как и обещали

[Aerdin]

Название: Путь в тысячу ли
Авторы:  Aerdin &  МИ-2
Цикл: Ловцы жемчуга
Пейринг: Линь Чэнь/Мэй Чансу
Рейтинг: НЦ-17
Жанр: юст, драма, кинк "целительный секс", детектив
Статус: ЗАКОНЧЕН
Саммари: "Что касается этого года, то я не хочу об этом рассказывать. Я для этого слишком трезв".
Линь Чэнь, "Ловцы жемчуга"

ОТБЕЧЕНО, прикреплены иллюстрации,
скачать целиком можно на АОЗ

Глава первая, часть 1, ~2,3 тыс.слов

На этот раз приступ был сильнее, чем все испытанное Чансу раньше, и на какой-то миг он даже потерял сознание, уже почти уверившись, что это конец. Но мгновение беспамятства растаяло на языке горьким и резким вкусом знакомого снадобья, а рядом с той простой койкой, на которой Чансу спал эти три месяца в лагере, обнаружился и сам Линь Чэнь.
— Ты хочешь жить? — без всяких вступлений вдруг спросил он, и от серьезности тона Чансу чуть не замутило снова. На освещенном солнцем пологе палатки метались тени, но он почти не слышал шума военного лагеря. Звуки доносились едва-едва: Чэнь, должно быть, прогнал отсюда всех: и Фэй Лю, и Чжэнь Пина, и остальных…
В груди точно раскаленным тавром прижгло сердце.
— Ты не заставишь меня... отнимать чью-то ци, — но даже после приступа Чансу не готов был менять свою жизнь на чужие. Нет, только не сейчас, когда он еще мог уйти как должно, не лишившись чести. Хотя бы достойную смерть он ещё в силах выбрать. — Не верю... ты и убеждать меня не станешь...
Он попытался взять Линь Чэня за руку, но пальцы едва шевельнулись, и тот стиснул их сам. Теплый, такой теплый!
— Прости, Чэнь... — Нихуан и Цзинъяню он написал письма, но Линь Чэню, Чансу всегда это знал, он все успеет сказать лично. — Я останусь... тебе должен... путешествие... по цзянху.
— Ты мне не ответил, — стиснул его пальцы тот, и всегда насмешливый взгляд сейчас оказался наполнен болью. Под глазами лежали черные круги, как будто Чэнь не спал несколько ночей. — Есть другой путь... Ты хочешь жить или нет, ответь!
— Да! — вдруг вырвалось из груди необыкновенно громко, почти в полный голос, и Чансу немедленно захрипел, подавившись воздухом. Продышался и, снова открыв глаза, взглянул на друга:
— Конечно... конечно, хочу. Но разве ты... что за способ?..
Дыхание кончилось, и Чансу замолчал, не договорив, но зная, что его поняли.
— Ци можно передать не только кровью, теперь я знаю точно, — с необыкновенной решительностью ответил Чэнь, как будто шел в бой, один на целую армию. — Но и в постели, через соитие.
В Великой Лян существовал только один человек, способный удивить Чансу даже на смертном одре, и этим человеком был и оставался молодой хозяин Архива Ланъя — все эти годы.
— Поэтому ты... вступился за Гун Юй? — не сводивший с него взгляда Чэнь непонимающе вскинул брови, и Чансу почувствовал, как удивление сменяется потрясением:
— Ты что... сам?! — от слишком сильных чувств закружилась голова, и он прикрыл веки, пережидая дурноту. Почему-то казалось страшно поверить в предложенное. — Но ты... лучше всех... знаешь это тело. Как ты захочешь... оно же больное... насквозь, как трухлявая гнилушка.
— Тебя больше волнует это или то, что ты сможешь жить дальше? — в голосе Чэня вибрировал металл. — Хотя, скажу сразу, от одной разделенной постели толку не будет — тела придется сочетать раз в несколько дней, и только тогда можно будет рассчитывать на стойкий лечебный эффект. Это на год или два, Чансу, не меньше, раз уж ты понял, чем опасно позволить себе выпить чужие жизни.
Сейчас он порадовался, что глаза закрыты: горько было получать как лекарство то, о чем он втайне мечтал едва ли не каждый раз, как Чэнь его касался! Эти руки утишали боль и вытаскивали из беспамятства, этому человеку он доверил каждый шаг в своих планах — потому что только Линь Чэнь и способен был понять их без многословных объяснений...
— Согласен, — тут не могло быть другого ответа, хотя Чансу едва не вывернуло от горечи, поднявшейся из желудка. — Если ты... если тебе... не противно.
— Противно? — вдруг протянул Чэнь и наклонился к самому лицу Чансу. Теплое дыхание легло на щеки, на губы, и впору было порадоваться, что краске смущения неоткуда было взяться. Чэнь же... не мог сейчас думать о поцелуе? Или мог?! — Да я столько лет только и ждал возможности!
И слишком насмешливый тон... Чансу даже сглотнул — как Чэнь мог не замечать, что его выдает голос?
Сердце заколотилось, как будто его ошпарили кипятком, и Чансу снова едва не потерял сознание. Он задышал глубже, размереннее, пытаясь совладать со слабостью и одновременно радостью. Сколько раз он хотел, чтобы эти руки коснулись его с желанием, и Чэнь смотрел вот так, не пряча мысли за насмешливой иронией! Но почему Чэнь хотел скрыть свое влечение? Чтобы потом, когда и из этого способа ничего не выйдет, не дать себе признать, что встречи на ложе были не только лекарством? Чтобы сохранить спасительную иллюзию, что влечение не было взаимным?
Если это хоть немного облегчит Чэню боль, Чансу будет счастлив промолчать.
— Возможности? — он постарался легко усмехнуться в эти губы. — Неужели тебе... в кои-то веки... изменило самодовольство? Если ты искал... такую возможность... то тебе... — он выделил голосом, — тебе, Линь Чэнь... достаточно было предложить... а не отбирать у меня вино.
— Вино ослабляет и без того малые твои силы, — немедленно парировал Чэнь, явно не в силах скрыть облегчение. — Тебе придется потерпеть... Я передам тебе свою ци — точно дозированную, не смотри такими испуганными глазами! — вместе с семенем. Понимаешь?
Вроде бы сил, чтобы испытывать волнение, у него уже не должно было остаться, но Чансу чувствовал, как сладко сжимается от предвкушения сердце. Не приступом, а тем щемящим томлением, которое само по себе кружило голову и заставляло пьянеть от предвкушения.
— Ты хорошо... объяснил, — Чансу согласно опустил веки вместо кивка. — Чем мне... помочь?
— Заниматься лечением на том, что ты называешь постелью, просто глупо, — Чэнь что, не замечал, как нежно гладит Чансу пальцы? В ушах словно эхом прозвучало "я не стану брать тебя здесь", и Чансу невольно облизнул губы. — Я дам тебе укрепляющее и прикажу принести нормальную постель. Хватит уже уподобляться простым солдатам!
Чансу улыбнулся этому негодованию, насколько хватило сил, и Чэнь вдруг замер, будто прикипев взглядом к лицу.
— Тогда приказывай... — дышать становилось тяжело, словно на груди устроился кто-то тяжелый, и Чансу старался глотать воздух мелкими вдохами. — Скажи там... я все разрешил.
Чэнь вихрем метнулся к выходу из шатра. Его громкий, звенящий тревогой голос даже согрел Чансу на какое-то время, а потом тяжести в груди стало так много, что свет в глазах снова померк. Но темнота не продлилась долго, воздух толкнулся в легкие, словно под напором, и Чансу даже не понял сначала, что это Чэнь прижимается к его губам поцелуем.
— Дыши, — прохрипел Чэнь, резко нажимая на грудь Чансу руками. — Дыши, гуй тебя возьми!
Воздух из его легких пронесся сквозь тело, подхватил, как порыв ветра швыряет в небо бумажного коршуна, и Чансу шевельнул губами:
— Дышу... Чэнь...
Непоколебимое желание Линь Чэня удержать его в живых вызывало одновременно печаль и нежность: слишком уж сильно они прикипели друг к другу за эти годы, и Чансу одно время эгоистично радовался, что уходит первым.
Но хотелось жить. Сейчас — особенно сильно.
— Пей быстро, времени мало.
Чэнь поднес ему к губам чашку с чем-то сильно, резко пахнущим, и Чансу, даже не спрашивая, что это, покорно глотнул, ожидая горечи и отвратительного вкуса на языке. Но снадобье вдруг оказалось медово-нежным, сочным... от него закружилась голова. Чэнь торопливо развязывал на себе пояс, и именно в этот момент Чансу понял, что лежит уже не на своей узкой койке, застеленной грубыми одеялами, а на широкой, в меру мягкой постели. Лежит в одном нательном — и, почему-то, в носках: видимо, течение крови в ступнях стало совсем слабым. Голову медленно затапливало нежным туманом, действительно похожим на возбуждение — как если бы кто-то умудрился очистить его от всего телесного, оставив только ласковое тепло, словно солнечные лучи ранней весной.
— Чэнь... — тихо позвал Чансу, и тот стремительно наклонился к лицу, напряженно вслушиваясь. — Поцелуй... меня.
Зрачки Чэня вдруг расширились — едва не заполнив всю радужку, глаза наполнились влажным блеском, а потом Чэнь быстро наклонился, и поцелуй — отчаянный, почти грубый, но такой правильный и нужный! — обжег Чансу губы. Но на нем Линь Чэнь не остановился, раскрывая своими губами губы Чансу, скользя ему в рот языком — он еще и нажал пальцами под ключицей, потом скользнул ладонью по груди, вдавливая подушечки точно над соском, и еще ниже...
От мысли, что Чансу действительно наконец-то дождался, даже стало легче дышать.
А Чэнь уже отвел его ногу в сторону, скользя между ягодиц смазанными маслом пальцами. Чансу невольно затаил дыхание — за столько лет он успел позабыть о том, насколько могут быть приятны чужие прикосновения. Хотя... разве они чужие? Радость от возможности наконец-то не прятать свои чувства и даже получить ответ на мгновение заслонила тот факт, что тело оказалось не способным даже шевельнуться толком, чего уж говорить о проявлении заинтересованности.
Это расстраивало больше всего, но Чэнь по-прежнему кружил пальцами вокруг входа, разминая мышцы, как будто не видел, что Чансу был готов на все — на боль, на кровь! — только чтобы быстрее. Но неожиданно вся эта ситуация вдруг показалась ему немыслимо возбуждающей. Чансу знал, что доверяет Чэню — но до этого не мог даже предположить, насколько!
— Сейчас, потерпи... — пальцы, наконец, вошли внутрь, и Чансу вздрогнул, невольно закусывая губы.
Чэнь смотрел в лицо, не отводя взгляда, немыслимо чуткий, как всегда, и Чансу не стал прятать от него медленно накатывающее удовольствие.
— Кто бы знал... какие снадобья... у тебя есть... оказывается, — подушечка пальца мягко огладила потайную жемчужину, и он тихо охнул от прикосновения. — А поил... горькой дрянью... несправедливо.
— Без травы Бинсюй ты бы умер к вечеру, попробовав хоть одно из них, — сдавленно прошептал Чэнь, будто ему оказалась невыносима сама мысль об этом. А может, вдруг предположил Чансу, с трудом сдерживался, желая его даже такого, больного и безвольного? Он сглотнул, когда Чэнь нажал пальцами снова, — Еще немного, потерпи.
— Мне... не больно... — он все-таки дотянулся до рукава Чэня, сжал в пальцах ускользающую ткань. — Может... поспешишь?
Тот кинул на Чансу оценивающий взгляд.
— Я не... шучу. Заодно и... узнаем... поможет ли.
Чэнь едва не испепелил его взглядом, но Чансу видел за этим гневом потаенный, жестоко подавленный страх.
— В конце концов... у нас было... столько лет, — попытался улыбнуться ему Чансу. — Я всё... успел.
— Рано прощаться, — выдохнул Чэнь, нависая сверху, а потом Чансу почувствовал прикосновение между ягодиц — ощущение прижавшейся плоти, которое нельзя было спутать ни с чем. — Больно не будет... я дал тебе... — что именно было в том снадобье, Чансу не интересовало, особенно, когда Чэнь осторожно двинул бедрами, соединяя тела.
Даже если это был последний подарок небес, даже если, в конце концов, Чансу уйдет сейчас, на ложе — то в объятиях дорогого человека!..
Но Чэнь не дал ему додумать эту мысль, сильно толкнувшись бедрами снова, и ощущения, сначала смазанные, приглушенные снадобьем гениального лекаря, вдруг расцвели — легким жжением и теплом, даже жаром. Словно сама жизнь растеклась по венам, по коже, докатилась до самых кончиков пальцев, которых Чансу почти не чувствовал сейчас — не чувствовал до этого мига!
Он потрясенно распахнул глаза, взглянул на Чэня, поймал его отчаянную, почти безумную усмешку, и застонал от удовольствия, впервые ощущая его настолько полно.
— Ты ведь... Не хочу стать голодным… гуем, — выдохнул он потом и, еще не осознав, что тело снова подчиняется воле разума, обхватил Чэня за шею. — Ведь… только соитие?
"Ты не умрешь?" — замерло на языке в следующий миг, потому что Чэнь тихо выругался, наклоняясь к нему, и поцеловал снова — с такой горячей нежностью, что Чансу словно вспыхнул. И ответил на поцелуй, насколько нашлось сил.
Чэня, казалось, и вправду не смущало ничего: ни слабость, ни болезнь, ни даже смерть, которая все эти три месяца терпеливо сидела у походного костра, а сегодня решила заглянуть в шатер... Чэнь целовал так, словно единственная опасность, которая им грозила сейчас, могла случиться лишь от слишком короткого поцелуя.
Чансу даже не сразу понял, что бедра друга мягко двигаются: Чэнь будто раскачивал лодку, рождая необычайно сладкую истому внутри.
— Хорошо... Так хорошо... — прошептал он в губы Чэню, и тот, словно внутри у него сломался железный стержень, вдруг застонал, опускаясь на Чансу полностью, накрывая, обнимая его всем собой, и резче толкнулся плотью.
А сам ткнулся лицом куда-то в шею, перемежая поцелуи с невнятными словами, и Чансу обнял его коленями, как смог, вбирая в память каждый миг этого единения, чтобы там, за гранью, хранить его в памяти вечно.
Боли почти не было, по меркам Чансу — не было вообще, только горячая, согревшая тело до самых кончиков пальцев истома, которая ширилась, будто одного тела ей было мало, и во рту пересыхало, а внизу живота медленно сворачивался комок настоящего желания.
Чэнь приподнял голову, снова находя губами губы, толкнулся еще раз — и показалось, что он выдохнул вместе с поцелуем еще одно, подлинно живительное снадобье. Оно не походило на действие пилюли Бинсюй, скорее на прикосновение солнечных лучей, вдруг которые хлынули в легкие вместе с воздухом, высушили вечную мокроту и облегчили невыносимую тяжесть в груди.
Чансу изумленно распахнул глаза, находя лицо Чэня взглядом, невольно напрягся от его пронзительного, напряженного взгляда — а потом два твердых пальца больно ударили куда-то под ключицу, и мир вокруг померк.
Осталось лишь дыхание — на этот раз будто посреди небес, напоенных солнцем.
Солнце грело, качая его на волнах золотистого света, забиралось под веки, торопя очнуться, но Чансу, так соскучившийся по этому теплу, лежал без движения и наслаждался покоем.
Ему даже казалось, что где-то в вышине пересвистываются птицы.
— Держи правее, — раздался вдруг тихий голос Линь Чэня совсем рядом. — Надо объехать эту яму.
— Тут? — отозвался Фэй Лю, и Чансу снова качнуло, ощутимее, но по-прежнему очень мягко, как будто он плыл на выстеленной одеялами лодке, а не в повозке.
Хотя откуда в повозке солнце?
Послышался приближающийся стук копыт, и кто-то произнес:
— Молодой хозяин, из Архива передают: покои для вашего гостя готовы, вы можете ехать быстрее.
Чансу едва не усмехнулся сквозь сон. Мысли ворочались лениво, и чувства — кроме ощущения тепла и покоя — мирно спали внутри. Даже на то, чтобы сообразить, что Линь Чэнь предъявил-таки Мэн Чжи и остальным завещание Су Чжэ с наказом похоронить его в Ланъя, ушло какое-то время, за которое Чэнь успел закончить разговор с… кем он был, его собеседник? Слуга или один из тех незаметных телохранителей, присутствие которых Чансу иногда угадывал вокруг своего друга в Ланъя?
Ланъя... Чансу про себя улыбнулся, уносясь воспоминаниями в прекрасные горы, заросшие зеленью. Там воздух всегда был сладок и свеж, а птицы пели так, как нигде больше. Он снова увидит эти склоны...
Солнце согревало лицо, и тихий шорох лошадиных копыт уже почти угадывался в шелесте листвы вокруг. Чэнь наверняка обвязал копыта травой, а то и кожей, чтобы смягчить конскую поступь. И придумал что-то такое, в чем сейчас лежал Чансу. Надо будет потом посмотреть.
Почему-то сейчас верилось, что у него еще будет время. И потом... Чэнь же обещал год или два... лечения.
Ветер в вышине слабо шуршал листьями, тепло пропитывало все тело, и Чансу, вызывая в памяти первый, но явно не последний поцелуй с Чэнем, не стал сопротивляться вновь накатившему сну.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДО КОНЦА ГЛАВЫ

НАЧАЛО ГЛАВЫ 2 ОТ 15.02.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 2 ОТ 22.02.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 3 ОТ 01.03.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 3 ОТ 08.03.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 4 ОТ 15.03.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 4 ОТ 21.03.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 5 ОТ 29.03.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 5 ОТ 05.04.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 6 ОТ 12.04.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 6 ОТ 19.04.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 7 ОТ 26.04.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 7 ОТ 03.05.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 8 ОТ 10.05.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 8 ОТ 17.05.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 9 ОТ 24.05.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 9 ОТ 31.05.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 10 ОТ 07.06.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 10 ОТ 14.06.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 11 ОТ 21.06.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 11 ОТ 28.06.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 12 ОТ 03.07.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 12 ОТ 05.07.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 13 ОТ 08.07.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 13 ОТ 12.07.2019 И ЭПИЛОГ

запись создана: 01.02.2019 в 17:04

@настроение: он сказал "Поехали"

@темы: Фики, Слэш

Comments

[сумеречная кошка на тонких ветвях]

МИ-2, вы жестокие люди, вообще-то))) Я уже настроилась на нцу, панимаешь, а тут бац и папа!

[Эпифита]

сумеречная кошка на тонких ветвях,

Я уже настроилась на нцу, панимаешь, а тут бац и папа!

А уж как МЧС настроился) Тут не бац, а целый бенц)

[МИ-2]

сумеречная кошка на тонких ветвях, а мы не обещали, что все будет гладко
Вообще-то, обещали мы как раз обратное

Эпифита, особенно, если учесть последствия

[Эпифита]

МИ-2, и это ещё цинь забыли принести)

[Кицуне]

Папа умный, папа сделает фейспалм и выйдет)))

[МИ-2]

Эпифита, и хорошо, что не успели!

Кицуне, почему так думаете? Линь Сюань уже в некоторые моменты показывал свою точку зрения на происходящее

[Sonnnegirl]

Папа умный, папа сделает фейспалм и выйдет)))

Чот мне кажется не для того он пришел, чтобы просто выйти с фэйспалмом

[сумеречная кошка на тонких ветвях]

Папа может фэйспалм и сделает, глядючи на сыночку, но уйти просто так - ой, вряд ли))) Огребут оба)))

[momond]

Уыыы, какое обломинго!

[серафита]

как неловко

[Megan K. Cat]

И вот как теперь... и вот куда теперь.
Ну низя ж так обламывать! Это для здоровья вредно!!! Моего так точно, МЧС тоже наверняка >.<

И кстати, мне кажется, папа-Линь поржет и постарается сделать ситуацию максимально неловкой, чтоб наверняка запомнилось надооолго

[Eswet]

Божечки папа в этой истории просто рояль в кустах, исполненный из молочного нефрита

[Darita]

Оооооо даааааа.... Папа пришел ОЧЕНЬ вовремя!

[AnchorPoint]

вовремя папа пришел!))

[дона Окана]

Не, старший Линь, конечно, во всех смыслах молодец и кайфоломщик, но кайф-то он поломал не только им, нам тоже. Главное, чтобы с его появления толк был -- расследование, всё-таки.
А продолжить и потом можно будет. М? Ведь, чем больше такого рода незаконченных дел, тем больше МЧС захочет остаться в этом мире, чтобы их закончить.

[Эпифита]

А продолжить и потом можно будет. М?

Когда наши игруны вздрагивать от каждого шороха перестанут, то само собой)

[дона Окана]

Эпифита, ну неужто два гения не победят одного папеньку? Уж как-нибудь придумают, чем его отвлечь.

[Эпифита]

дона Окана, не того калибра папенька, чтобы легко отвлекаться) МЧС сейчас наверно могилку свою в склепике вспоминает, а Чэню розовое жмет... И это ещё цинь не довершает картину морального разложения!

[дона Окана]

Эпифита, ничего-ничего. Чем сильнее жмёт розовое, тем быстрее придумается хитрый винт на хитрого папеньку.

[Эпифита]

дона Окана, а я ставлю на папеньку)

[дона Окана]

Эпифита, я думаю, тут многое будет зависеть от силы сжатия розовым.
В этот конкретный раз папенька, конечно, может разогнать эту мичпуху быстро и без затей, но в глобальном масштабе ему ничего не светит. Парни уже вдвоём.

[AnchorPoint]

Будь это сюжет о диком западе и МЧС барышней - папаня бы уже взялся за дробовик и потащил их к священнику))

[сумеречная кошка на тонких ветвях]

дона Окана, Эпифита, ох, боюсь от папенькиного вида у Чэня так все скукожится, что и жать ничего не будет. А вот под землю провалиться вместе с нарядами очень будет хотеться

[дона Окана]

AnchorPoint, несомненно!
Мне кажется, будь МЧС не барышней, папенька тоже схватился бы за дробовик. Только с другими намерениями. И к священнику кто-нибудь вполне мог загреметь. Только в другом... гм... "агрегатном состоянии".

сумеречная кошка на тонких ветвях, ничо-ничо, Чэнь молодец хоть куда! Он из любого скукоживания распрямится. Особенно с МЧСовой помощью.
Я в них верю!

[Эпифита]

дона Окана,

но в глобальном масштабе ему ничего не светит. Парни уже вдвоём.

А в глобальном масштабе он и пытаться не будет. Он сына любит, сердце ему на куски рвать не станет. Но вот сейчас пацанчиков розовое носить научит. Глобально)))

[Эпифита]

сумеречная кошка на тонких ветвях,

ох, боюсь от папенькиного вида у Чэня так все скукожится, что и жать ничего не будет.

Признаю, это более жизненный вариант)

[Эпифита]

AnchorPoint, барышня у нас тут Чэнь... Так что МЧС повезло, что китайцы порох придумали, а до огнестрела не дошли) Хотя заряд дроби возле хвоста нашему цилиню бы не помешал, раздухарился, а Чэню потом в наследство вступать, Архивом править. Ведь эту историю веками подмастерья пересказывать будут. Веками)

[дона Окана]

Эпифита,

Но вот сейчас пацанчиков розовое носить научит. Глобально)))

Вот с этим не спорю. Этот вариант развития событий самый реальный.

Ведь эту историю веками подмастерья пересказывать будут. Веками)

Так ведь и времена меняются, и люди разные. Кто знает, что может послужить к чести, а что к бесчестию? Вдруг молодого хозяина в розовом ещё больше залюбят?
Китайцы вообще большие затейники.

[Aerdin]

Sonnnegirl,

Чот мне кажется не для того он пришел, чтобы просто выйти с фэйспалмом

зис!

сумеречная кошка на тонких ветвях, однозначно

momond, папа умеет

серафита, и это только начало!

Megan K. Cat,

И кстати, мне кажется, папа-Линь поржет и постарается сделать ситуацию максимально неловкой, чтоб наверняка запомнилось надооолго

хорошо, но мало (с)

Eswet, нет папа скорее танк. Но из нефрита, не спорю!

Darita, папа знал, когда зайти

AnchorPoint, а то ж!

дона Окана, папа Линь просто так не приходит а уж насколько это поможет - решать вам

ну неужто два гения не победят одного папеньку?

там такой, знаете ли, папенька...

Chedi D.,

Люблю когда они вот так вместе рассуждают.

да, для них это одни из самых ценных и уникальных моментов. Они больше ни с кем больше так не могут, только друг с другом

И решения сразу о том, что дорого. Сберечь Фэй Лю, не позволить никому до него дотронуться больше никогда.

они его любят очень, оба))

Вспышка гнева действительно кажется от прилива сил, раньше на подобные эмоции просто их не было.

да, в том числе

Странное предположение, что Чэнь мог дистанцироваться от Чансу из-за родословной.

это все же Китай, иерархия проскальзывает

Прям любопытство разбирает, что почтенный хозяин архива скажет на это безобразие

оставайтесь с нами!

Эпифита,

Когда наши игруны вздрагивать от каждого шороха перестанут, то само собой)

да, что-то вроде

[Aerdin]

— Следуй за мной.
Больше отец не произнес ни слова до самого павильона Ищущего разума. Он даже не оглядывался, зная, что сын не посмеет отстать и на шаг. Чэнь ожидал всего — выговора, нагоняя им обоим, вместе с Чансу, упреков и наставлений, но Линь Сюань молчал, и его спокойствие тревожило Чэня сильнее всего.
Он несколько раз попытался объяснить, что просто проиграл спор, и переодевание было шуткой, вот только отец обрывал его каждый раз на полуслове, давая понять, что не хочет ничего слышать. Он просто молча дождался, пока Чэнь умоется и переоденется, а затем так же молча повел его за собой.
Неужели он все же решил преподать сыну тот самый урок палками, о котором столько лет говорил?
Вот только во дворе отец не задержался, поманив Чэня за собой в дом.
— Сядь, — приказал он, отходя к своим рабочим стеллажам и начиная перебирать коробочки с непонятным содержимым.
— Отец, — вновь попробовал Чэнь. — Я понимаю, как всё выгляде...
— Замолчи, — отец подошел к нему с выточенным из горного хрусталя флаконом и, вытряхнув себе на ладонь какую-то пилюлю, протянул ее Чэню. — Глотай.
Пожалуй, это обещало быть даже хуже порки — прежде всего потому, что сейчас Чэнь, к своему изумлению и стыду, не мог опознать, что именно ему велели принять. Хотя был уверен, что уж он-то уже никогда не останется в неведении на этот счет.
Чэнь снова посмотрел на отца, но лицо того сохраняло спокойствие и неподвижность. Но ведь не яд же он протягивал Чэню?
Темно-коричневая пилюля была не один раз окунута в мед, а потом высушена, так что на поверхности образовалась твердая непроницаемая корка, не пропускающая запах.
На мгновение сердце стиснул суеверный страх: не изобрел ли батюшка ненароком средство, убивающее любовь?
— Я долго буду ждать? — холодно поинтересовался Линь Сюань. — Или ты считаешь, что я могу дать своему единственному сыну то, что повредит его здоровью?
— Простите, отец, — но Чэнь все же медлил. Если бы чувства и впрямь подчинялись лекарствам, он бы это знал — отец дал бы ему подобное средство лет десять назад, и сам бы... нет.
Он положил пилюлю на язык, покатал ее, чувствуя лишь слабый привкус меда, а потом, глядя отцу в глаза, проглотил.
— И что теперь? — вслушиваясь в ощущения, спросил он. — Вы выслушаете меня, наконец?
— Ты будешь прав, что бы ни сказал, — холодно ответил ему отец, садясь на ковер рядом. — Но ты стоишь в центре поле боя и видишь лишь то, что происходит вокруг.
— Не понимаю, к чему...
— Тебе нужно подняться, — проговорил отец, устремляя взгляд на плывущие в небе облака. — Сверху все представляется иначе.
Чэнь собрался возразить, но разумом вдруг овладело странное безразличие.
Отец взял его за плечо и мягко толкнул на подушки за спиной. Глаза закрывались сами, словно сон наступил на него мягкой, но неподъемной лапой, похожий на тигра, сотканного из облаков.
Уронив голову на мягкий валик, Чэнь еще проследил взглядом, как отец наклоняется, произнося что-то уже неразборчивое, и глаза окончательно закрылись.
Пробуждение вышло тяжким, словно с похмелья, и, сев в постели, Чэнь понял, что действие снадобья еще не закончилось: раскаленное тело ломило, словно во время лихорадки, во рту пересохло, а в паху тугим комом копилось желание, тягучее, будто растопленный мед.
За дверями что-то гневно потребовал Чансу, а потом створки разъехались, и его же голос осторожно позвал:
— Чэнь? — Чансу снова сдвинул двери и, быстро подойдя ближе, присел рядом. — Что с тобой? Почему ты здесь лежишь?
От его присутствия стало легче и одновременно тяжелее: он будто изгнал собой туманный дурман вокруг Чэня, но плотское желание при этом многократно усилилось. Чэнь сглотнул, едва находя в себе силы сопротивляться собственному возбуждению, а Чансу тем временем испытующе вглядывался в лицо, дотрагивался до лба прохладной ладонью — словом, нисколько не помогал успокоиться. Перед глазами само собой вставало недавнее: расслабленное лицо, волосы, кольцом свернувшиеся на плече, голубоватая жилка, просвечивающая через тонкую кожу.
Чансу спал тогда, а сам Чэнь едва сумел остановиться, и это было — словно отобрать последнюю лепешку у голодного. И если бы еще он не знал, какова на вкус эта белая кожа над краем ворота, чуть выпирающие ключицы, мягкая мочка уха!..
А сейчас желание превращалось из голода — в жажду. Но точно как запаленную лошадь сначала выводят в поводу и лишь потом пускают к воде; так и Чэнь, закрыв глаза, ловил губами прохладные пальцы с запахом травяных масел, медленно покоряя уздой воли тело, что продолжало сопротивляться.
— Не нужно так мучить себя, Чэнь, — Чансу вдруг потянул руку к себе, и он двинулся следом, не думая и слишком поздно понимая, что Чансу обнимает его, прижимая к себе. Теплый аромат волос и кожи стал гуще, закружил голову сильнее... — Ладно. Придется мне самому.
Чэнь непонимающе вскинул голову, но тут его рот накрыли прохладные губы, чуть сладковатые, будто из талой родниковой воды… и жажда смела разум, как горный сель по весне сметает хрупкую бобровую запруду.
Поцелуй сделался даже не жадным — алчным. Если бы Чансу хоть жестом, хоть словом сказал, что против, что ему не по душе подобное, Чэнь нашел бы в себе силы остановиться. Даже одурманенный страстью — нашел бы!
Но Чансу так целовал в ответ, словно, как и сам Чэнь сейчас, мог дышать лишь разделенным на двоих воздухом, так льнул всем телом, терся пахом, проводил босой ступней по лодыжке, что голову затопил раскаленный туман. Всякое терпение однажды иссякает, и сейчас Чэнь подошел к своей последней черте вплотную.
Он даже не запомнил, как избавил себя и Чансу от одежды. Она словно исчезла, испарилась из-под пальцев, открывая тело Чансу во всей его наготе — яркой, почти ослепительной! Губы оставляли на белой коже следы — россыпь розовых пятен, еще, еще — Чэнь гладил их пальцами, вылизывал языком и никак не мог остановиться.
Сначала он не понял, отчего волоски на загривке вдруг поднялись — и лишь потом осознал: Чансу начал стонать под его ласками в голос, совершенно не смущаясь звучащего в нем желания.
— Чансу... — тот распахнул глаза, бессмысленные и блестящие, и Чэнь не выдержал. Плоть словно скользнула в ножны, туго, жгуче, перед глазами полыхнуло, и он вскрикнул.
Да! Да, он знал это тело, успел запомнить его за краткие мгновения лечебных соитий, но сейчас все было иначе. Чансу вскрикивал от каждого толчка, его напряженная плоть терлась о живот, и пальцы словно сами нашли нужные точки у Чансу на пояснице — коротко нажимая и выпуская на волю все возможное для того желание.
Лишь бы в жажде друг друга они стали равны.
Он едва не забыл, сколь многое доступно мастеру его уровня в искусстве тайных покоев. Былая осторожность развеялась, как дым, и сейчас, когда Чансу, изнемогая от желания, гнулся навстречу, Линь Чэнь с ослепляющей остротой, близкой по наслаждению к сияющему пику, знал, что каждый вздох, каждый удар пульса, каждый стон и вскрик этого тела подвластны ему.
Он знал, как надавить на особые точки в паху, чтобы возросшая чувствительность янского стебля и медных врат заставила содрогнуться от неутолимой страсти. Знал, что если перевернуть их сплетенные тела, Чансу закричит в голос — от того, как нефритовый плуг вспашет его нутро на всю глубину. Знал, что если намотать на руку длинные, восхитительно пахнущие пряди и надавить у загривка, алый рот беспомощно приоткроется, а и без того невидящие глаза закатятся так, что останутся видны только белки. Знал, что если сейчас, в паре шагов от седьмых небес резко надавить на верхнем сходе ребер, на миг перехватывая поступление воздуха в легкие, то Чансу выплеснется, судорожно дыша и заливаясь слезами от многократно усилившегося удовольствия.
Знал, что если опереть Чансу на колени, обессиленного и податливого, словно глина, и нажать там, за яшмовыми бубенцами, раз, другой, в унисон с ударами плоти, то нового пика они достигнут вместе, даже если от изнеможения Чансу в конце накренится на бок, а потом и вовсе сползет вниз. Он знал, как желанна окажется потом крепкая хватка рук, как чувствительна станет горячая влажная кожа и как сладко коснутся друг друга нефритовые стебли.
Он столь многое знал, Линь Чэнь, мастер ци и плоти — и без счета делился этим знанием здесь, сейчас, с тем единственным человеком, которому желал подарить наслаждение.
Столько, чтобы Чансу даже не думал больше ни умереть, ни оставить его. Никогда.
В себя Чэнь приходил с трудом. Тело казалось точно каменным, он даже веки не мог поднять, и потому осознание произошедшего накатило даже раньше, чем он сумел повернуть голову.
Чансу! Что же он наделал! Что-то тяжко навалилось на него, неподъемное, словно гранитовое надгробие... и он не чувствовал рядом ни пульса, ни дыхания Чансу.
Накативший ужас был настолько велик, что Чэнь ощутил, как немеют губы. Если... если сейчас он откроет глаза, и окажется, что рядом с ним тело — остывшее, окоченевшее тело, то ему останется лишь обнять его и остановить собственное сердце.
Глаза распахнулись сами собой, и Чэнь понял, что лежит затылком прямо на ковре, судорожно прижимая к себе тяжелый и длинный валик, набитый душистой травяной соломой пополам с ватой.
Яркий полуденный свет резал глаза, заставляя щуриться, и Чэнь с несказанным облегчением опустил веки. Чансу рядом не было. Не было...
Это все отцовское лекарство, та медовая пилюля — это ее действие. Снадобье, на основе которого Чэнь делал обезболивающие средства для работ по вайкэ, то самое, что погружало в забытье — и которое вытащило из самых глубин разума искаженные, постыдные желания… Он содрогнулся, отбрасывая валик как можно дальше от себя.
— Судя по твоей реакции, сейчас ты рад, что сяо Су здесь нет. Но в испытанном тобой виноват не валик, а ты сам, — голос отца послышался совсем рядом, и Чэня едва не вывернуло от новой волны отвращения к самому себе.
В памяти вновь мелькнуло запредельное удовольствие и выжатый до капли, обессилевший и безвольный Чансу, которого он заставлял... снова и снова...
Чэня затрясло. К горлу подкатила отвратительная едкая тошнота, и он едва подавил рвотный спазм.