.
Она оказалась немыслимо нежной, эта кожа, от нее пахло жасмином и - едва уловимо - кислинкой уксуса, которым смывали посторонние запахи. Цзихнхуань пил ее губами и никак не мог остановиться - еще, еще! И от этого только сильнее кружилась голова.
Но это вино следовало употреблять размеренно, чтобы опьянение не свалило раньше, чем подадут лучшее блюдо ночи. Цзинхуань прижался лбом к теплому плечу Мэй Чансу и закрыл глаза, слушая, как грохочет собственное сердце.
- Даже хорошо... что вы не можете мне ответить, - прошептал он, нашаривая рукой край покрывала на груди советника. Прижал ткань ладонью и так, скользя рукой по телу, потянул ее вниз, воскрешая в памяти потемневшие от горячего омовения соски. Сдвинув покрывало до пояса, он так же, вслепую, нашел пальцами правый сосок Мэй Чансу и, обрисовав его ареолу, сжал, оттягивая.
Пересохший было рот немедленно наполнился слюной. По-прежнему не открывая глаз, Цзинхуань поцелуями прошелся от плеча до груди советника, огладил языком каждый цунь этой кожи, а потом, тронув губами мягкую горошину соска, втянул ее в рот, едва не застонав от того, каким валом на разум обрушилось желание.
Цзинхуань закружил языком вокруг, прихватил зубами и потом, когда сосок во рту напрягся от ласки, выпустил его изо рта и стиснул челюсти, переживая судорогу почти болезненного вожделения.
- Вы отзываетесь на мои ласки даже сейчас, в беспробудном сне, - прошептал он потом, продолжая мять другой сосок пальцами. - Слышите, Чансу? Ваше тело покоряется мне даже сейчас.
Он открыл глаза, позволяя себе полюбоваться темно-розовой твердеющей горошиной плоти, и снова опустил голову, чтобы лизнуть ее, прихватить зубами... и лишь потом прошептать, признаваясь самому себе:
- Не могу больше... Простите, дорогой советник, но это выше моих сил, - и одним рывком отбросил алое покрывало в сторону, обнажая тело Мэй Чансу полностью.
А потом со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы: Баньжо действительно хорошо выучила его вкусы, раз распорядилась найти не только алое покрывало, но и уложить Мэй Чансу на шелковую простынь такого же цвета.
Потому молочно-белое тело казалось выточенным из белого нефрита - неприличным в своем бесстыдстве и неподвижности. Припухшие розовые губы, потемневшие и налившиеся кровью соски, откинувшаяся в сторону рука с безвольно согнувшимися пальцами - и вторая ладонь, которая легла на пах, будто в тщетной попытке защититься от домогательств.
Цзинхуань выдохнул ругательство, а потом потянул эту руку к себе, с нежностью целуя пальцы, будто снова и снова прося прощения за свое возбуждение, за свою жажду... И вздрогнул всем телом, когда те слабо шевельнулись под губами.
- Вы прекрасны, Чансу, - целуя линии на этой ладони, прошептал Цзинхуань, поднимая взгляд в безмятежное лицо. - Так совершенны, будто созданы только для меня, для этой ночи... - он облизнул губы и чуть отодвинулся, чтобы увидеть советника целиком.
От открывшейся взгляду картины Цзинхуань задохнулся на миг. Сейчас уже не стучало в ушах - шумело во всей голове, будто там бушевал шторм, и волны захлестывали Цзинхуаня с головой, не позволяя сделать следующего вздоха. Горло свело, стон умер на языке, так и не родившись, когда Цзинхуань протянул руку и обвел пальцами линии плоти, мягко лежавшей в паху Мэй Чансу. Кто-то из евнухов, желая сделать приятное взору господина, уложил расслабленный нефритовый пик ровно, словно выдерживая законы симметрии, и почему-то именно это стало последней каплей, упавшей в чашу терпения.
Цзинхуань даже закрыл глаза, но зрелище словно отпечаталось на внутренней стороне век, и он, проглотив еще один стон, вслепую нашарил рядом подушку потолще и, только устроив ее рядом, открыл глаза.
- Мои силы не бесконечны, Чансу, - выдохнул он, вновь потянувшись к губам советника, накрывая их жадным, почти жестоким поцелуем. - Но обещаю вам, все, что я хотел с вами сделать, я сделаю.
А потом ухватил советника за плечо и перекатил его на живот, стараясь устроить удобнее. Согнув руку Мэй Чансу в локте, Цзинхуань уложил на нее его голову, перед тем осторожно повернув ее набок. Собрал рассыпавшиеся волосы, устроил их на подушке и снова лег рядом, пережидая новый приступ жгучего желания.
Вот только не касаться советника не мог - уже нет. Ладонь, точно обретя собственную волю, скользила по теплой гладкой спине, пальцы прослеживали линию позвоночника и нажимали на выступавшие шейные позвонки, и единственное, на что хватало выдержки Цзинхуаня - это не касаться белых, удивительно крепких, без единого изъяна ягодиц. На них он позволял себе пока только смотреть - иначе просто сошел бы с ума от вожделения.
Бедра Мэй Чансу были приподняты подсунутой под них подушкой, и вздернутый зад хотелось поцеловать, огладить языком ложбинку между ягодицами, раздвинуть их и, наконец, увидеть самое сокровенное место... Но даже ощущая дрожь нетерпения, Цзинхуань не собирался спешить.
Пять удовольствий - вид, аромат, вкус, прикосновение и обладание, и он не хотел упустить ни единого мгновения их.
В изголовье постели стояли приготовленные Баньжо флаконы с маслом. Цзинхуань потянулся к ближайшему, открыл его, поднес к лицу, вдыхая сладкий аромат сандала, и тонкой струйкой вылил немного золотистой жидкости на белую спину советника.
Масло медленно поползло к лопаткам и вниз, к бокам, наполняя воздух благородным ароматом. Цзинхуань поймал его пальцами, собрал ладонью и скользнул рукой выше, оглаживая сначала задницу Мэй Чансу, а потом, заставив себя сделать пару спокойных вдохов, завел пальцы между ягодиц, нащупывая задние врата.
Жаркая, скользкая от масла плоть... Цзинхуань закусил губы и нажал пальцами сильнее, проникая внутрь, сначала вдавливаясь ими едва ли на фалангу.
Там, внутри, было узко и туго - так нетронуто, будто Мэй Чансу не солгал в тот единственный раз, когда Цзинхуань позволил себе предложить открыто. Не солгал, ответив, что отказывает себе в любой весенней радости, вот только не назвав тогда "веских" причин.
Сейчас же эти воспоминания странным образом помогали держать нетерпение в узде и не спешить, ни в коем случае не спешить, позволяя в полной мере насладиться самым началом проникновения: тем, как расступается под давлением неуступчивое, непривычное тело, давно не знавшее подобных ласк.
Мэй Чансу вдруг вздохнул, шевельнув головой, и пальцы его на миг сжались, чтобы тут же расслабиться.
- Сейчас, сейчас... - вновь смачивая пальцы маслом и вгоняя их в узкие, нерастянутые задние врата, прошептал Цзинхуань, чувствуя, как окончательно мутится в голове. Еще немного... Еще... Взять Мэй Чансу немедленно означало причинить ему боль, нанести рану... А все существо Цзинхуаня протестовало против подобного - не допуская и мысли о таком!
Нутро под пальцами наконец расслабилось, став мягким, как подтаявший воск, и Цзинхуань, высвободив руку, развел Мэй Чансу ноги, окончательно открывая его для себя. И теперь темно-розовое, лоснящееся масляным блеском отверстие оказалось на виду: вздрагивающее от прикосновений и будто пульсирующее.
Не отрывая от него взгляда, Цзинхуань, словно во сне, смочил маслом собственную плоть - твердую настолько, что казалась каменной, и обвел навершием разнеженный край. Ощущение оказалось ослепляюще ярким, и Цзинхуань толкнул бедра вперед, вгоняя меч в ножны.
Под ребрами словно взошло черное солнце. Тяжелый текучий свет наполнил жилы, Цзинхуань глухо застонал и не смог, не сумел сдержать себя: в воздухе плыл тягучий аромат сандала, смешивался с жасминовым маслом от подсыхающих волос Мэй Чансу, и ножны этого тела принимали его меч туго и плотно, с каждым мгновением распаляя все сильнее тем, что расходились под натиском слишком медленно.
Цзинхуаня затрясло. Он плавно вогнал плоть до конца и замер, хватая воздух ртом и чувствуя, как бешено колотится сердце, а спина полностью мокрая от пота. Прижался к спине советника, накрывая его собой, и качнул бедрами в первый раз, едва не умирая от крепкой хватки на своей плоти. А потом оперся локтями по обе стороны от Мэй Чансу, поцеловал его под волосами и зашептал, продолжая движение - с каждым разом все глубже, все сильнее.
- Вы мой, Чансу... Теперь мой, наконец-то! Так долго ждал… Но теперь всё. Мой. Мой...
Он едва помнил о том, что нужно сдержаться, не брать желанное тело резко, сильно - снова и снова присваивая! - а дождаться, пока стиснутые мышцы в самой глубине не оставят сопротивление, принимая вторжение с легкостью.
Обладание лишало разума, тьма внутри шептала что-то свое, и Цзинхуань уже не думал, повторяя за ней, позволяя слетать с губ словам и признаниям, еще сильнее разжигавшим кровь. Он вжался лицом в волосы Мэй Чансу, дыша их запахом, умирая от нежности и невыносимой жажды одновременно, продолжая говорить и двигаться, не в силах остановиться:
- Вы мой, мой! Только для меня!..
Мэй Чансу вдруг едва слышно застонал, и этот звук прокатился по телу, едва не ободрав Цзинхуаня до костей. Схватив советника за плечо, подминая сильнее, не позволяя двинуться, Цзинхуань дернул его за бедра, вминая в себя крепче, вплавляясь в это тело, как раскаленное тавро, ударил плотью, сжимая зубы на плече Мэй Чансу, и стон - легкий, как прикосновение пера, шелест мыслей, эхо ответа! - снова родился в воздухе.
В жилах бесновалась тьма, жар снедал тело, и Цзинхуань почти потерялся в неконтролируемом движении, в потребности обладать - пробиться к самому сердцу, внутрь, как можно глубже, и отметить тело семенем, оставить свою печать. Он вшибался в тело советника, стискивая его плечи, бедра… и пальцы с такой силой вминались в нежную кожу, что оставались синяки. Цзинхуань хрипел, сцеловывая с плечей Мэй Чансу жасминовый аромат, стонал, прихватывая зубами шею, и умирал - молча - сорвавшись с ослепительного пика в непроглядную темноту.
Сколько он времени пролежал так - уткнувшись лицом в почти просохшие волосы, он не знал, но, пошевелившись, чтобы высвободить уставшую плоть, вдруг понял, что еще не насытился - нет! Только утолил первый голод, и хотя желание перестало жечь его вены кислотой, оно не затихло совсем. Далеко нет.
Цзинхуань приподнялся, сдвигаясь на постель рядом с любовником, и провел ладонью между его ягодиц, собирая масло и пот, невольно скользнув пальцами в растянутое, еще не сжавшееся отверстие, пообещал себе, что в следующий раз он будет смотреть, как оно принимает в себя плоть.
А потом замер от неожиданности, снова скользнув ладонью по промежности советника, и, не поверив ощущениям, перевернул Мэй Чансу на спину, отпихнув подушку под его бедрами в сторону.
Тугая, крепкая плоть советника стояла, почти прижимаясь к его животу, и стоило лишь дотронуться до нее пальцами, как Мэй Чансу слабо пошевелился и едва слышно застонал. Определенно, Ся Цзян заслуживал большего, чем просто снисходительность будущего императора!
Цзинхуань устроился рядом с любовником и, глядя ему в лицо, провел ладонью по налитой плоти, еще не лаская, а только впитывая это удивительное ощущение нежности и жара, которое свидетельствовало о желании и наслаждении. О подобном подарке Цзинхуань едва смел мечтать.
Огладив пальцами каждую проступившую вену и потерев навершие, Цзинхуань добился от Мэй Чансу нового вздоха, так похожего на стон. Советник шевельнулся, приоткрыл губы, открывая тонкий край белых зубов, а ресницы вздрогнули в непосильной попытке подняться. Мэй Чансу силился сбросить гнет сонного снадобья, но то оказалось слишком сильным.
- Что же вам снится сейчас, дорогой Чансу? - прошептал Цзинхуань и, приласкав языком губы любовника, сжал плоть крепче, уже настойчиво ведя вниз кулаком. - Кто вам снится?
И случайный вопрос вдруг поднял ветер ревности внутри. Цзинхуань не смог с собой совладать: лишь мельком представленное - воображенное бездумно, в миг любования и нежности, вдруг выдало тайный, подспудный страх. Ведь Мэй Чансу мог отказать ему не по причине привычки к воздержанию, а потому, что кто-то другой оказался более удачлив и получил не только верность в интригах, но и тело.
От гнева в голове на миг помутилось, но потом Цзинхуань опомнился и склонился к любовнику, вновь срывая с его безответных губ поцелуй. Только что свершившийся акт радости плоти не мог скрыть отсутствия следов чужой страсти: эта тонкая кожа не скрыла бы ни любовных отметин, ни синяков и царапин.
Нет, у Цзинхуаня не могло быть соперника! И даже прелестница, навеянная Мэй Чансу весенним сном, растает туманом, стоит советнику очнуться - в объятиях Цзинхуаня.
Он усмехнулся собственным мыслям и взял с изголовья кровати новый флакон с маслом - прежний затерялся в сбитом и смявшемся покрывале.
Масло оказалось жасминовым, и тонкий запах вплелся в сандаловое облако, опутывая Мэй Чансу новым роскошным ароматом. Цзинхуань вдруг подумал, что хочет перепробовать на советнике все масла, подобранные Баньжо - найдя тот единственный, что подойдет ему более остальных.
А сейчас в ладони растекалось жасминовое - и ложилось на плоть Мэй Чансу нежнейшей лаской, согреваясь от движения руки. Пальцы скользили по навершию, оглаживая самые чувствительные места, и дыхание Мэй Чансу вдруг едва заметно сбилось. С губ вновь сорвался стон, в ладони дрогнула, наливаясь сильнее, плоть, и от следующей мысли Цзинхуаню стало жарко.
"Я мог бы ощутить ее на языке". Завороженный этой мыслью, Цзинхуань даже остановил руку, и Мэй Чансу вдруг двинул бедрами навстречу, втираясь в ладонь.
Застонал снова, когда Цзинхуань огладил его плоть, качнулся вверх подбородок, словно бы Мэй Чансу пытался выгнуться навстречу весь, снова затрепетали ресницы, в попытке сказать хоть слово изогнулись губы... Цзинхуань сжал пальцы чуть сильнее, и с губ Мэй Чансу сорвался еще один стон.
Во рту даже расцвело фантомно-соленым вкусом и Цзинхуань сглотнул, останавливая руку. Но Мэй Чансу вдруг едва заметно качнул бедрами, словно желая продолжить движение, и застонал, уже громче, стоило туже сжать его плоть.
По белой коже ползли золотистые блики от свечей, тени сплетались изысканным узором, масло блестело на то и дело выглядывавшем из кулака навершии... Цзинхуань готов был смотреть на это вечно.
Его любовник шевельнулся снова, выдохнув тихий стон - и подбородок качнулся вверх, словно Мэй Чансу пытался выгнуться навстречу весь, снова дрогнули ресницы, чуть приподнимаясь, потом вновь приоткрылись губы. Цзинхуань потер навершие большим пальцем, гладя чувствительную плоть даже не рукой - маслом, и с губ Мэй Чансу сорвался еще один стон.
- Просыпайтесь, - с жадностью, удививший его самого, шепнул Цзинхуань. - Я хочу видеть ваши глаза.
Разумеется, Мэй Чансу не ответил, но на настойчивую ласку отозвалось его тело: дыхание, до того размеренное, стало чаще, на висках влажным блеском проступила испарина. Цзинхуань наклонился и, слегка прикусив припухший твердый сосок, добился новой реакции. Советник со свистом втянул воздух, пошевелился, пытаясь уклониться от тревожащей ласки, а потом сдвинул безвольно лежавшую было руку.
- Да-а... - прошептал Цзинхуань, тут же накрывая ее своей ладонью, переплел пальцы со слабо дрогнувшими в ответ пальцами, и сжал их, на миг пригвождая к постели.
Веки Мэй Чансу приподнялись, открывая затуманенные, лишенные осмысленности глаза. Цзинхуань рывком подтянулся выше, заглядывая в расширенные зрачки, а потом, подчиняясь внезапному желанию, накрыл советника своим телом и вновь поймал поцелуем губы.
По животу скользнула тугая плоть, и вспышка возбуждения, острая, горячая, будто Цзинхуань еще не освобождал сегодня семени, пронзила тело, как молния.
Но гораздо сильнее ударило то, что губы Мэй Чансу едва заметно шевельнулись в ответ, веки доверчиво опустились, а прохладный язык нежно коснулся языка Цзинхуаня, отвечая на ласку. Пальцы стиснули ладонь Цзинхуаня сильнее, и не было сил не углубить поцелуй, не выпить его с губ целиком, погрузившись в приоткрытый рот.
Мэй Чансу отвечал - отвечал, не зная, с кем делит ложе! Отвечал на ласки, опоенный, одурманенный, желал их! Цзинхуань даже застонал, испытав жгучую потребность вновь погрузиться в это тело.
- Вам понравится... - лихорадочно целуя советника, вжимаясь налившейся плотью в его плоть, зашептал он. - Когда придете в себя, обещаю... Вы уже не оттолкнете меня, я не поверю вашим словам о безразличии, слышите? Вы будете принадлежать мне целиком, и вы не пожалеете, клянусь!
В подтверждение своих слов, он снова накрыл губами Мэй Чансу, втянул кожу в рот, и советник вздрогнул всем телом, слабо вскрикнул, а потом, стоило только втереться между бедер, разводя их своими ногами - застонал, словно больше не в силах терпеть. Ладонь в хватке Цзинхуаня дернулась, вынуждая сжать ее сильнее, вжимая в постель, и Мэй Чансу выдохнул что-то неразборчивое, заставив вновь Цзинхуаня вскинуть голову. От жадного взгляда не ускользнул ни выступивший на щеках румянец, ни бездумное скольжение языка по припухшим губам. Советник, наконец, раскрыл глаза и теперь смотрел на Цзинхуаня, едва ли узнавая его...
Покачивая бедрами, лаская своим пахом плоть Мэй Чансу, Цзинхуань нашел свободной рукой сосок советника и сжал его, покручивая в пальцах.
- Вы... ваше... - едва слышно прошелестело в воздухе и Мэй Чансу на мгновение закусил губы, вновь закрывая глаза. - Как... жарко...
Цзинхуань снова потерся пахом о пах, чувствуя, как вздрагивает от соприкосновения плоть Мэй Чансу, а потом, чуть приподнялся на одной руке, с сожалением высвободив другую.
- Смотрите на меня, - позвал он советника, оглаживая его по боку, а потом и бедру. Подхватил ногу, поднял ее, укладывая на себя, и сжал пальцы на ягодице, добиваясь от Мэй Чансу ответа.
Глаза советника распахнулись, и, желая отразиться в них, как в зеркале, Цзинхуань направил свою плоть в расслабленное тело, с усилием и настойчивостью раскрывая под себя задние врата Мэй Чансу.
В этот раз его стон был долгим - и немыслимо сладким, будто советника терзал схожий голод, жестокий, давний. Словно радость плоти действительно долгое время находилась для Мэй Чансу под запретом, или он видел сон, в котором не было места разуму...
- Еще... Ско… рее, - вдруг выдохнул Мэй Чансу, мотнув головой, и облизнул губы, точно его мучила жажда. - Про… шу...
- Думаете, что это сон? - зашептал Цзинхуань, вытаскивая и вкладывая меч в ножны снова, одним толчком, так что Мэй Чансу тихо вскрикнул. - Сладкий, немыслимый весенний сон?
Мэй Чансу не ответил. Его затуманенный взгляд скользнул по лицу Цзинхуаня, губы вновь шевельнулись, но слетевших слова разобрать не получилось. Как будто Мэй Чансу украл их, оставив только для себя.
- Вы мой, - поворачивая лицо советника к себе и удерживая его так, выдохнул Цзинхуань, толкаясь бедрами вперед. - И всегда будете моим.
Губы советника слегка скривились, а на безупречном лбу на мгновение пролегла болезненная складка, будто слова или движение внутри доставили Мэй Чансу дискомфорт, и Цзинхуань тут же замедлился, целуя мягкие губы советника так, словно просил у них прощения.
И лицо у того вновь расслабилось, в тонких чертах проступила тень наслаждения, зацелованный рот вновь приоткрылся, рождая тихий стон, и Цзинхуань, обрадованный этим подтверждением, принялся двигаться размеренно и сильно, каждым ударом плоти ведя любовника к пику наслаждения.
- Вот так, да... - ухватив Мэй Чансу за плечо, вжав того в постель, он жадно смотрел, как еще сильнее мутится туманный взгляд, как пальцы бессильно цепляются за покрывало. Он прижимался животом к твердой плоти советника, скользил по смазанной маслом коже, и Мэй Чансу выгибался, вновь выстанывая что-то неразборчивое. А Цзинхуань снова сходил с ума, от жара и тугой хватки мышц на плоти, от аромата жасмина, смешанного с запахом разгоряченных тел, от тихих стонов. И власть над удовольствием любовника пьянила больше, чем над его жизнью, оказалась слаще, чем месть, о которой он напрочь забыл, захваченный желанием вознести советника к пику, заставить его кончить лишь от того, что Цзинхуань внутри, от того, что именно он ласкает это тело и обладает им!
Мэй Чансу задыхался, точно в самом деле шел дорогой в тысячу шагов: он смотрел на Цзинхуаня и не видел его, пытался ухватиться за его плечи, но руки соскальзывали, не в силах удержать хватку, и Цзинхуань наклонялся, поцелуями выражая свою радость, впитывая кожей дрожь тела, и брал, брал, с каждым ударом плоти вновь сходя с ума.
Он считал удары и вздохи, удерживаясь на самой грани, вслушиваясь в податливое тело, с необыкновенной ясностью узнавая, как все ближе оно подходит к своему пределу. А потом Мэй Чансу содрогнулся и вскрикнул, распахивая глаза, и Цзинхуань рухнул за ним следом, теряясь в раскаленной волне наслаждения.
Казалось, он только на миг прикрыл глаза, а когда снова открыл их, в комнате уже светлело, как перед рассветом. Свечи догорели, угли в жаровне подернулись толстым слоем белого пепла, но воздух все еще хранил тепло, и желания натянуть что-нибудь на плечи, прячась от холода, не возникло.
Поднявшись с постели, Цзинхуань бросил взгляд на советника - тот лежал, раскинув руки по покрывалу: зацелованные губы, припухшие соски, испятнанная следами поцелуев шея, следы семени на животе и синяки от пальцев на бедрах... Облизнул вновь пересохшие губы и решительно отвернулся от кровати, подвязывая на себе нательное платье.
Не стоило оставаться здесь, где он рискует вновь возжелать любовной схватки. Сначала требовалось услышать мнение лекаря, выдержит ли Мэй Чансу новый поединок на ложе и каково вообще его состояние. Не говоря уже о том, что Цзинхуань обещал Ся Цзяну, что вернет ему советника живым и в рассудке. Но ведь они не договаривались - когда...
Он раздвинул двери, ведущие в соседнюю комнату, и сидящий у порога евнух тут же склонился, ожидая приказаний.
продолжение 2
продолжение 3
продолжение 4
продолжение 5
продолжение 6
продолжение 7
продолжение 8
продолжение 9
продолжение 10
продолжение 11
продолжение 12
продолжение 13
продолжение 14
продолжение 15
продолжение 16
продолжение 17
продолжение 18
продолжение 19
продолжение 20
продолжение 21
маленькое праздничное продолжение 22
продолжение 23
продолжение 24
продолжение 25
продолжение 26
продолжение 27
продолжение 28
продолжение 29
продолжение 30
продолжение 31
продолжение 32
продолжение 33
продолжение 34
продолжение 35
продолжение 36
продолжение 37
продолжение 38
продолжение 39
продолжение 40
продолжение 41
продолжение 42
продолжение 43
продолжение 44
продолжение 45
продолжение 46
продолжение 47
продолжение 48
продолжение 49
продолжение 50
продолжение 51
продолжение 52
АПД
продолжение 53
ТВС
Итак, по ЧэньСу мы, кажется, пока что отдали все долги
Очередь принца Юя

А поскольку сегодня еще и день рождения у Чеди , то, я считаю, нас потянуло на подвиги исключительно вовремя

Образ Цзинхуаня-императора тоже кажется нам чрезвычайно привлекательным


Сегодня мы представляем вам первый. Сразу оговоримся: мы постараемся выкладываться примерно раз в неделю, как обычно, каждую пятницу, но из-за реала такой же регулярности, которая была в "Пути", не обещаем. Кроме того, мы просим всех ознакомиться с предупреждениями - потому что все это будет в тексте.
Итак, пристегнитесь, мы взлетаем. Чеди , дорогая, с днем рожденья!


Название: Шепот Великого Змея
Авторы: Aerdin & МИ-2
Пейринг: основной Сяо Цзинхуань/Мэй Чансу
Рейтинг: НЦ-17
Жанр:
Статус: В ПРОЦЕССЕ
Саммари: иногда безрассудство способно нарушить точно рассчитанный план куда успешнее, чем осознанные попытки ему противостоять
Предупреждения: тайны хуа, афродизиак, дабкон, недобровольный секс под веществами, разнузданный кинк во все поля, даже в дженовой части. В связи с этим АУ, частично ООС
читать дальшеОт порыва ветра старая сосна над головой снова заунывно заскрипела, качая ветвями, а висевшая над входом доска с начертанным благословением в очередной раз стукнулась об стену. В опускавшихся сумерках то и дело казалось, что в зарослях кто-то прячется, и Цзинхуань вновь оглянулся, высматривая в мельтешении теней шпиона.
- Это просто ветер, ваше высочество, - проговорила Баньжо, явно заметив его беспокойство. - Я отослала всех слуг, и даже охрана резиденции сейчас смотрит в другую сторону. Пока вы не позовете, никто не осмелится приблизиться.
- А может, он только того и добивается? Вдруг он замыслил сыграть свою игру? - нетерпеливо выдохнул принц Юй, глядя, как суматошно, словно норовя погаснуть, бьется только что зажженное пламя в светильнике беседки. Закрытое от ветра бумагой, оно все равно жалось к фитилю, как неразумное дитя к матери. Цзинхуань поморщился. Темнело слишком быстро, вот-вот должны были объявить комендантский час, а неожиданный союзник все не объявлялся.
По мощенной камнем садовой дорожке ветер гнал пыль и сухие листья, сметая их в кучу к заросшей плющом стене. Со своего места Цзинхуань едва видел потайную дверь, но если стемнеет еще сильнее, ее придется искать наощупь. Он вдруг пожалел, что не распорядился проверить, не заржавели ли там петли за столько лет - дверью так давно не пользовались, что он и сам с трудом вспомнил о ее существовании.
- Вдруг он решил посмеяться надо мной?! - снова пробормотал он, вслушиваясь в звуки с улицы.
- Вы напрасно терзаете себя подозрениями, ваше высочество, - вновь напомнила советница, плотнее кутаясь в свою меховую накидку. - Ся Цзян в точности следует разработанному плану.
- Который сам же и придумал, - пробормотал принц Юй. Его то и дело пробирало зябкой дрожью, несмотря на то, что вечер выдался не по-зимнему теплым. - Слишком уж щедрое предложение... вдруг это ловушка?!
- Дать вам возможность посчитаться с предавшим ваше доверие человеком? - уклончиво ответила Баньжо и поднялась с места, всматриваясь во что-то поверх высокой стены. Цзинхуань тоже скользнул взглядом по покатой черепице башенки, украшенной неизменным драконом, и раздраженно вздохнул. Баньжо немедленно повернулась к нему и наклонилась, подливая вина в опустевшую чашку. - Ся Цзян заинтересован в вас, как в будущем императоре, ваше высочество, - гораздо тише, будто их разговор мог кто-то подслушать, произнесла она. - Зачем ему вас обманывать?
- Тогда почему так долго? - вспылил Цзинхуань. - Я жду уже час, не меньше!
- Могли возникнуть осложнения... - но Баньжо не договорила: в скрип сосны вклинился неторопливый цокот копыт и стук деревянных колес повозки.
Цзинхуань вскочил с места.
- Посмотри! - махнул он рукой советнице, и та, присев в знак подчинения, скользнула к двери, в которую кто-то тем временем ударил - раз, еще, и два раза коротко! Все, как условлено.
Цзинхуань сглотнул, чувствуя, как зачастило сердце, и сделал первый шаг к человеку, вставшему в дверном проеме. Накинутый на голову капюшон скрывал лицо, а простая одежда выдавала в посетителе простолюдина, но куда больше Цзинхуаня волновали сундуки и ящики, уложенные на телегу позади незнакомца.
- Я же говорил... - скрипучим голосом вдруг проговорил тот, поднимая голову выше, - никаких сложностей. Все будет так, как я захочу.
Узнав Ся Цзяна, Баньжо немедленно присела, опуская взгляд к земле, а Цзинхуань заторопился, подходя к тому еще ближе.
- Вас никто не видел? Как вам удалось это провернуть?
Глава Управления Сюаньцзин только усмехнулся, коротко и довольно.
- Вы сомневались во мне, ваше высочество? Будь вы простым человеком, это было бы опасное заблуждение. - Цзинхуань вернул ему понимающую улыбку, и Ся Цзян довольно вздохнул. - Несмотря на то, что в последние годы я, по большей части, провожу время в своем кабинете, я занимаюсь своим делом всю свою жизнь... и у меня достаточно секретов мастерства.
- Вы зря полагаете, что я не в силах оценить, сколь могущественным союзником меня одарила судьба, - заметил Цзинхуань и махнул рукой, давая знак Баньжо, чтобы та поспешила за слугами.
Ся Цзян поглубже надвинул капюшон, не желая оказаться узнанным, и лишь ткнул пальцем в нужный ящик, когда Баньжо вернулась с четырьмя дюжими евнухами.
- Не думаю, что с ним будут проблемы, - неприятно-хрипло засмеялся глава Управления Сюаньцзин, наблюдая, как слуги снимают с телеги и уносят большой обитый медью сундук. - Уверяю вас, после моего снадобья люди ведут себя, как паиньки, не доставляя неудобств своими возражениями.
Он вытащил из кармана в рукаве выточенный из оникса флакон и вложил его в ладонь Цзинхуаня.
- Добавляйте ему в воду, ровно пять капель, ваше высочество, - с кривой усмешкой добавил он. - Он останется в сознании, но не в разуме.
Цзинхуань крепко обхватил флакон пальцами, чувствуя прохладу камня, которая не могла успокоить кровь - наоборот, лишь подгоняла ее в жилах.
- Вы уверены, что никто не заподозрит обман? Особенно принц Цзин?
Усмешка Ся Цзяна сделалась откровенно глумливой.
- Не беспокойтесь, ваше высочество. Все наличествующие у принца Цзина мозги и выдержка в данный момент находятся в полном вашем распоряжении и ждут вас в вон в том ящике, - он ткнул в спины уходящим евнухам и потом, посерьезнев, коротко поклонился. - Однако я вынужден оставить вас: у меня есть еще дела. Когда вашему гостю настанет время время вернуться в мои гостеприимные владения, я передам вам через Цинь Баньжо, - он кинул последний взгляд на флакон в руках у Цзинхуаня. - Желаю приятно провести время, ваше высочество.
- Да-да, конечно... - флакон уже словно жег пальцы, и у Цзинхуаня на миг закружилась голова. Он бросил взгляд на дорожку, по которой ушла Баньжо со слугами, и во рту окончательно пересохло.
- А, ваше высочество, еще... - словно вспомнив еще о чем-то, уже от своей груженой повозки окликнул его Ся Цзян. - Не обессудьте за его вид, у меня ж все-таки тюрьма, а не императорский дворец, - и, посмеиваясь себе под нос, полез на сиденье.
Лошадь тронулась с места, подстегнутая ударом поводьев, а Цзинхуань поспешно закрыл калитку, тут же запирая ее на ключ, оставленный Баньжо в замочной скважине.
Ладони почему-то вспотели. В одежде стало жарко, даже холодный ветер, до того продувавший одежду насквозь, сейчас не мог остудить кожу.
Цзинхуань сунул ключ в карман и поспешил в самую отдаленную часть сада, где располагался павильон Танцующих журавлей.
Питомцы бессмертных, эти птицы олицетворяли собой благоприятное знамение, и Цзинхуань не мог расценивать иначе подвернувшуюся ему счастливую возможность. Уверенность, что с этой ночи все изменится, делалась сильнее с каждым шагом.
Когда-то самый роскошный среди всех павильонов усадьбы, павильон Танцующих журавлей, тем не менее, с годами пришел в запустение. Цзинхуаню не нравилось его уединенное расположение: для павильона специально был устроен остров посреди пруда, и высаженные по его берегам ивы со временем разрослись так, что почти скрыли из вида красно-зеленую крышу. Переброшенный на остров мост же казался Цзинхуаню чересчур широким и грубым, совершенно лишенным изящества, но заняться перестройкой все не доставало желания.
И сейчас он едва обращал внимание на высокие ступени, ведущие на веранду, на слегка поблекшие краски росписей, потемневшие бамбуковые ширмы и двери, не протертые от пыли.
В комнатах впереди слышался тихий плеск и голоса, и Цзинхуань, невольно снова проверив, на месте ли данный Ся Цзяном флакон, толкнул внутренние двери, раздвигая их в стороны.
Открытый сундук стоял на виду, прямо напротив входа. На его крышке валялось брошенное тряпье, грязно-серый комок оборванных одежд, и Цзинхуань замер, ухватив взглядом тонкую белую руку, которую один из евнухов заправил за ширму. Сердце горячо ударилось в груди, опалив жаром пах, но Баньжо уже выскользнула из-за ширмы навстречу и склонилась, закрывая весь обзор.
- Приношу извинения, ваше высочество, но ваш гость еще не готов к встрече с вами, - она опустила голову, словно признавала за собой вину. - Если тело можно омыть и обсушить полотенцами достаточно быстро, то с волосами придется повозиться... Они пропитались запахом узилища, и это оскорбит ваш тонкий вкус. Нижайше прошу вас обождать немного!
Цзинхуань едва не оттолкнул ее с дороги, но потом опомнился и просто положил ладонь на плечо своей советницы.
- Я хочу видеть, Баньжо, - произнес... нет, приказал он. - Хочу видеть всё.
Если Баньжо и удивилась, то не подала вида: лишь молча поклонилась и повела Цзинхуаня за ширму.
Советница подумала обо всем раньше - еще днем, раз сейчас здесь оказалась наполнена водой большая деревянная лохань, на бортик которой безвольно запрокинул голову Мэй Чансу. Евнухи суетились, окатывая горячей водой стройное, почти прекрасное в своей худобе тело, растирая морскими губками белую кожу и смывая с нее любой намек на тюремный запах.
Осознание того, что мечты вот-вот станут явью, ударило Цзинхуаня под дых.
- С ним все в порядке, - неправильно расценив его молчание, проговорила Баньжо, и, поддерживая Цзинхуаня за локоть, усадила его на край постели. - Ся Цзян сказал вам, что глубокое опьянение вот-вот пройдет?
Цзинхуань кивнул, не в силах оторвать взгляда от темных сосков своего бывшего советника... Предавшего его доверие, игравшего с ним полтора года!
- Пусть ему как следует вымоют волосы, - приказал он хриплым шепотом, точно опасался, что Мэй Чансу очнется раньше времени.
Баньжо подошла к одному из евнухов и что-то тихо ему сказала: тот бросил на Цзинхуаня полуиспуганный взгляд и поспешно кивнул. Его руки поддержали Мэй Чансу под затылком, а потом вдруг развернули главу Цзянцзо так, что тот оказался полностью на виду: приоткрытые губы, прилипшие к шее пряди... По груди сбежала тонкая прозрачная струйка, и Цзинхуань, как завороженный, проследил за ней взглядом.
Между тем два других евнуха втирали в волосы Мэй Чансу душистое масло и смывали его подкисленной водой.
- Ваше высочество желает, чтобы гостя растерли всего? - когда Баньжо вновь успела подойти, Цзинхуань не заметил. И отвлекаться... Нет, он не хотел.
Волосы Мэй Чансу плыли по воде черным дымом, евнухи расчесывали их гребнями, потом заворачивали в хлопковую ткань и отжимали, чтобы вновь расчесать. Цзинхуань вдруг понял, что не в силах ждать дольше.
- Достаточно, - резко поднимаясь на ноги, приказал он. - Вытирайте и на постель.
Он вновь отошел за ширму, чтобы не видеть, как Мэй Чансу касаются чужие руки - пусть даже те и принадлежали евнухам! - и Баньжо послушно вышла следом.
- Убери тут, - ткнув пальцем в сундук и грязные лохмотья, поморщился Цзинхуань. - И проследи за всем остальным.
Это означало еду, охрану и прочее, что так хорошо умела устраивать барышня Цинь.
Та вновь чуть присела, давая понять, что сделает все в лучшем виде.
- Я прослежу, чтобы вашему высочеству никто не помешал здесь, - вполголоса заверила Баньжо. - Будут ли у вас какие-то особые приказания относительно вашего гостя?
Цзинхуань непонимающе взглянул на нее, с трудом заставив себя прислушиваться к сказанному, и осознал, что чужие слова доходят словно сквозь стену.
- Может быть, прислать сюда лекаря? Или какие-то весенние одежды?
- Нет, - не слишком понимая ее речей, качнул головой Цзинхуань и чуть посторонился, когда евнухи, тяжело ступая и покачиваясь, пронесли лохань к выходу. Это значило… значило, что Мэй Чансу уже лежал на постели. - Потом.
Цзинхуань на миг прикрыл глаза, отгоняя будоражащие мысли.
- Проследи, чтобы эти евнухи и шагу из павильона не сделали, - пробормотал он вслух, чуть не забыв о главном. - Никто не должен узнать, что в павильоне Танцующих журавлей находится этот человек. И вообще хоть кто-то есть!
Баньжо с улыбкой кивнула.
- Не тревожьтесь, ваше высочество, я найду им занятие и донесу до них всю меру вашего недовольства в случае, если они посмеют обронить хоть слово.
Она взглянула в сторону вновь раздвинувшихся дверей, и замолчала на то время, пока евнухи забирали лохмотья и сундук, расставляли подсвечники, жаровни и небольшой стол.
- Они же приглядят за гостем, когда вы решите оставить его, - негромко продолжила Баньжо потом. - Ни о чем не беспокойтесь, ваше высочество. Вы уже победили и можете безмятежно наслаждаться плодами своего торжества.
Цзинхуань отрывисто кивнул и снова обернулся к ширме, а Баньжо скользнула в сторону дверей, неслышно, невесомо, и он забыл о ней раньше, чем она исчезла из комнаты.
Торжества... Что могла понять женщина, пусть даже столь хитроумная, как хуаская шпионка, в чувствах, клокотавших в груди Цзинхуаня! Он, как в тумане, сделал несколько шагов, вновь огибая ширму, и остановился, глядя на человека, так долго занимавшего его мысли.
Мэй Чансу лежал без движения, словно статуя, выточенная из белого нефрита: расслабленное сонным зельем лицо, руки, изящество которых сейчас не скрывала одежда... Советник был укрыт алым покрывалом, расшитым золотом, и едва заметно дышал - как человек, пребывающий во власти глубокого сна. И все же его ресницы то и дело подрагивали, будто Мэй Чансу пытался одолеть снадобье Ся Цзяна и открыть глаза.
Цзинхуань шумно выдохнул и, торопливо развязав пояс, сбросил с себя верхнее платье. От желания прикоснуться к гладкой коже, столь совершенной на вид, зудели пальцы, а плоть напрягалась так, что даже темнело в глазах.
- Сегодня вы мой, дорогой советник, - прошептал Цзинхуань, опускаясь на постель рядом с Мэй Чансу. - Я сделаю вас своим, слышите?
Безмятежность бледного лица поколебалась, Мэй Чансу чуть сдвинул брови, будто пытаясь осознать, что ему говорят, и тихо вздохнул.
Цзинхуань наклонился ниже, чувствуя аромат жасминового масла от подсыхающих волос: в комнате было жарко натоплено, так что все еще влажные пряди недолго останутся такими. Ся Цзян хотел подольститься к будущему императору, но даже не представлял, насколько велика оказанная услуга - и Цзинхуань не собирался дать ему возможности понять это.
Тонкие губы, порозовевшие от горячей воды, манили к себе, и Цзинхуань, опершись на локоть, навис над советником, невольно растягивая это последнее мгновение. Как будто спешка могла испортить обещанное удовольствие, разрушить эти чары теней, плясавших на безупречной коже, и развеять страсть, что горела сейчас у Цзинхуаня в крови.
Он осторожно дотронулся лица Мэй Чансу пальцами - и сам вздрогнул от прикосновения. Боялся ли он, что уверения Ся Цзяна окажутся ложью, или навеянный сон вдруг рассеется, стоит лишь Цзинхуаню поверить в чудо? Но нет, глава Цзянцзо даже не шевельнулся в ответ, и Цзинхуань наклонился ниже, впервые соединяясь с ним губами.
Поцелуй оставил на языке горьковатый оттенок полыни, словно в чашку с крепчайшим чаем добавили лекарственное снадобье. Так оно и было, но это напомнило те дни, когда Цзинхуань мог только смотреть, осознавая, что расстояние в пару локтей между ним и господином Су непреодолимо, что он никогда не узнает вкуса этих губ, не сумеет подойти ближе, чем установленная однажды советником дистанция - слишком уж недосягаемой оказалась эта хрупкая красота. Худые пальцы, узкие запястья, то и дело прячущиеся в рукавах, шарф поверх ворота платья, скрывающий шею, и неизменный плащ. И люди, люди вокруг, слуги и бойцы, целая воинская гильдия, самая могущественная в цзянху, которая лучше любых увещеваний не позволяла просто забрать советника к себе, в свою резиденцию и на ложе.
Но теперь... теперь они все проиграли. Цзинхуань получит свое: возьмет сегодня, сейчас, и никто не посмеет этого отнять!
Он проглотил стон и дал себе волю, терзая поцелуем губы Мэй Чансу, жадно сминая их своими губами, прикусывая и втягивая в рот, упиваясь этим мгновением и почти сходя с ума от того, что те оставались неподвижными - но покорными!
Неожиданная власть кружила голову, пьянила сильнее, чем самое крепкое вино, Цзинхуань подсунул ладонь под затылок Мэй Чансу, скользнув по влажной россыпи волос, и опустился на советника всем телом, вдавливая его в постель. Губы Мэй Чансу вдруг шевельнулись, чуть приоткрываясь под натиском поцелуя, и Цзинхуань скользнул языком в рот Мэй Чансу и закрыл глаза, упиваясь вкусом недоступной прежде ласки.
Голова кружилась. Сердце грохотало в груди - и отзывалось биением крови в висках. Дыхания не хватало, и пришлось на миг прерваться, чтобы глотнуть воздуха, взглянуть в лицо Мэй Чансу - и чуть не распрощаться с рассудком от того, насколько порозовевшими, припухшими и совершенно неприличными стали у того губы.
- Вы даже сейчас заставляете меня терять голову, - невольно прижавшись бедрами и потеревшись плотью о безвольное тело, прошептал Цзинхуань. - Даже сейчас, когда не можете ответить, не можете возразить... не можете оттолкнуть меня! И я собираюсь насладиться вами, Чансу, испить до дна чашу, что была для меня лишь сладостной мечтой!
Ответом стало молчание, но Цзинхуань и не ждал большего. Он с жаром поцеловал Мэй Чансу в губы и отстранился, когда в голове вновь зашумело.
Алое покрывало бросало на белую кожу розоватый отсвет - накладывало на нее неземные, колдовские цвета, словно те прозрачные шелка фей, что нельзя потрогать руками. Цзинхуань сглотнул, понимая, что сильнее втерся плотью в твердое бедро советника, и, с трудом превозмогая собственное желание, отодвинулся.
Слишком рано.
- Ваша шея столь совершенна... - дыхание само собой потяжелело, выдохи рвались из груди, нарушая ровный ритм, и Цзинхуань тряхнул головой, пытаясь хотя бы на миг прийти в себя. Но тут у Мэй Чансу слабо дрогнули ресницы, точно он силился поднять веки и не смог - и Цзинхуань снова позабыл обо всем.
Он скатился с советника, ложась рядом с ним, жадно огладил того по груди, комкая расшитое покрывало, но не снимая - еще не сдергивая его прочь с обнаженного тела! - желая насытить свое желание постепенно, взять все удовольствие, до капли, которое то могло подарить, и продолжил, не зная, почему так необходимо говорить сейчас вслух.
- Я оставлю на вашей коже следы, дорогой Чансу, - прошептал он, ведя пальцами по шее советника. - Запятнаю ее губами, зубами... украшу следами любовной схватки... Чтобы вы, когда придете в себя, представили все, что я с вами делал.
И впился в беззащитную шею поцелуем, не сдерживаясь - но и не желая навредить больше, чем то позволено любовникам.
Она оказалась немыслимо нежной, эта кожа, от нее пахло жасмином и - едва уловимо - кислинкой уксуса, которым смывали посторонние запахи. Цзихнхуань пил ее губами и никак не мог остановиться - еще, еще! И от этого только сильнее кружилась голова.
Но это вино следовало употреблять размеренно, чтобы опьянение не свалило раньше, чем подадут лучшее блюдо ночи. Цзинхуань прижался лбом к теплому плечу Мэй Чансу и закрыл глаза, слушая, как грохочет собственное сердце.
- Даже хорошо... что вы не можете мне ответить, - прошептал он, нашаривая рукой край покрывала на груди советника. Прижал ткань ладонью и так, скользя рукой по телу, потянул ее вниз, воскрешая в памяти потемневшие от горячего омовения соски. Сдвинув покрывало до пояса, он так же, вслепую, нашел пальцами правый сосок Мэй Чансу и, обрисовав его ареолу, сжал, оттягивая.
Пересохший было рот немедленно наполнился слюной. По-прежнему не открывая глаз, Цзинхуань поцелуями прошелся от плеча до груди советника, огладил языком каждый цунь этой кожи, а потом, тронув губами мягкую горошину соска, втянул ее в рот, едва не застонав от того, каким валом на разум обрушилось желание.
Цзинхуань закружил языком вокруг, прихватил зубами и потом, когда сосок во рту напрягся от ласки, выпустил его изо рта и стиснул челюсти, переживая судорогу почти болезненного вожделения.
- Вы отзываетесь на мои ласки даже сейчас, в беспробудном сне, - прошептал он потом, продолжая мять другой сосок пальцами. - Слышите, Чансу? Ваше тело покоряется мне даже сейчас.
Он открыл глаза, позволяя себе полюбоваться темно-розовой твердеющей горошиной плоти, и снова опустил голову, чтобы лизнуть ее, прихватить зубами... и лишь потом прошептать, признаваясь самому себе:
- Не могу больше... Простите, дорогой советник, но это выше моих сил, - и одним рывком отбросил алое покрывало в сторону, обнажая тело Мэй Чансу полностью.
А потом со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы: Баньжо действительно хорошо выучила его вкусы, раз распорядилась найти не только алое покрывало, но и уложить Мэй Чансу на шелковую простынь такого же цвета.
Потому молочно-белое тело казалось выточенным из белого нефрита - неприличным в своем бесстыдстве и неподвижности. Припухшие розовые губы, потемневшие и налившиеся кровью соски, откинувшаяся в сторону рука с безвольно согнувшимися пальцами - и вторая ладонь, которая легла на пах, будто в тщетной попытке защититься от домогательств.
Цзинхуань выдохнул ругательство, а потом потянул эту руку к себе, с нежностью целуя пальцы, будто снова и снова прося прощения за свое возбуждение, за свою жажду... И вздрогнул всем телом, когда те слабо шевельнулись под губами.
- Вы прекрасны, Чансу, - целуя линии на этой ладони, прошептал Цзинхуань, поднимая взгляд в безмятежное лицо. - Так совершенны, будто созданы только для меня, для этой ночи... - он облизнул губы и чуть отодвинулся, чтобы увидеть советника целиком.
От открывшейся взгляду картины Цзинхуань задохнулся на миг. Сейчас уже не стучало в ушах - шумело во всей голове, будто там бушевал шторм, и волны захлестывали Цзинхуаня с головой, не позволяя сделать следующего вздоха. Горло свело, стон умер на языке, так и не родившись, когда Цзинхуань протянул руку и обвел пальцами линии плоти, мягко лежавшей в паху Мэй Чансу. Кто-то из евнухов, желая сделать приятное взору господина, уложил расслабленный нефритовый пик ровно, словно выдерживая законы симметрии, и почему-то именно это стало последней каплей, упавшей в чашу терпения.
Цзинхуань даже закрыл глаза, но зрелище словно отпечаталось на внутренней стороне век, и он, проглотив еще один стон, вслепую нашарил рядом подушку потолще и, только устроив ее рядом, открыл глаза.
- Мои силы не бесконечны, Чансу, - выдохнул он, вновь потянувшись к губам советника, накрывая их жадным, почти жестоким поцелуем. - Но обещаю вам, все, что я хотел с вами сделать, я сделаю.
А потом ухватил советника за плечо и перекатил его на живот, стараясь устроить удобнее. Согнув руку Мэй Чансу в локте, Цзинхуань уложил на нее его голову, перед тем осторожно повернув ее набок. Собрал рассыпавшиеся волосы, устроил их на подушке и снова лег рядом, пережидая новый приступ жгучего желания.
Вот только не касаться советника не мог - уже нет. Ладонь, точно обретя собственную волю, скользила по теплой гладкой спине, пальцы прослеживали линию позвоночника и нажимали на выступавшие шейные позвонки, и единственное, на что хватало выдержки Цзинхуаня - это не касаться белых, удивительно крепких, без единого изъяна ягодиц. На них он позволял себе пока только смотреть - иначе просто сошел бы с ума от вожделения.
Бедра Мэй Чансу были приподняты подсунутой под них подушкой, и вздернутый зад хотелось поцеловать, огладить языком ложбинку между ягодицами, раздвинуть их и, наконец, увидеть самое сокровенное место... Но даже ощущая дрожь нетерпения, Цзинхуань не собирался спешить.
Пять удовольствий - вид, аромат, вкус, прикосновение и обладание, и он не хотел упустить ни единого мгновения их.
В изголовье постели стояли приготовленные Баньжо флаконы с маслом. Цзинхуань потянулся к ближайшему, открыл его, поднес к лицу, вдыхая сладкий аромат сандала, и тонкой струйкой вылил немного золотистой жидкости на белую спину советника.
Масло медленно поползло к лопаткам и вниз, к бокам, наполняя воздух благородным ароматом. Цзинхуань поймал его пальцами, собрал ладонью и скользнул рукой выше, оглаживая сначала задницу Мэй Чансу, а потом, заставив себя сделать пару спокойных вдохов, завел пальцы между ягодиц, нащупывая задние врата.
Жаркая, скользкая от масла плоть... Цзинхуань закусил губы и нажал пальцами сильнее, проникая внутрь, сначала вдавливаясь ими едва ли на фалангу.
Там, внутри, было узко и туго - так нетронуто, будто Мэй Чансу не солгал в тот единственный раз, когда Цзинхуань позволил себе предложить открыто. Не солгал, ответив, что отказывает себе в любой весенней радости, вот только не назвав тогда "веских" причин.
Сейчас же эти воспоминания странным образом помогали держать нетерпение в узде и не спешить, ни в коем случае не спешить, позволяя в полной мере насладиться самым началом проникновения: тем, как расступается под давлением неуступчивое, непривычное тело, давно не знавшее подобных ласк.
Мэй Чансу вдруг вздохнул, шевельнув головой, и пальцы его на миг сжались, чтобы тут же расслабиться.
- Сейчас, сейчас... - вновь смачивая пальцы маслом и вгоняя их в узкие, нерастянутые задние врата, прошептал Цзинхуань, чувствуя, как окончательно мутится в голове. Еще немного... Еще... Взять Мэй Чансу немедленно означало причинить ему боль, нанести рану... А все существо Цзинхуаня протестовало против подобного - не допуская и мысли о таком!
Нутро под пальцами наконец расслабилось, став мягким, как подтаявший воск, и Цзинхуань, высвободив руку, развел Мэй Чансу ноги, окончательно открывая его для себя. И теперь темно-розовое, лоснящееся масляным блеском отверстие оказалось на виду: вздрагивающее от прикосновений и будто пульсирующее.
Не отрывая от него взгляда, Цзинхуань, словно во сне, смочил маслом собственную плоть - твердую настолько, что казалась каменной, и обвел навершием разнеженный край. Ощущение оказалось ослепляюще ярким, и Цзинхуань толкнул бедра вперед, вгоняя меч в ножны.
Под ребрами словно взошло черное солнце. Тяжелый текучий свет наполнил жилы, Цзинхуань глухо застонал и не смог, не сумел сдержать себя: в воздухе плыл тягучий аромат сандала, смешивался с жасминовым маслом от подсыхающих волос Мэй Чансу, и ножны этого тела принимали его меч туго и плотно, с каждым мгновением распаляя все сильнее тем, что расходились под натиском слишком медленно.
Цзинхуаня затрясло. Он плавно вогнал плоть до конца и замер, хватая воздух ртом и чувствуя, как бешено колотится сердце, а спина полностью мокрая от пота. Прижался к спине советника, накрывая его собой, и качнул бедрами в первый раз, едва не умирая от крепкой хватки на своей плоти. А потом оперся локтями по обе стороны от Мэй Чансу, поцеловал его под волосами и зашептал, продолжая движение - с каждым разом все глубже, все сильнее.
- Вы мой, Чансу... Теперь мой, наконец-то! Так долго ждал… Но теперь всё. Мой. Мой...
Он едва помнил о том, что нужно сдержаться, не брать желанное тело резко, сильно - снова и снова присваивая! - а дождаться, пока стиснутые мышцы в самой глубине не оставят сопротивление, принимая вторжение с легкостью.
Обладание лишало разума, тьма внутри шептала что-то свое, и Цзинхуань уже не думал, повторяя за ней, позволяя слетать с губ словам и признаниям, еще сильнее разжигавшим кровь. Он вжался лицом в волосы Мэй Чансу, дыша их запахом, умирая от нежности и невыносимой жажды одновременно, продолжая говорить и двигаться, не в силах остановиться:
- Вы мой, мой! Только для меня!..
Мэй Чансу вдруг едва слышно застонал, и этот звук прокатился по телу, едва не ободрав Цзинхуаня до костей. Схватив советника за плечо, подминая сильнее, не позволяя двинуться, Цзинхуань дернул его за бедра, вминая в себя крепче, вплавляясь в это тело, как раскаленное тавро, ударил плотью, сжимая зубы на плече Мэй Чансу, и стон - легкий, как прикосновение пера, шелест мыслей, эхо ответа! - снова родился в воздухе.
В жилах бесновалась тьма, жар снедал тело, и Цзинхуань почти потерялся в неконтролируемом движении, в потребности обладать - пробиться к самому сердцу, внутрь, как можно глубже, и отметить тело семенем, оставить свою печать. Он вшибался в тело советника, стискивая его плечи, бедра… и пальцы с такой силой вминались в нежную кожу, что оставались синяки. Цзинхуань хрипел, сцеловывая с плечей Мэй Чансу жасминовый аромат, стонал, прихватывая зубами шею, и умирал - молча - сорвавшись с ослепительного пика в непроглядную темноту.
Сколько он времени пролежал так - уткнувшись лицом в почти просохшие волосы, он не знал, но, пошевелившись, чтобы высвободить уставшую плоть, вдруг понял, что еще не насытился - нет! Только утолил первый голод, и хотя желание перестало жечь его вены кислотой, оно не затихло совсем. Далеко нет.
Цзинхуань приподнялся, сдвигаясь на постель рядом с любовником, и провел ладонью между его ягодиц, собирая масло и пот, невольно скользнув пальцами в растянутое, еще не сжавшееся отверстие, пообещал себе, что в следующий раз он будет смотреть, как оно принимает в себя плоть.
А потом замер от неожиданности, снова скользнув ладонью по промежности советника, и, не поверив ощущениям, перевернул Мэй Чансу на спину, отпихнув подушку под его бедрами в сторону.
Тугая, крепкая плоть советника стояла, почти прижимаясь к его животу, и стоило лишь дотронуться до нее пальцами, как Мэй Чансу слабо пошевелился и едва слышно застонал. Определенно, Ся Цзян заслуживал большего, чем просто снисходительность будущего императора!
Цзинхуань устроился рядом с любовником и, глядя ему в лицо, провел ладонью по налитой плоти, еще не лаская, а только впитывая это удивительное ощущение нежности и жара, которое свидетельствовало о желании и наслаждении. О подобном подарке Цзинхуань едва смел мечтать.
Огладив пальцами каждую проступившую вену и потерев навершие, Цзинхуань добился от Мэй Чансу нового вздоха, так похожего на стон. Советник шевельнулся, приоткрыл губы, открывая тонкий край белых зубов, а ресницы вздрогнули в непосильной попытке подняться. Мэй Чансу силился сбросить гнет сонного снадобья, но то оказалось слишком сильным.
- Что же вам снится сейчас, дорогой Чансу? - прошептал Цзинхуань и, приласкав языком губы любовника, сжал плоть крепче, уже настойчиво ведя вниз кулаком. - Кто вам снится?
И случайный вопрос вдруг поднял ветер ревности внутри. Цзинхуань не смог с собой совладать: лишь мельком представленное - воображенное бездумно, в миг любования и нежности, вдруг выдало тайный, подспудный страх. Ведь Мэй Чансу мог отказать ему не по причине привычки к воздержанию, а потому, что кто-то другой оказался более удачлив и получил не только верность в интригах, но и тело.
От гнева в голове на миг помутилось, но потом Цзинхуань опомнился и склонился к любовнику, вновь срывая с его безответных губ поцелуй. Только что свершившийся акт радости плоти не мог скрыть отсутствия следов чужой страсти: эта тонкая кожа не скрыла бы ни любовных отметин, ни синяков и царапин.
Нет, у Цзинхуаня не могло быть соперника! И даже прелестница, навеянная Мэй Чансу весенним сном, растает туманом, стоит советнику очнуться - в объятиях Цзинхуаня.
Он усмехнулся собственным мыслям и взял с изголовья кровати новый флакон с маслом - прежний затерялся в сбитом и смявшемся покрывале.
Масло оказалось жасминовым, и тонкий запах вплелся в сандаловое облако, опутывая Мэй Чансу новым роскошным ароматом. Цзинхуань вдруг подумал, что хочет перепробовать на советнике все масла, подобранные Баньжо - найдя тот единственный, что подойдет ему более остальных.
А сейчас в ладони растекалось жасминовое - и ложилось на плоть Мэй Чансу нежнейшей лаской, согреваясь от движения руки. Пальцы скользили по навершию, оглаживая самые чувствительные места, и дыхание Мэй Чансу вдруг едва заметно сбилось. С губ вновь сорвался стон, в ладони дрогнула, наливаясь сильнее, плоть, и от следующей мысли Цзинхуаню стало жарко.
"Я мог бы ощутить ее на языке". Завороженный этой мыслью, Цзинхуань даже остановил руку, и Мэй Чансу вдруг двинул бедрами навстречу, втираясь в ладонь.
Застонал снова, когда Цзинхуань огладил его плоть, качнулся вверх подбородок, словно бы Мэй Чансу пытался выгнуться навстречу весь, снова затрепетали ресницы, в попытке сказать хоть слово изогнулись губы... Цзинхуань сжал пальцы чуть сильнее, и с губ Мэй Чансу сорвался еще один стон.
Во рту даже расцвело фантомно-соленым вкусом и Цзинхуань сглотнул, останавливая руку. Но Мэй Чансу вдруг едва заметно качнул бедрами, словно желая продолжить движение, и застонал, уже громче, стоило туже сжать его плоть.
По белой коже ползли золотистые блики от свечей, тени сплетались изысканным узором, масло блестело на то и дело выглядывавшем из кулака навершии... Цзинхуань готов был смотреть на это вечно.
Его любовник шевельнулся снова, выдохнув тихий стон - и подбородок качнулся вверх, словно Мэй Чансу пытался выгнуться навстречу весь, снова дрогнули ресницы, чуть приподнимаясь, потом вновь приоткрылись губы. Цзинхуань потер навершие большим пальцем, гладя чувствительную плоть даже не рукой - маслом, и с губ Мэй Чансу сорвался еще один стон.
- Просыпайтесь, - с жадностью, удививший его самого, шепнул Цзинхуань. - Я хочу видеть ваши глаза.
Разумеется, Мэй Чансу не ответил, но на настойчивую ласку отозвалось его тело: дыхание, до того размеренное, стало чаще, на висках влажным блеском проступила испарина. Цзинхуань наклонился и, слегка прикусив припухший твердый сосок, добился новой реакции. Советник со свистом втянул воздух, пошевелился, пытаясь уклониться от тревожащей ласки, а потом сдвинул безвольно лежавшую было руку.
- Да-а... - прошептал Цзинхуань, тут же накрывая ее своей ладонью, переплел пальцы со слабо дрогнувшими в ответ пальцами, и сжал их, на миг пригвождая к постели.
Веки Мэй Чансу приподнялись, открывая затуманенные, лишенные осмысленности глаза. Цзинхуань рывком подтянулся выше, заглядывая в расширенные зрачки, а потом, подчиняясь внезапному желанию, накрыл советника своим телом и вновь поймал поцелуем губы.
По животу скользнула тугая плоть, и вспышка возбуждения, острая, горячая, будто Цзинхуань еще не освобождал сегодня семени, пронзила тело, как молния.
Но гораздо сильнее ударило то, что губы Мэй Чансу едва заметно шевельнулись в ответ, веки доверчиво опустились, а прохладный язык нежно коснулся языка Цзинхуаня, отвечая на ласку. Пальцы стиснули ладонь Цзинхуаня сильнее, и не было сил не углубить поцелуй, не выпить его с губ целиком, погрузившись в приоткрытый рот.
Мэй Чансу отвечал - отвечал, не зная, с кем делит ложе! Отвечал на ласки, опоенный, одурманенный, желал их! Цзинхуань даже застонал, испытав жгучую потребность вновь погрузиться в это тело.
- Вам понравится... - лихорадочно целуя советника, вжимаясь налившейся плотью в его плоть, зашептал он. - Когда придете в себя, обещаю... Вы уже не оттолкнете меня, я не поверю вашим словам о безразличии, слышите? Вы будете принадлежать мне целиком, и вы не пожалеете, клянусь!
В подтверждение своих слов, он снова накрыл губами Мэй Чансу, втянул кожу в рот, и советник вздрогнул всем телом, слабо вскрикнул, а потом, стоило только втереться между бедер, разводя их своими ногами - застонал, словно больше не в силах терпеть. Ладонь в хватке Цзинхуаня дернулась, вынуждая сжать ее сильнее, вжимая в постель, и Мэй Чансу выдохнул что-то неразборчивое, заставив вновь Цзинхуаня вскинуть голову. От жадного взгляда не ускользнул ни выступивший на щеках румянец, ни бездумное скольжение языка по припухшим губам. Советник, наконец, раскрыл глаза и теперь смотрел на Цзинхуаня, едва ли узнавая его...
Покачивая бедрами, лаская своим пахом плоть Мэй Чансу, Цзинхуань нашел свободной рукой сосок советника и сжал его, покручивая в пальцах.
- Вы... ваше... - едва слышно прошелестело в воздухе и Мэй Чансу на мгновение закусил губы, вновь закрывая глаза. - Как... жарко...
Цзинхуань снова потерся пахом о пах, чувствуя, как вздрагивает от соприкосновения плоть Мэй Чансу, а потом, чуть приподнялся на одной руке, с сожалением высвободив другую.
- Смотрите на меня, - позвал он советника, оглаживая его по боку, а потом и бедру. Подхватил ногу, поднял ее, укладывая на себя, и сжал пальцы на ягодице, добиваясь от Мэй Чансу ответа.
Глаза советника распахнулись, и, желая отразиться в них, как в зеркале, Цзинхуань направил свою плоть в расслабленное тело, с усилием и настойчивостью раскрывая под себя задние врата Мэй Чансу.
В этот раз его стон был долгим - и немыслимо сладким, будто советника терзал схожий голод, жестокий, давний. Словно радость плоти действительно долгое время находилась для Мэй Чансу под запретом, или он видел сон, в котором не было места разуму...
- Еще... Ско… рее, - вдруг выдохнул Мэй Чансу, мотнув головой, и облизнул губы, точно его мучила жажда. - Про… шу...
- Думаете, что это сон? - зашептал Цзинхуань, вытаскивая и вкладывая меч в ножны снова, одним толчком, так что Мэй Чансу тихо вскрикнул. - Сладкий, немыслимый весенний сон?
Мэй Чансу не ответил. Его затуманенный взгляд скользнул по лицу Цзинхуаня, губы вновь шевельнулись, но слетевших слова разобрать не получилось. Как будто Мэй Чансу украл их, оставив только для себя.
- Вы мой, - поворачивая лицо советника к себе и удерживая его так, выдохнул Цзинхуань, толкаясь бедрами вперед. - И всегда будете моим.
Губы советника слегка скривились, а на безупречном лбу на мгновение пролегла болезненная складка, будто слова или движение внутри доставили Мэй Чансу дискомфорт, и Цзинхуань тут же замедлился, целуя мягкие губы советника так, словно просил у них прощения.
И лицо у того вновь расслабилось, в тонких чертах проступила тень наслаждения, зацелованный рот вновь приоткрылся, рождая тихий стон, и Цзинхуань, обрадованный этим подтверждением, принялся двигаться размеренно и сильно, каждым ударом плоти ведя любовника к пику наслаждения.
- Вот так, да... - ухватив Мэй Чансу за плечо, вжав того в постель, он жадно смотрел, как еще сильнее мутится туманный взгляд, как пальцы бессильно цепляются за покрывало. Он прижимался животом к твердой плоти советника, скользил по смазанной маслом коже, и Мэй Чансу выгибался, вновь выстанывая что-то неразборчивое. А Цзинхуань снова сходил с ума, от жара и тугой хватки мышц на плоти, от аромата жасмина, смешанного с запахом разгоряченных тел, от тихих стонов. И власть над удовольствием любовника пьянила больше, чем над его жизнью, оказалась слаще, чем месть, о которой он напрочь забыл, захваченный желанием вознести советника к пику, заставить его кончить лишь от того, что Цзинхуань внутри, от того, что именно он ласкает это тело и обладает им!
Мэй Чансу задыхался, точно в самом деле шел дорогой в тысячу шагов: он смотрел на Цзинхуаня и не видел его, пытался ухватиться за его плечи, но руки соскальзывали, не в силах удержать хватку, и Цзинхуань наклонялся, поцелуями выражая свою радость, впитывая кожей дрожь тела, и брал, брал, с каждым ударом плоти вновь сходя с ума.
Он считал удары и вздохи, удерживаясь на самой грани, вслушиваясь в податливое тело, с необыкновенной ясностью узнавая, как все ближе оно подходит к своему пределу. А потом Мэй Чансу содрогнулся и вскрикнул, распахивая глаза, и Цзинхуань рухнул за ним следом, теряясь в раскаленной волне наслаждения.
Казалось, он только на миг прикрыл глаза, а когда снова открыл их, в комнате уже светлело, как перед рассветом. Свечи догорели, угли в жаровне подернулись толстым слоем белого пепла, но воздух все еще хранил тепло, и желания натянуть что-нибудь на плечи, прячась от холода, не возникло.
Поднявшись с постели, Цзинхуань бросил взгляд на советника - тот лежал, раскинув руки по покрывалу: зацелованные губы, припухшие соски, испятнанная следами поцелуев шея, следы семени на животе и синяки от пальцев на бедрах... Облизнул вновь пересохшие губы и решительно отвернулся от кровати, подвязывая на себе нательное платье.
Не стоило оставаться здесь, где он рискует вновь возжелать любовной схватки. Сначала требовалось услышать мнение лекаря, выдержит ли Мэй Чансу новый поединок на ложе и каково вообще его состояние. Не говоря уже о том, что Цзинхуань обещал Ся Цзяну, что вернет ему советника живым и в рассудке. Но ведь они не договаривались - когда...
Он раздвинул двери, ведущие в соседнюю комнату, и сидящий у порога евнух тут же склонился, ожидая приказаний.
продолжение 2
продолжение 3
продолжение 4
продолжение 5
продолжение 6
продолжение 7
продолжение 8
продолжение 9
продолжение 10
продолжение 11
продолжение 12
продолжение 13
продолжение 14
продолжение 15
продолжение 16
продолжение 17
продолжение 18
продолжение 19
продолжение 20
продолжение 21
маленькое праздничное продолжение 22
продолжение 23
продолжение 24
продолжение 25
продолжение 26
продолжение 27
продолжение 28
продолжение 29
продолжение 30
продолжение 31
продолжение 32
продолжение 33
продолжение 34
продолжение 35
продолжение 36
продолжение 37
продолжение 38
продолжение 39
продолжение 40
продолжение 41
продолжение 42
продолжение 43
продолжение 44
продолжение 45
продолжение 46
продолжение 47
продолжение 48
продолжение 49
продолжение 50
продолжение 51
продолжение 52
АПД
продолжение 53
ТВС
продолжение 49.1
tbc
Позже напишу конкретно по главе. А пока только эти эмоции.
Ух, просто невероятно много эмоций!!!
Но что же происходит с Чансу?
От неприятного чувства - не то обиды, не то раздражения или и вовсе непонимания вкупе с беспокойством, вновь сделалось нехорошо.
Уж не ломка-ли у него?
Про Шан Юньцзюня, который вернулся следующим утром и на коленях просил приютить его на время, он говорить пока не стал. Как и о том, что рассказал ему молодой евнух - это к делу тоже не относилось.
Что же рассказал Шан Юньцзюнь? Вот умеют же авторы заинтриговать!
- Тебе определенно не понравится, что я скажу, - сказал Чэнь без тени улыбки. - Давай сядем, что ли?
Что-то мне не по себе...Неужели Чансу получил такую зависимость (или взаимозависимость?) от принца Юя, что им теперь и расстаться надолго нельзя без вреда для здоровья? Вон и Линь Чэнь посмурнел при упоминании пяти дней, прошедших после возвращения Чансу домой.
- Разумеется, - согласился Цзинъянь, не отводя от него взгляда. - Принц Юй возвратил мне надежду.
Неужели Цзинъянь, как и принц Юй, догадался, что Мей Чансу - это Линь Шу? Всё это очень волнительно!
Спасибо авторам за увлекательное продолжение!
Нуачо б не погоядеть, свеж, в меру упитан, ухожен
Но меня чот беспокоит недовольство Ченя возвращением Чансу, он ждет откат обратно в болезни?
А цзинъянь блин каквсигда
Мог бы и поприветливее с воскресшим советником! Но я так понимаю у него в глазах уже только гипотетически живой сяо шу и больше ничего
Тань-шань,
Принц Юй великолепно спутал все планы)))
Мэй Чансу не согласится с вами)))
Kelly Green,
Наконец-то Чэнь вернулся! Какое счастье!
да! ))) мы тоже очень рады
Что же рассказал Шан Юньцзюнь?
только то, что мог видеть)) скорее всего, мы узнаем об этом)))
Неужели Чансу получил такую зависимость (или взаимозависимость?) от принца Юя, что им теперь и расстаться надолго нельзя без вреда для здоровья? Вон и Линь Чэнь посмурнел при упоминании пяти дней, прошедших после возвращения Чансу домой.
Но что же происходит с Чансу? Уж не ломка-ли у него?
нам очень нравится ваша идея, вы очень близки)))
Неужели Цзинъянь, как и принц Юй, догадался, что Мей Чансу - это Линь Шу? Всё это очень волнительно!
ага, стоило только МЧС перестать ему морочить голову
snow999,
Цзинъянь очень не вовремя явился, теперь разоблачение магии еще отодвинулось
это если разоблачение МЧС не в интересах Чэня
Megan K. Cat, да вы издеваетесь, тут почти 4 тыс слов, больше, чем обычно
Интриги много, а главы мало(( Я бы даже сказала, слишком много интриги на такую маленькую главу
видимо, клиффхангер удался
Sonnnegirl,
Нуачо б не погоядеть, свеж, в меру упитан, ухожен в спа
принца Юя прям хорошо господина Су починили! Лучше, чем некоторые, хехе
да, Чэнь профессионально оскорблен, может!
Но меня чот беспокоит недовольство Ченя возвращением Чансу, он ждет откат обратно в болезни?
запросто)))
А цзинъянь блин каквсигда
Мог бы и поприветливее с воскресшим советником! Но я так понимаю у него в глазах уже только гипотетически живой сяо шу и больше ничего
ну как же))) еще там страшные подозрения, что МЧС с Юем его кинули)))
ну как же))) еще там страшные подозрения, что МЧС с Юем его кинули)))
А, ну это по умолчанию
люблю вас, пока перечитываю старое)
Плотность текста удивительная, главки вроде и маленькие (уж точно меньше, чем нам хотелось бы), но как насыщены интригой, загадками и "вкусностями". И бедный, бедный Чансу, ведь никаких сил нет - у него были планы по своему освобождению, по поломке планов пленителя, и вообще Планы! а тут взяли и выпихнули, и никаких условий/сделок, и тишина.... Отсутствие информации он должен воспринимать как жестокое оскорбление, не иначе. Независимо от личного отношения (отрицая саму возможность " личного" гениальные цилини в процессе выше всего личного, только чистая польза, только хардкор).
И не знаю, как Чансу, я вот как-то сильно переживаю за его высочество - в порядке ли, не под арестом ли. Идея Setho про " среда - маленькая пятница" нашла во мне живейший отклик, да и вообще....неплохо б подсластить неделю- шестидневку нечаянной радостью, правда?
И, гм, а Шан Ю своей волей явился в ноги падать и рассказы рассказывать, или послан волей понятно кого - бдить (а точнее, хоть клочки информации подбирать). Самого молодого и самого безопасного, ведь появись с таким посылом на пороге самый интересный евнух - было б неубедительно, а Шан Ю МЧС серьёзным не счел ни там и тогда, ни здесь и сейчас.
Интересно, в чем ещё пятый принц седьмому "не соврал"? Ну не в том же, что планирует добиваться оправдания армии Чиянь? (В сторону - как дотерпеть до пятницы то, а?!)
А, ну это по умолчанию
хотя казалось бы, Цзин должен знать лучше)))
Setho,
если я сейчас скажу, что среда это маленькая пятница и вот тот осенний простой можно бы и компенсировать, сколько человек под этим подпишется?
увы, следующий кусок содержит такой разговор, что дробить будет его совсем неправильно))) А под 10 тысяч выкладки в неделю это уже тяжеловато нам)). Поэтому выкладка будет в пятницу - ну или в рабочую субботу, если вдруг есть желание подождать)))
yl, мы рады, что вы заговорили, добро пожаловать!
осознание что эта история конечна, вот в самом простом и прямом значении : конечна
я ужасно (ужасно!) хочу знать ответ на такой простой вопрос "что же дальше то?!" и хочу закачать законченную вещь в читалку, чтоб была навсегда, даже в оффлайне, на даче, в "посреди нигде" , всегда в доступе, и можно было расставить закладки и перечитывать, перечитывать
ах, мы польщены поэтичность сравнений и глубиной раздрая!
но да, мы, пожалуй, написали тут едва ли не на двухтомник ))) Самим страшно!
Плотность текста удивительная, главки вроде и маленькие (уж точно меньше, чем нам хотелось бы), но как насыщены интригой, загадками и "вкусностями"
именно поэтому пишем медленно
бедный, бедный Чансу, ведь никаких сил нет - у него были планы по своему освобождению, по поломке планов пленителя, и вообще Планы! а тут взяли и выпихнули, и никаких условий/сделок, и тишина
зато он все эти донесения, накопившиеся за время его отсутствия, читает запойно! ))))
Идея Setho про " среда - маленькая пятница" нашла во мне живейший отклик, да и вообще....неплохо б подсластить неделю- шестидневку нечаянной радостью, правда?
увы, увы. Именно предстоящее продолжение таково, что мы против разделения))) Там концентрация всего - и это тот случай, когда лучше много и сразу))))
а Шан Ю своей волей явился в ноги падать и рассказы рассказывать, или послан волей понятно кого - бдить (а точнее, хоть клочки информации подбирать)
ну, тут его тоже не дураки встретили. Не говоря уже о том, что ежели Мэй Чансу решит принца Юя таки сбросить с доски, докладывать евнуху будет некому))) Тут все казачки засланные и себе на уме))))
переживаю за его высочество - в порядке ли, не под арестом ли
Интересно, в чем ещё пятый принц седьмому "не соврал"? Ну не в том же, что планирует добиваться оправдания армии Чиянь?
а вот сейчас принц Цзин пришел, может, он что-нибудь расскажет
ну, еще часть от МЧС - хотя я надеюсь, что она будет меньше, много меньше)))
Оооо, а я так надеюсь, что она будет больше!
с другой стороны, может быть и такой вариант - что именно первые разы применения самые сильные, потом оно схлынет Может, но... до этого эта сила только развивалась по нарастающей, кстати, Юй впервые ощутил её на физическом уровне, когда только Чансу привезли в его поместье. Такой своеобразный ответ на ощущение - "Мой". Последующее же развитие событий ну ни как не приводят к выводу, что сила угаснет после вспышки. Скорее, она проявит себя достаточно ярко, чтобы все, так сказать, заинтересованные лица прочувствовали. Особенно в нынешних обстоятельствах разорванного телесного и ментального контакта. Скорее всего, этот ледяной змей начнет беситься и требовать продолжения банкета. И вот тогда колбасить будет всех и даже тех, кто не при делах, просто рядом оказался.
но мы не думаем, что ребенок пострадает - сила Юя влияет на разум прежде всего, не на тело
Тоже уверена, что ребёнок не пострадает. А защита - кровь самого принца, текущая в его наследнике. Это и его (ребёнка) наследие тоже.
это если Чансу прекратит борьбу - или если не уедет из столицы)))
Да, такой вариант тоже может быть. Хотя много "если". Чансу прекратит борьбу и уедет?.. Ну, предположу, что такое может быть, только если сойдутся несколько обстоятельств. Возможно, Юй действительно в полной мере сможет оправдать армию Чиянь в целом и семейство Линь в частности, явить миру приведённого в божеский вид Не Фэна. Вернуть доброе имя самому Линь Шу. Хотя последний может этого и не захотеть (в смысле - объявиться). Дважды в одну реку и всё такое... Да и разруливать новые проблемы с открытием истинной личности у него нет никакого желания. Если смотреть объективно, то Юй больше подходит на роль императора, нежели Цзин. И Чансу, как стратег, не может этого не понимать. Поэтому, если главная цель будет достигнута, почему бы Мэй Чансу и не уехать. Но если будет оправдана армия Чиянь, то тогда как быть с "изменой" наследного первого принца Ци и его прямым наследником Тиншэном?
Эх, обладай я хотя бы малой тенью таланта Чансу, то видела бы картину как на стене, а так... Стратегическими навыками не обладаю, логическое мышление отсутствует. Блуждающий огонёк на болоте
Не знал. ))) Причины всех действий евнуха, скорее, все же в характере самого Ли Цао, чем в его отношении непосредственно к МЧС. И с Линь Чэнем тут точно связующих моментов нет. )))
Ну как тат-то? Ну не влюбился же он в Чансу с первого взгляда? Ой, только не это
Ну, это романтично даже как-то. ))) А у нас и Юй, и Ли Цао весьма прагматичные люди, не говоря уже про МЧС.
Ну, романтично-не романтично, а Юя еще будет ломать отсутствие Чансу и пусть и безмолвное, но присутствие Ли Цао мимолетно будет погружать его в прошлое. Хотя это и может его раздражать, словно напоминание о потерянном. Но, думаю, Юю в ближайшее время будет не до этого, если, вернее, когда его объявят наследным принцем. Какие уж там евнухи, когда такая движуха начнется.
Права на это у нее еще как есть!))))
Ну не запытала же она их до смерти, младший-таки у Чансу. Сказать, что он ей всё выложил и Ланьцзин послала его шпионить для себя... Ну, даже если так предположить, то сейчас это уже не актуально. Подозреваю, что ей по мозгам сильно прилетело и еще вопрос, сможет ли Юй всё исправить. А Чансу мозги в весенних утехах не растерял и наверняка давно это просчитал. Наверно, ещё сидя под замком мог продумать такую комбинацию в виде случайного подсовывания ему честного и невинного. Он же гений, в конце концов
Нет, у императора такой способности нет. ))) Но мы уже прямо вот-вот скоро узнаем, откуда у дара ноги растут
Да уж, просветите, а то совсем голову сломала от стыковок нестыкуемого, выдвигая предположения одно бредовее другого. Уже притомилась курить куришку и бухать бухашку, чтобы родить что-то внятное
Ну да, если брать во внимание, что они до сих пор говорят вместо привычного нам "береги себя" - "кушай хорошо" и учесть хроническое недоедание основных масс народа, причём десятилетиями, если не веками, то как закармливают Чансу - это высшая форма любви, заботы и уважения, к тому же, естественная в данных реалиях (они вновь обрели любимого, в разном понимании этого слова, человека, за которого до недавнего времени так переживали). Чансу не может этого не понимать, но с его прагматизмом и вырывающимся огоньком Линь Шу это весьма бесит.
Его и самого передернуло, когда он увидел мертвого двойника
Мда, и как он так сохранился. Лёд, конечно, мог помочь на первых порах, но столько недель... как-то не верится, что не начался естественный процесс, и сохранилось и лицо, и восковой цвет. Или это опять китайские штучки, типа полётов и постановки широкого спектра диагнозов по пульсу.
- Нравится ему, - пробормотал себе под нос Чансу и с досадой отправил воина на пол - в компанию к тарелкам.
Ах, советник, и на кого же вы злитесь
Сейчас собственный дом казался чужим:
Нет, дело не в запахе, ванне, кузнечиках или предупредительности евнухов. Дело в общности, в душевном единении, в том, что давало ему почувствовать себя живым, нужным, прежним. С желаниями, потребностями, возможностями. С тем, чему нет объяснения, но чего так нестерпимо хочется. Конечно, Чансу - он и есть Чансу, кремень мужик, но вот теперь наступать на горло собственной песне станет гораздо сложнее. На то он и гений, чтобы осознать, понять и принять в расчёт новые вводные, даже если они касаются его самого, и, возможно, и это использовать для достижения пока ещё той самой цели. Внутренний дисбаланс силы будет подкидывать и воскрешать образы и ощущения недавнего прошлого. Чансу сейчас либо не хватает янской огненной подпитки, чтобы гореть, как прежде, огоньком, либо не до конца сброшен избыток иньского холода, что может привести к некой стагнации положения и последующей разбалансировке. Либо и то, и другое. Он ещё не Линь Шу, но уже и не Мэй Чансу. В любом случае, эта сила будет снова и снова тянуть Чансу к Юю, что непременно станет раздражать и злить советника. А, возможно, и доводить его до белого каления, что, как мы видели ранее, нисколько не вредит его здоровью. Дом будет казаться холодным и пустым, поскольку и жил он в нём, словно призрак, в холоде и отрешённости, медленно угасая. Уповая только, что у него хватит времени, чтобы осуществить задуманное. В павильоне танцующих журавлей он почувствовал впервые за много лет себя живым, он словно вновь увидел солнце, услышал плеск воды, стрекотание кузнечиков. Именно там жизнь вернулась к нему и такое забыть просто невозможно. Чтобы ему самому вернуть прежнее состояние, прежнее ощущение событий и жизни, ему надо снова начать умирать. Вот только Чэнь этого точно не позволит.
Чансу решительно взял из пачки документов следующий лист, оказавшийся запиской от шпиона в поместье Тяньцюань, и, наскоро пробежав содержимое взглядом, отложил лист себе за спину, где уже скопилась порядочная груда таких же устаревших сведений.
Вот так и вижу сидящего за маленьким столиком с кипой бумаг Чансу, а за его спиной сложенные в стопки книги и бумаги. Атмосферно. Вообще это так радует - узнавание. Фэй Лю с пирожками и фигурками, и то, как он убежал в сад от Линь Чэня. Сам молодой Хозяин архива со своей потрясающей манерой говорить и с непременным веером, вздёрнутая бровь и ещё много чего, вроде неприметного, но! эти детали греют душу. Благодарю за такое внимание и даже трепетность к образам.
- Нет, поглядите на него, - раздался от дверей знакомый голос,А тот наставил на Чансу сложенный веер и, подняв бровь, будто не понимая, что именно видит, поинтересовался:
- Ты что здесь делаешь?
Чансу даже опешил слегка.
Феерично! А действительно, что ты здесь делаешь?
Казалось, еще миг - и все вернется в привычное русло, и получится забыть и полузаброшенный павильон, и Цзинхуаня, в глазах которого стыла тоска пополам с решимостью, и сделанные уже по возвращении выводы о том, что пятый принц действительно оказался предельно откровенен на протяжении "сделки".
Не вернётся, Чансу, уже ничего не будет так, как прежде. Наверняка, осознавая это, и не находя в себе опоры, он ищет её в Чэне, пытаясь вернуть себя в привычное русло. И это уже смахивает на отчаяние. Но у его потрясающих способностей к анализу, восприятию ситуации, памяти, вниманию к деталям и выстраиванию логических цепочек (я бы сказала, что это ярчайший представитель типа личности Полемист) есть другая сторона. Он кристально ясно запоминает, осознаёт и анализирует то, что хотел бы забыть. Это раздражает, выматывает и выносит из намеченной колеи событий.
Только поцеловал на прощание так, словно готов был умереть, но не выпустить Чансу из рук.
Вот-вот, его гений анализирует всё подряд и даже то, в чём бы он не хотел признаться самому себе. Издержки гениальности
- Чего это он? По-хорошему, не должен был… Давно?
Чансу подхватил с дневной кровати подушку и швырнул ее в друга.
- Фэй Лю меня даже на веранду не выпускает! - повысил голос Чансу. - Ли Ган с Чжэнь Пином от дверей не отходят! Даже брат Мэн - и тот приезжает меня охранять ночью! Про слуг я и не говорю уже. Это что, нормально?!
Воооот, огонёк-то пробивается всё больше и больше. Эмоции! Без кашля и полуобморочного состояния! Отсюда и взгляд лекаря, и отсутствие лекарств. Но Чансу, как мне кажется, валит в одну кучу два обстоятельства. То, что его охраняют как в павильоне у Юя не приходит ему на ум? Вряд ли это их коллективный разум. Домочадцы не могут не заметить цветущий вид советника. Тогда чего так носиться с ним? Вот только кто, кроме него самого, может отдавать такие приказания. Только Чэнь. Как уже не раз было замечено, люди Чансу слушаются его даже больше, чем самого Чансу. Только чего он опасается? Мести? Чей? Юю сейчас не до Чансу, тем более, что сам отпустил живым и здоровым. Отпадает. Цзину пока что мстить не за что, не доказано ни чем, что Чансу его предал. Тоже отпадает. Нового похищения? Но в поместье советника муха незамеченной не пролетит, Фэй Лю хвостом ходит. Да и кому это надо? Если же это будет приказ императора, то никакие слуги не помогут. Сумасбродства самого Чансу? Ну а что он такого, собственно, может натворить? При всех физических изменениях, он же из ума не выжил. Он же не станет голым с мечом по двору за бабочками бегать. Что узнают, что он жив? Так это могли видеть случайные свидетели на улице. Да и сам советник в состоянии решать, когда ему "воскреснуть" для широкой аудитории. В общем... Правильный вопрос задаёт Чансу правильному человеку
Позже ещё напишу.
Самолично опоит его или ещё как вырубит и привезёт обратно к Юю?
Вот Юй бы удивился
я б позырилКстати
Еще в самом начале, когда МЧС вырывался и Ченя в бреду звал, Юй хотел выяснить, что это за подозрительная личность такая, Чень. Вот самое время их познакомить, ы?
И смотрю тут подозревают, что Юй к Цзину ревновать будет, но там в этом смысле Чень не менее Юю подозрителен может быть
Цзин в этом плане более материальный объект ревности,
Ну так это пока что
А вот познакомятся, Юй вспомнит, как МЧС его в постели звал, и вот хоба - и Чень материальный
Прям даже выбор у Юя появляется, поди пойми к кому из мужиков МЧС ревновать сильнее
Чансу запоем читает устаревшие донесения - я б сказала "со всей ответственностью и старательно" : лишь бы не думать _ненужного. А оно, ненужное и несознательное, безответственно думается.
Чень, как всегда, великолепен. Интересно, если его познакомить с пятым принцем, как скоро он с ним - сговорится? На второй фразе или на третьей? "Вы так хорошо начали, ваше высочество, как твой личный лекарь, МЧС, я предписываю продолжать. И не имей привычки спорить с лекарем, мне лучше знать!". И веером в лоб.
А напомните, пожалуйста, особые свойства его высочества на других высочеств распространяются? Вроде это уже обсуждали. Или это свойство именно хуасской крови? И принцесса С. именно так убедила СЦ в своей исключительной для него важности и нужности? А перед этим _убедила_ его жену что " бедную девочку срочно надо спасать", и ведь спасли же. Этакое свойство змеиной крови "вы слышите меня, бандерлоги?".
(Никогда не смотрела дорамы, но под впечатлением от вас начала смотреть канон, китайский звук с английскими субтитрами, с тридцатой серии субтитры почему-то стали тоже китайскими, но мне было уже пофиг, я даже научилась вычленять на слух дивное " ваше величество" 😀 и совершенно чудесный многозначный "шже", простите мой клатчский...) И выражение лица принца Цзина на предстоящей беседе прямо стоит перед глазами. Ой. Бедный, бедный Чансу (кажется, это уже было). Правильнее было бы, бедные, бедные все вокруг Чансу, да? Кстати, то как " головорезы из Цзянху" (мафия бессмертна) закармливают грозного главу от большой любви - еврейские бабушки единственного внучка - бесподобно и прекрасно. Процесс перебазирования тарелок - чистый восторг. У меня пятница, технически, наступит через три часа. Через 12, если не наглеть. Я поставила тесто на пирожки (как-то показалось логичным следствием 49 кусочка) и жду "в засаде".
Вот Юй бы удивился
я б позырил
Скорее, обрадовался бы.
ЧедиЧэнь пока только имя для Юя, но вот если они встретятся, не факт, что пятый принц останется спокойным в этом плане. Согласна и с Вами, и с Sonnnegirl, что у Юя появляется больше возможности изучить близкое окружение советника, а заодно и расставить приоритеты в ревности
yl, согласна с Вами, что ромашка на лугу в поместье принца Юя весьма подозрительна, как та девочка, гуляющая ночью с учебником по квантовой физике или теории, уже не помню, из "Людей в чёрном".
Чень, как всегда, великолепен. Интересно, если его познакомить с пятым принцем, как скоро он с ним - сговорится? На второй фразе или на третьей? "Вы так хорошо начали, ваше высочество, как твой личный лекарь, МЧС, я предписываю продолжать. И не имей привычки спорить с лекарем, мне лучше знать!". И веером в лоб. Особенно шикарно веером в лоб, я прям представила эту сцену
А напомните, пожалуйста, особые свойства его высочества на других высочеств распространяются? Ну, насколько я поняла, это только головняк Юя, передавшийся от матери. Хотя у Цзиня там тоже что-то клубится и леденеет, хотя это, похоже, что-то другое. Как-то так.
(Никогда не смотрела дорамы, но под впечатлением от вас начала смотреть канон, китайский звук с английскими субтитрами, с тридцатой серии субтитры почему-то стали тоже китайскими, но мне было уже пофиг, я даже научилась вычленять на слух дивное " ваше величество" 😀 и совершенно чудесный многозначный "шже", простите мой клатчский...) Ой, я когда первый раз смотрела эту дораму, там озвучка была незабываемой - фыпяфе-ррррычафей. Что мужской, что женский голос, словно их в одной школе учили такому произношению. Очень долго подстраивала своё восприятие и тут на середине раз и вообще без озвучки, а только русские субтитры. Вот тут я осваивала навыки скорочтения и скоросмотрения
Надеюсь, пирожки удались
Вот каждый раз удивляюсь, как он может абстрагироваться от ситуации и быть объективным. Гений, что уж там
и об этих проклятых снах, что изматывали плотским желанием. а по началу, поди, думал, что с глаз долой - из сердца вон)))))
И все встало на свои места. Даже тяжесть на душе куда-то делась, стоило вдохнуть запахи пыли, весеннего ветра и дороги, которые принес с собой друг. Походных палаток и полевых костров, пыли дорог и ветра в лицо при скачке, да, Линь Шу?..
- Все так запуталось, мне без тебя не разобраться, - куда тише продолжил Чансу.Я так устал быть сильным, я не понимаю, что со мной, мне снова хочется жить, вот только я забыл, как это...
- Если я прав, - проговорил тот и снова убрал шкатулочку в рукав, когда Чансу положил пилюлю на язык, - то лекарство сможет замедлить процессы, которые происходят сейчас в твоем теле. Но это долгий разговор. Ну таки Чэнь прекрасно видит беснование энергий в теле Чансу, с которыми тот не в силах справиться. Не в силах настолько, что это проявляется на физике в виде растерянности, раздражения и злости. Вот только не боится Чэнь притушить огонёк, который разгорается в Чансу. или он пытается предотвратить неуправляемый огненный шквал?..
Ощущение было такое, словно он проглотил слизня. Советник, а вы уверены, что именно его вы и не проглотили? Вы видели, из чего конкретно Чэнь это делает?
- Тебе определенно не понравится, что я скажу, - сказал Чэнь без тени улыбки. - Давай сядем, что ли? И тут пытливый
детскийгениальный ум как давай предполагать предположения и выводить выводы. Но, похоже, о самом "прекрасном" (воздействии Юя) он даже и не думает. А вот когда узнает... Да, советник, Вам определённо не понравится, что скажет ЧэньНо полубезумная тяга евнуха Цзиня и болезненная склонность, о которой говорил Ли Цао, Ну вот опять эта болезненная тяга Ли Цао. Блин, ну не вижу я этой тяги, хоть ты что! Расчетливо-вежливое отношение - да, даже своеобразная забота - да, но болезненная тяга... Ну вот где это хоть раз было? Может, я не туда смотрю? Пока писала, вспомнилось мне, что на первых днях пребывания полубессознательного советника у Юя, был момент, что кто-то, так сказать, "помогал" Чансу телесно приспособиться к новым обстоятельствам, а потом всё срулилось на евнуха Цзиня. И если Ли Цао действительно попал под воздействие Чансу, то выдержка у этого мужика железная, поскольку на протяжении всего последующего времени он ничего лишнего по отношению к Чансу не позволял себе. Может, маленький лекарь принца давал ему какие травки, типа пилюль Чэня. Там, если мне не изменяет память, была пара реплик между евнухом и лекарем, что первый что-то принимает, чтобы сохранить физическую форму, а второй сказал, типа, зайди ко мне, я тебе кое-что другое дам. Как-то так. И если евнух выезжал только на подавителях, то да, возможно, что это всего лишь физическое влечение. Хотя жать, если это такой бесперспективняк. А был такой интересный камень...
Цзинъянь? Уже здесь? Император вернулся в город? Или Цзинъянь сорвался с места сам? Принц Юй вполне мог разыграть подобный камень!
Чансу усилием воли удержал себя на месте. Ну вот, наконец шестерёнки занялись привычным делом, вместо того, чтобы поедом грызть себя.
Чансу хватило одного взгляда, чтобы понять настроение друга детства: Цзинъянь был встревожен, внутренне напряжен и явно чем-то озадачен, причем вряд ли это все относилось к тому факту, что его советник чудом воскрес из мертвых. Потому что он тоже успел сделать кое-какие выводы, вот только они оказались настолько невероятными, что поверить в это сложно. Он видел Не Фэна, наверняка поделился со своей матерью-лекаркой, которой наверняка известно и о яде, и о вариантах лечения, и о последствиях. А уж сложить два и два принц в состоянии. Взять хотя бы подсказку про тропу на склоне горы.
- Значит, принц Юй меня и в этом не обманул, - после короткого мига замешательства, должно быть, такой же неловкости, которую испытывал сам Чансу, оборвал его речь тот. - Вы живы. Хотя если судить по этой реплике, то это просто обвинение в предательстве. Юй (!) не обманул, Вы живы (и предали меня! Я так скорбел, я доверял, а вы с Юем посмеивались надо мной. Юй знал, Чэнь знал, один я горевал! Сделали из меня посмешище!)
Услышав такой ответ, Чансу чуть не поперхнулся сам, что уж было говорить о Цзинъяне, немедленно утвердившемся, похоже, в самых плохих своих предположениях. Вот Чэнь! Вот провокатор! Вот зачем, скажите мне, дёргать тигра за усы? Ведь потом разбираться с ним не Чэню, а Чансу. А он ради удовольствия прикалывается, видите ли.
В крови словно огонь полыхнул. Чансу с трудом заставил себя остаться неподвижным, внутренне злясь еще сильнее - уже на то, что тело реагировало быстрее, чем разум, О, а вот и тот самый огонь, который пытается пригасить Чэнь. Что, советник, тоже не в силах совладать с ним, как Юй со своим?
Он раньше и не подозревал, что слабость тела служила таким надежным щитом перед эмоциями. Ну так а зачем призраку эмоции? Холодный расчет и целеустремлённое хождение по головам ради великой цели. А сейчас Вы более чем живы, советник, сейчас вы наполовину тот самый огонёк, Линь Шу. Тело больше не умирает, а даже в какой-то степени восстановилось, за телом пошли возможности, желания и... эмоции. Вот только железный рассудок почему-то не берёт всё это в расчёт, цепляясь за прежнюю колею, методы, принципы. Мда, советник, на развалиться бы Вам. Нужен якорь. Чэнь?
- Разумеется, - согласился Цзинъянь, не отводя от него взгляда. - Принц Юй возвратил мне надежду. Да! То, о чём я говорила выше. При всей своей вспыльчивости, прямолинейности и упрямстве, в логике и умению делать выводы принцу не откажешь. Сложив все обстоятельства, пусть где-то и не совсем так, но в целом он уже пришел к вполне однозначному выводу. Вот только разобидется потом страсть как. За то, что не сказал с самого начала, не доверился.
Прекрасно как все домашние бегают вокруг Мэй Чансу и не могут успокоиться.
Они хоть и знали, что он живой, но радость от его возвращения действительно зашкаливает
Удивительно, что Мэй Чансу сам себе признался, что снова привык к этим приятным мелочам, которые раньше окружали его в доме отца. И не только. К роскошным вещам – он тоже привык
Он вообще не склонен обманывать самого себя, чего уж))). И как ни крути, привычки, заложенные в детстве - они на всю жизнь, и неважно, сколько прошло времени - снова все возвращается ))).
Такие маленькие чудесные мелочи. Но такие узнаваемые и делающие картинку и текст живыми.
Нам они интересны не меньше
Что же такого рассказал молодой евнух. Только ли о разорении павильона Танцующих журавлей. И почему его отпустили. Или он сам сбежал? и почему так помрачнел Чэнь? Неужели рано закончились постельные процедуры Цзинхуаня и Чансу?
о, мы все узнаем, обещаем))))
Удивительно. Чансу набрался храбрости и признался сам себе, что за Цзинхуаня он по крайней мере беспокоится.
Конечно, Цзинхуаня он не любит - но относиться к нему, как к пустому месту уже не может тоже.
Какая же Чэнь язва. Знает, как укусить и за что. Чтоб сразу по больному и так чтобы зацепило.
Я бы сказал, держит всех в тонусе
Чэнь знает, что принц знает о Линь Шу… быстро же он догадался в отличии от самого Линь Шу
У МЧС голова пока другим занята - столько надо всего обмозговать, а тут еще и Цзин, некогда думать о Юе
да и опасно, мало ли еще чего вспомнитсяПринц Цзин очень не вовремя пришел. Вот очень не вовремя. Все-таки хочется знать, что же произошло, и почему после соития с пятым принцем Чансу вдруг пошел на поправку и почему процессы, происходящие в теле Чансу, надо замедлить. Что происходит?!
Наоборот, очень вовремя - Чэню два раза повторять не придется
Совершенно чудесная глава. Перечитала пару раз.
Ох, как же приятно это слышать!
Ямила
Вы подсадили меня на траву вашего великолепного творчества, и теперь обязаны взять на себя ответственность - писать ещё и ещё
А до серии "Ловцы жемчуга" вы дошли? ))). Там много написано тоже, будет, чем немного отвлечься, пока мы будем в себя приходить после Шепота
Честно скажу, мы еще пока не решили, что будем писать дальше. У нас есть задумки на 3ю часть Ловцов, есть идея на продолжение Осьминожка, есть еще одна начатая вещь с Юем-МЧС, тоже императорского немного плана, но пока вообще без понятия, куда нас потянет. Шепот очень много потребовал вложений. Уж насколько мы привыкшие писать макси, такого объема у нас еще не было.
о этого эта сила только развивалась по нарастающей, кстати, Юй впервые ощутил её на физическом уровне, когда только Чансу привезли в его поместье.
Способность появилась - но не факт, что она будет развиваться все больше. Это как ходьба, встал на ноги и пошел, ну, максимум, побежал - но летать все равно не получится
Особенно в нынешних обстоятельствах разорванного телесного и ментального контакта. Скорее всего, этот ледяной змей начнет беситься и требовать продолжения банкета. И вот тогда колбасить будет всех и даже тех, кто не при делах, просто рядом оказался
Они все же люди взрослые, приоритеты в поведении расставлять умеют и себя в руках держать тоже
Если смотреть объективно, то Юй больше подходит на роль императора, нежели Цзин. И Чансу, как стратег, не может этого не понимать. Поэтому, если главная цель будет достигнута, почему бы Мэй Чансу и не уехать. Но если будет оправдана армия Чиянь, то тогда как быть с "изменой" наследного первого принца Ци и его прямым наследником Тиншэном?
Это да! Но как убедить в этом Чансу?
Ну не влюбился же он в Чансу с первого взгляда? Ой, только не это. Или это пресловутое притяжение советника? Хотя не похоже, слишком управляемые, трезвые эмоции со стороны евнуха. Тут тоже много для меня неизвестных. Откуда он вообще взялся? Как попался на глаза Юю при выборе охраны-ухода за Чансу? Что, принц ткнул в первых попавшихся евнухов? Вряд ли. Кто-то сказал о них? Управляющий? Баньжо? Она подбирала? Исходя из чьих интересов?
Если принц его вообще не знал, то человек, обладающий таким набором качеств и навыков может быть только чьим-то шпионом или из личной мести. По социальному положению евнух безмерно далёк от принца, но вообще не боится его, не знаю, что там с уважением. Поэтому сказать, что Ли Цао просто безмерно предан своему хозяину по умолчанию, не могу.
Ли Цао говорил о себе - "я - младший сын". Вообще это очень многое значит, на самом деле. Младшие сыновья не получали ничего, они вынуждены были сами устраивать свою жизнь, и то, что младший сын пошел в евнухи - уже в сознательном возрасте, сформировавшись, как мужчина, показывает наличие у Ли Цао какой-то идеи и цели.
То, что он живет в доме пятого принца, уже само по себе хорошая ступенька наверх, верно? Ну и... логика, Спок, вспомни о логике! (с)
а Юя еще будет ломать отсутствие Чансу и пусть и безмолвное, но присутствие Ли Цао мимолетно будет погружать его в прошлое. Хотя это и может его раздражать, словно напоминание о потерянном. Но, думаю, Юю в ближайшее время будет не до этого, если, вернее, когда его объявят наследным принцем.
Цзинхуаню вообще не до чего, если честно.
Ну не запытала же она их до смерти, младший-таки у Чансу. Сказать, что он ей всё выложил, и Ланьцзин послала его шпионить для себя... Ну, даже если так предположить, то сейчас это уже не актуально. Подозреваю, что ей по мозгам сильно прилетело и еще вопрос, сможет ли Юй всё исправить.
Все узнаем.
Ну да, если брать во внимание, что они до сих пор говорят вместо привычного нам "береги себя" - "кушай хорошо" и учесть хроническое недоедание основных масс народа, причём десятилетиями, если не веками, то как закармливают Чансу - это высшая форма любви, заботы и уважения, к тому же, естественная в данных реалиях
Дадада, совершенно верно!
Мда, и как он так сохранился. Лёд, конечно, мог помочь на первых порах, но столько недель... как-то не верится, что не начался естественный процесс, и сохранилось и лицо, и восковой цвет.
Соль. И холодные помещения. На самом деле в Китае того времени даже городские морги были, грубо говоря. Где тела по полгода и больше лежали, до момента правильного захоронения (если денег не хватало, например, и т.п). Специальные здания, заглубленные в землю и все такое))). Ну и солью засыпали сплошняком.
А двойника МЧС еще и медом залили, соль все-таки высушивает тело, а мед позволяет консервировать кожу полностью. Так что там действительно пугающее зрелище - именно отсутствием разложения практически. Словно это он сам - под слоем меда и соли.
На то он и гений, чтобы осознать, понять и принять в расчёт новые вводные, даже если они касаются его самого, и, возможно, и это использовать для достижения пока ещё той самой цели. Внутренний дисбаланс силы будет подкидывать и воскрешать образы и ощущения недавнего прошлого. Чансу сейчас либо не хватает янской огненной подпитки, чтобы гореть, как прежде, огоньком, либо не до конца сброшен избыток иньского холода, что может привести к некой стагнации положения и последующей разбалансировке. Либо и то, и другое. Он ещё не Линь Шу, но уже и не Мэй Чансу. В любом случае, эта сила будет снова и снова тянуть Чансу к Юю, что непременно станет раздражать и злить советника.
Да, упираться он будет изо всех сил))). Но у нас есть Чэнь!
В павильоне танцующих журавлей он почувствовал впервые за много лет себя живым, он словно вновь увидел солнце, услышал плеск воды, стрекотание кузнечиков. Именно там жизнь вернулась к нему и такое забыть просто невозможно. Чтобы ему самому вернуть прежнее состояние, прежнее ощущение событий и жизни, ему надо снова начать умирать. Вот только Чэнь этого точно не позволит.
Кстати, вот самое интересное, никто не обратил внимание на название павильона, в котором жил Чансу - а танцующие журавли в Китае это определенный символ
Феерично! А действительно, что ты здесь делаешь? Живёшь? А почему здесь? Ты должен жить там, где я тебя оставил! Так, быстро собрал манатки и бегом обратно.
конечно, не возьмусь предположить, что будет, если Чэнь посчитает ситуацию угрожающей жизни Чансу. Самолично опоит его или ещё как вырубит и привезёт обратно к Юю
Дадада! И МЧСу еще предстоит выяснить, как серьезно настроен Чэнь )))
Воооот, огонёк-то пробивается всё больше и больше. Эмоции! Без кашля и полуобморочного состояния! Отсюда и взгляд лекаря, и отсутствие лекарств.
Да!
его охраняют как в павильоне у Юя не приходит ему на ум?
Приходит, но он-то думает: " да кому я теперь сдался?"
Чэнь-то прямо уезжал, ничего никому не говоря и никаких распоряжений на всякие пожарные случаи не оставив))))
Еще в самом начале, когда МЧС вырывался и Ченя в бреду звал, Юй хотел выяснить, что это за подозрительная личность такая, Чень. Вот самое время их познакомить, ы?
Ненене, к Чэню приревновать Юй может так капитально, что всем мало не покажется))) Не будем доводить до армагеддона
Чеди
Цзин в этом плане более материальный объект ревности, и Чансу с ним связывают всякие тайные дела и давняя дружба с Линь Шу на фоне прозрения пятого прица. Ухватиться есть за что. Чэнь пока только имя для Юя, но вот если они встретятся, не факт что пятый принц останется спокойным в этом плане
Совершенно верно
Sonnnegirl
Прям даже выбор у Юя появляется, поди пойми к кому из мужиков МЧС ревновать сильнее
Особенно, если учесть, что Чэнь не Цзин
yl
Молодой евнух во всех сценах был так подчеркнуто _невинен_, что будь это аниме, просто обязан был бы оказаться "главным антагонистом" и серым кардиналом.
Молодой евнух-то? Нет
тщательно закапывали в текст, кто онупоминали, что Шан Юньцзюнь напоминал Чансу Фэй Лю - в том числе и складом характера))). Так что молодой евнух реально невинная простая ромашкаА ведь эту завлекательную фигуру нам так и не разъяснили ... пока. Кто, откуда, чего хочет и почему. (и добьётся ли чего хочет).
А вот Ли Цао - не простая, не совсем ромашка, но и не злодей все же. ))) Он ни разу МЧСа не обманул
Чансу запоем читает устаревшие донесения - я б сказала "со всей ответственностью и старательно" : лишь бы не думать _ненужного. А оно, ненужное и несознательное, безответственно думается. Никакого сладу.
Дадада!!! Самое занятие, чтобы НЕ_ДУМАТЬ
Чень, как всегда, великолепен. Интересно, если его познакомить с пятым принцем, как скоро он с ним - сговорится? На второй фразе или на третьей? "Вы так хорошо начали, ваше высочество, как твой личный лекарь, МЧС, я предписываю продолжать. И не имей привычки спорить с лекарем, мне лучше знать!". И веером в лоб.
Ямила
Вот каждый раз удивляюсь, как он может абстрагироваться от ситуации и быть объективным. Гений, что уж там
Он просто трезво смотрит на вещи - обманываться, себе дороже, а у него не времени, ни средств на исправление, типа, не осталось ))))
Походных палаток и полевых костров, пыли дорог и ветра в лицо при скачке, да, Линь Шу?
и в том числе возможности не решать задачи, которые и решению-то не поддаются
Ну таки Чэнь прекрасно видит беснование энергий в теле Чансу, с которыми тот не в силах справиться. Не в силах настолько, что это проявляется на физике в виде растерянности, раздражения и злости. Вот только не боится Чэнь притушить огонёк, который разгорается в Чансу. или он пытается предотвратить неуправляемый огненный шквал?
Скорее второе
А вот когда узнает... Да, советник, Вам определённо не понравится, что скажет Чэнь
Чэнь вообще много новостей с собой привез
Блин, ну не вижу я этой тяги, хоть ты что! Расчетливо-вежливое отношение - да, даже своеобразная забота - да, но болезненная тяга... Ну вот где это хоть раз было?
Об этом сам Ли Цао ему говорил. "Мне не нравится, как вы на меня действуете".
что на первых днях пребывания полубессознательного советника у Юя, был момент, что кто-то, так сказать, "помогал" Чансу телесно приспособиться к новым обстоятельствам
Да, было такое))). Чисто человеческая забота о человеке, который попал под прихоть власть имущего. Ли Цао принципиальный товарищ же
если Ли Цао действительно попал под воздействие Чансу, то выдержка у этого мужика железная, поскольку на протяжении всего последующего времени он ничего лишнего по отношению к Чансу не позволял себе.
Именно! Вот он, ключ к разгадке
Потому что он тоже успел сделать кое-какие выводы, вот только они оказались настолько невероятными, что поверить в это сложно. Он видел Не Фэна, наверняка поделился со своей матерью-лекаркой, которой наверняка известно и о яде, и о вариантах лечения, и о последствиях. А уж сложить два и два принц в состоянии. Взять хотя бы подсказку про тропу на склоне горы.
Цзинъянь совсем не дурак
Хотя если судить по этой реплике, то это просто обвинение в предательстве. Юй (!) не обманул, Вы живы (и предали меня! Я так скорбел, я доверял, а вы с Юем посмеивались надо мной. Юй знал, Чэнь знал, один я горевал! Сделали из меня посмешище!)
Еще не обвинение, подозрение скорее. ))))
Ну так а зачем призраку эмоции? Холодный расчет и целеустремлённое хождение по головам ради великой цели. А сейчас Вы более чем живы, советник, сейчас вы наполовину тот самый огонёк, Линь Шу. Тело больше не умирает, а даже в какой-то степени восстановилось, за телом пошли возможности, желания и... эмоции. Вот только железный рассудок почему-то не берёт всё это в расчёт, цепляясь за прежнюю колею, методы, принципы. Мда, советник, на развалиться бы Вам.
Он будет очень стараться, чесслово!
При всей своей вспыльчивости, прямолинейности и упрямстве, в логике и умению делать выводы принцу не откажешь. Сложив все обстоятельства, пусть где-то и не совсем так, но в целом он уже пришел к вполне однозначному выводу. Вот только разобидится потом страсть как. За то, что не сказал с самого начала, не доверился.
Ну, вот сейчас и поглядим!
yl
Как-никак, доктор прописал." напротив, раз надо, значит должен, и со всей присущей гению цилиню ответственностью, ради армии Чиянь, воплощения планов ...
А было бы неплохо, да! Только сначала цилиня придется упаковать, напоить чем-нибудь, к Юю доставить... хотя постойте, это уже было!
tbc
Ура, прода!