После смерти

[Павлино]

Пэйринг и персонажи:
Принц Цзин/Линь Шу/Линь Чэнь
Размер:
планируется Макси, написано 87 страниц, 8 частей
Жанры:Ангст, Драма, Романтика, Вымышленные существа, Полиамория

Описание:
Сяо Цзинъянь умер, но посмертие оказалось совсем не таким, как он ждал.

Писался на древнюю ФБ/ЗФБ, но не дописался во-время.

ficbook.net/readfic/12519403

@темы: Слэш, Фики

---

Зима тревоги нашей

[Крысобелко]

Повешу для фандомного видового разнообразия, раз оно уже дописано и вычитано.

Название: Зима тревоги нашей
Размер: 82 тыс.
Статус: закончено
Персонажи: Сяо Цзинъянь, Янь Юйцзинь, упоминаются Мэй Чансу, Сяо Цзинхуань, Чжо Динфэн, Сяо Цзинжуй и пр., стая оригинальных персонажей фоном
Категория: джен, элементы слэша и гета
Жанр: модерн-АУ, магический реализм, городское фэнтези, драма, детектив, производственный роман
Рейтинг: PG-13, местами R за кровь и расчлененку

Предупреждение: любовь к родине и работе, китайская государственность всегда сверху(с), реинкарнации и мифические существа, черный юмор, описания трупов и физического насилия, медицинские и анатомические манипуляции, местами полицейский и судебно-медицинский процедурал, упоминания фонового слэша (Сяо Цзинъянь|Мэй Чансу, Сяо Цзинъянь| Янь Юйцзинь) и гета (Сяо Цзинъянь/ОЖП).

Все возможные совпадения с реальностью: названиями, событиями, цитатами, историческими или мифологическими персонажами и пр. и пр. абсолютно случайны. Вам все кажется.


Примечание: кроссовер всего со всем, начиная с названия; отсылки к мифологии, «Американским богам» и подобной тематике.
С дорамой сюжетно никак не связано, только героями.


читать на АО3
Фикбук

@темы: Слэш, Фики, Джен, Гет

---

Холодной зимой думаю о весеннем ветре

[~Хару-Ичиго~]

Выложу всё одной ссылкой, пожалуй, без разбивания на главы, раз уж оно дописано.

Кроссовер с "Духом игры", который Hikaru no Go Live action. Спасибо Lake_Badger и команде Ланъи на ЗФБ, иначе мне бы в голову не пришло, что там вообще-то всё отлично кроссоверится!

Мэн Чжи/Чу Ин, слэш, idiots in love, флафф, вэйци и путешествия во времени!

Фикбук
АО3

@темы: Слэш, Фики

---

вторая часть Мерлезонского балета

[Aerdin]

посвящение и разглагольствования

Мы с соавтором решили, что в жизнь нужно срочно добавить чего-то хорошего наконец вспомнили, что давным-давно, почти что год назад, заявляли в голосовалке на выбор 2 макси.
Итак, по ЧэньСу мы, кажется, пока что отдали все долги и даже с процентами.
Очередь принца Юя
А поскольку сегодня еще и день рождения у  Чеди , то, я считаю, нас потянуло на подвиги исключительно вовремя

Образ Цзинхуаня-императора тоже кажется нам чрезвычайно привлекательным настолько, что у нас в планах два текста - первый, чисто кинковый (причем состоящий из дженовых и сексуальных кинков примерно поровну ) и второй, со сложным политическим сюжетом.

Сегодня мы представляем вам первый. Сразу оговоримся: мы постараемся выкладываться примерно раз в неделю, как обычно, каждую пятницу, но из-за реала такой же регулярности, которая была в "Пути", не обещаем. Кроме того, мы просим всех ознакомиться с предупреждениями - потому что все это будет в тексте.

Итак, пристегнитесь, мы взлетаем.  Чеди , дорогая, с днем рожденья!

Название: Шепот Великого Змея
Авторы:  Aerdin &  МИ-2
Пейринг: основной Сяо Цзинхуань/Мэй Чансу
Рейтинг: НЦ-17
Жанр: порнороман драма, романс, экшен, интриги, короче, посмотрите на пейринг
Статус: В ПРОЦЕССЕ
Саммари: иногда безрассудство способно нарушить точно рассчитанный план куда успешнее, чем осознанные попытки ему противостоять
Предупреждения: тайны хуа, афродизиак, дабкон, недобровольный секс под веществами, разнузданный кинк во все поля, даже в дженовой части. В связи с этим АУ, частично ООС

От порыва ветра старая сосна над головой снова заунывно заскрипела, качая ветвями, а висевшая над входом доска с начертанным благословением в очередной раз стукнулась об стену. В опускавшихся сумерках то и дело казалось, что в зарослях кто-то прячется, и Цзинхуань вновь оглянулся, высматривая в мельтешении теней шпиона.
- Это просто ветер, ваше высочество, - проговорила Баньжо, явно заметив его беспокойство. - Я отослала всех слуг, и даже охрана резиденции сейчас смотрит в другую сторону. Пока вы не позовете, никто не осмелится приблизиться.
- А может, он только того и добивается? Вдруг он замыслил сыграть свою игру? - нетерпеливо выдохнул принц Юй, глядя, как суматошно, словно норовя погаснуть, бьется только что зажженное пламя в светильнике беседки. Закрытое от ветра бумагой, оно все равно жалось к фитилю, как неразумное дитя к матери. Цзинхуань поморщился. Темнело слишком быстро, вот-вот должны были объявить комендантский час, а неожиданный союзник все не объявлялся.
По мощенной камнем садовой дорожке ветер гнал пыль и сухие листья, сметая их в кучу к заросшей плющом стене. Со своего места Цзинхуань едва видел потайную дверь, но если стемнеет еще сильнее, ее придется искать наощупь. Он вдруг пожалел, что не распорядился проверить, не заржавели ли там петли за столько лет - дверью так давно не пользовались, что он и сам с трудом вспомнил о ее существовании.
- Вдруг он решил посмеяться надо мной?! - снова пробормотал он, вслушиваясь в звуки с улицы.
- Вы напрасно терзаете себя подозрениями, ваше высочество, - вновь напомнила советница, плотнее кутаясь в свою меховую накидку. - Ся Цзян в точности следует разработанному плану.
- Который сам же и придумал, - пробормотал принц Юй. Его то и дело пробирало зябкой дрожью, несмотря на то, что вечер выдался не по-зимнему теплым. - Слишком уж щедрое предложение... вдруг это ловушка?!
- Дать вам возможность посчитаться с предавшим ваше доверие человеком? - уклончиво ответила Баньжо и поднялась с места, всматриваясь во что-то поверх высокой стены. Цзинхуань тоже скользнул взглядом по покатой черепице башенки, украшенной неизменным драконом, и раздраженно вздохнул. Баньжо немедленно повернулась к нему и наклонилась, подливая вина в опустевшую чашку. - Ся Цзян заинтересован в вас, как в будущем императоре, ваше высочество, - гораздо тише, будто их разговор мог кто-то подслушать, произнесла она. - Зачем ему вас обманывать?
- Тогда почему так долго? - вспылил Цзинхуань. - Я жду уже час, не меньше!
- Могли возникнуть осложнения... - но Баньжо не договорила: в скрип сосны вклинился неторопливый цокот копыт и стук деревянных колес повозки.
Цзинхуань вскочил с места.
- Посмотри! - махнул он рукой советнице, и та, присев в знак подчинения, скользнула к двери, в которую кто-то тем временем ударил - раз, еще, и два раза коротко! Все, как условлено.
Цзинхуань сглотнул, чувствуя, как зачастило сердце, и сделал первый шаг к человеку, вставшему в дверном проеме. Накинутый на голову капюшон скрывал лицо, а простая одежда выдавала в посетителе простолюдина, но куда больше Цзинхуаня волновали сундуки и ящики, уложенные на телегу позади незнакомца.
- Я же говорил... - скрипучим голосом вдруг проговорил тот, поднимая голову выше, - никаких сложностей. Все будет так, как я захочу.
Узнав Ся Цзяна, Баньжо немедленно присела, опуская взгляд к земле, а Цзинхуань заторопился, подходя к тому еще ближе.
- Вас никто не видел? Как вам удалось это провернуть?
Глава Управления Сюаньцзин только усмехнулся, коротко и довольно.
- Вы сомневались во мне, ваше высочество? Будь вы простым человеком, это было бы опасное заблуждение. - Цзинхуань вернул ему понимающую улыбку, и Ся Цзян довольно вздохнул. - Несмотря на то, что в последние годы я, по большей части, провожу время в своем кабинете, я занимаюсь своим делом всю свою жизнь... и у меня достаточно секретов мастерства.
- Вы зря полагаете, что я не в силах оценить, сколь могущественным союзником меня одарила судьба, - заметил Цзинхуань и махнул рукой, давая знак Баньжо, чтобы та поспешила за слугами.
Ся Цзян поглубже надвинул капюшон, не желая оказаться узнанным, и лишь ткнул пальцем в нужный ящик, когда Баньжо вернулась с четырьмя дюжими евнухами.
- Не думаю, что с ним будут проблемы, - неприятно-хрипло засмеялся глава Управления Сюаньцзин, наблюдая, как слуги снимают с телеги и уносят большой обитый медью сундук. - Уверяю вас, после моего снадобья люди ведут себя, как паиньки, не доставляя неудобств своими возражениями.
Он вытащил из кармана в рукаве выточенный из оникса флакон и вложил его в ладонь Цзинхуаня.
- Добавляйте ему в воду, ровно пять капель, ваше высочество, - с кривой усмешкой добавил он. - Он останется в сознании, но не в разуме.
Цзинхуань крепко обхватил флакон пальцами, чувствуя прохладу камня, которая не могла успокоить кровь - наоборот, лишь подгоняла ее в жилах.
- Вы уверены, что никто не заподозрит обман? Особенно принц Цзин?
Усмешка Ся Цзяна сделалась откровенно глумливой.
- Не беспокойтесь, ваше высочество. Все наличествующие у принца Цзина мозги и выдержка в данный момент находятся в полном вашем распоряжении и ждут вас в вон в том ящике, - он ткнул в спины уходящим евнухам и потом, посерьезнев, коротко поклонился. - Однако я вынужден оставить вас: у меня есть еще дела. Когда вашему гостю настанет время время вернуться в мои гостеприимные владения, я передам вам через Цинь Баньжо, - он кинул последний взгляд на флакон в руках у Цзинхуаня. - Желаю приятно провести время, ваше высочество.
- Да-да, конечно... - флакон уже словно жег пальцы, и у Цзинхуаня на миг закружилась голова. Он бросил взгляд на дорожку, по которой ушла Баньжо со слугами, и во рту окончательно пересохло.
- А, ваше высочество, еще... - словно вспомнив еще о чем-то, уже от своей груженой повозки окликнул его Ся Цзян. - Не обессудьте за его вид, у меня ж все-таки тюрьма, а не императорский дворец, - и, посмеиваясь себе под нос, полез на сиденье.
Лошадь тронулась с места, подстегнутая ударом поводьев, а Цзинхуань поспешно закрыл калитку, тут же запирая ее на ключ, оставленный Баньжо в замочной скважине.
Ладони почему-то вспотели. В одежде стало жарко, даже холодный ветер, до того продувавший одежду насквозь, сейчас не мог остудить кожу.
Цзинхуань сунул ключ в карман и поспешил в самую отдаленную часть сада, где располагался павильон Танцующих журавлей.
Питомцы бессмертных, эти птицы олицетворяли собой благоприятное знамение, и Цзинхуань не мог расценивать иначе подвернувшуюся ему счастливую возможность. Уверенность, что с этой ночи все изменится, делалась сильнее с каждым шагом.
Когда-то самый роскошный среди всех павильонов усадьбы, павильон Танцующих журавлей, тем не менее, с годами пришел в запустение. Цзинхуаню не нравилось его уединенное расположение: для павильона специально был устроен остров посреди пруда, и высаженные по его берегам ивы со временем разрослись так, что почти скрыли из вида красно-зеленую крышу. Переброшенный на остров мост же казался Цзинхуаню чересчур широким и грубым, совершенно лишенным изящества, но заняться перестройкой все не доставало желания.
И сейчас он едва обращал внимание на высокие ступени, ведущие на веранду, на слегка поблекшие краски росписей, потемневшие бамбуковые ширмы и двери, не протертые от пыли.
В комнатах впереди слышался тихий плеск и голоса, и Цзинхуань, невольно снова проверив, на месте ли данный Ся Цзяном флакон, толкнул внутренние двери, раздвигая их в стороны.
Открытый сундук стоял на виду, прямо напротив входа. На его крышке валялось брошенное тряпье, грязно-серый комок оборванных одежд, и Цзинхуань замер, ухватив взглядом тонкую белую руку, которую один из евнухов заправил за ширму. Сердце горячо ударилось в груди, опалив жаром пах, но Баньжо уже выскользнула из-за ширмы навстречу и склонилась, закрывая весь обзор.
- Приношу извинения, ваше высочество, но ваш гость еще не готов к встрече с вами, - она опустила голову, словно признавала за собой вину. - Если тело можно омыть и обсушить полотенцами достаточно быстро, то с волосами придется повозиться... Они пропитались запахом узилища, и это оскорбит ваш тонкий вкус. Нижайше прошу вас обождать немного!
Цзинхуань едва не оттолкнул ее с дороги, но потом опомнился и просто положил ладонь на плечо своей советницы.
- Я хочу видеть, Баньжо, - произнес... нет, приказал он. - Хочу видеть всё.
Если Баньжо и удивилась, то не подала вида: лишь молча поклонилась и повела Цзинхуаня за ширму.
Советница подумала обо всем раньше - еще днем, раз сейчас здесь оказалась наполнена водой большая деревянная лохань, на бортик которой безвольно запрокинул голову Мэй Чансу. Евнухи суетились, окатывая горячей водой стройное, почти прекрасное в своей худобе тело, растирая морскими губками белую кожу и смывая с нее любой намек на тюремный запах.
Осознание того, что мечты вот-вот станут явью, ударило Цзинхуаня под дых.
- С ним все в порядке, - неправильно расценив его молчание, проговорила Баньжо, и, поддерживая Цзинхуаня за локоть, усадила его на край постели. - Ся Цзян сказал вам, что глубокое опьянение вот-вот пройдет?
Цзинхуань кивнул, не в силах оторвать взгляда от темных сосков своего бывшего советника... Предавшего его доверие, игравшего с ним полтора года!
- Пусть ему как следует вымоют волосы, - приказал он хриплым шепотом, точно опасался, что Мэй Чансу очнется раньше времени.
Баньжо подошла к одному из евнухов и что-то тихо ему сказала: тот бросил на Цзинхуаня полуиспуганный взгляд и поспешно кивнул. Его руки поддержали Мэй Чансу под затылком, а потом вдруг развернули главу Цзянцзо так, что тот оказался полностью на виду: приоткрытые губы, прилипшие к шее пряди... По груди сбежала тонкая прозрачная струйка, и Цзинхуань, как завороженный, проследил за ней взглядом.
Между тем два других евнуха втирали в волосы Мэй Чансу душистое масло и смывали его подкисленной водой.
- Ваше высочество желает, чтобы гостя растерли всего? - когда Баньжо вновь успела подойти, Цзинхуань не заметил. И отвлекаться... Нет, он не хотел.
Волосы Мэй Чансу плыли по воде черным дымом, евнухи расчесывали их гребнями, потом заворачивали в хлопковую ткань и отжимали, чтобы вновь расчесать. Цзинхуань вдруг понял, что не в силах ждать дольше.
- Достаточно, - резко поднимаясь на ноги, приказал он. - Вытирайте и на постель.
Он вновь отошел за ширму, чтобы не видеть, как Мэй Чансу касаются чужие руки - пусть даже те и принадлежали евнухам! - и Баньжо послушно вышла следом.
- Убери тут, - ткнув пальцем в сундук и грязные лохмотья, поморщился Цзинхуань. - И проследи за всем остальным.
Это означало еду, охрану и прочее, что так хорошо умела устраивать барышня Цинь.
Та вновь чуть присела, давая понять, что сделает все в лучшем виде.
- Я прослежу, чтобы вашему высочеству никто не помешал здесь, - вполголоса заверила Баньжо. - Будут ли у вас какие-то особые приказания относительно вашего гостя?
Цзинхуань непонимающе взглянул на нее, с трудом заставив себя прислушиваться к сказанному, и осознал, что чужие слова доходят словно сквозь стену.
- Может быть, прислать сюда лекаря? Или какие-то весенние одежды?
- Нет, - не слишком понимая ее речей, качнул головой Цзинхуань и чуть посторонился, когда евнухи, тяжело ступая и покачиваясь, пронесли лохань к выходу. Это значило… значило, что Мэй Чансу уже лежал на постели. - Потом.
Цзинхуань на миг прикрыл глаза, отгоняя будоражащие мысли.
- Проследи, чтобы эти евнухи и шагу из павильона не сделали, - пробормотал он вслух, чуть не забыв о главном. - Никто не должен узнать, что в павильоне Танцующих журавлей находится этот человек. И вообще хоть кто-то есть!
Баньжо с улыбкой кивнула.
- Не тревожьтесь, ваше высочество, я найду им занятие и донесу до них всю меру вашего недовольства в случае, если они посмеют обронить хоть слово.
Она взглянула в сторону вновь раздвинувшихся дверей, и замолчала на то время, пока евнухи забирали лохмотья и сундук, расставляли подсвечники, жаровни и небольшой стол.
- Они же приглядят за гостем, когда вы решите оставить его, - негромко продолжила Баньжо потом. - Ни о чем не беспокойтесь, ваше высочество. Вы уже победили и можете безмятежно наслаждаться плодами своего торжества.
Цзинхуань отрывисто кивнул и снова обернулся к ширме, а Баньжо скользнула в сторону дверей, неслышно, невесомо, и он забыл о ней раньше, чем она исчезла из комнаты.
Торжества... Что могла понять женщина, пусть даже столь хитроумная, как хуаская шпионка, в чувствах, клокотавших в груди Цзинхуаня! Он, как в тумане, сделал несколько шагов, вновь огибая ширму, и остановился, глядя на человека, так долго занимавшего его мысли.
Мэй Чансу лежал без движения, словно статуя, выточенная из белого нефрита: расслабленное сонным зельем лицо, руки, изящество которых сейчас не скрывала одежда... Советник был укрыт алым покрывалом, расшитым золотом, и едва заметно дышал - как человек, пребывающий во власти глубокого сна. И все же его ресницы то и дело подрагивали, будто Мэй Чансу пытался одолеть снадобье Ся Цзяна и открыть глаза.
Цзинхуань шумно выдохнул и, торопливо развязав пояс, сбросил с себя верхнее платье. От желания прикоснуться к гладкой коже, столь совершенной на вид, зудели пальцы, а плоть напрягалась так, что даже темнело в глазах.
- Сегодня вы мой, дорогой советник, - прошептал Цзинхуань, опускаясь на постель рядом с Мэй Чансу. - Я сделаю вас своим, слышите?
Безмятежность бледного лица поколебалась, Мэй Чансу чуть сдвинул брови, будто пытаясь осознать, что ему говорят, и тихо вздохнул.
Цзинхуань наклонился ниже, чувствуя аромат жасминового масла от подсыхающих волос: в комнате было жарко натоплено, так что все еще влажные пряди недолго останутся такими. Ся Цзян хотел подольститься к будущему императору, но даже не представлял, насколько велика оказанная услуга - и Цзинхуань не собирался дать ему возможности понять это.
Тонкие губы, порозовевшие от горячей воды, манили к себе, и Цзинхуань, опершись на локоть, навис над советником, невольно растягивая это последнее мгновение. Как будто спешка могла испортить обещанное удовольствие, разрушить эти чары теней, плясавших на безупречной коже, и развеять страсть, что горела сейчас у Цзинхуаня в крови.
Он осторожно дотронулся лица Мэй Чансу пальцами - и сам вздрогнул от прикосновения. Боялся ли он, что уверения Ся Цзяна окажутся ложью, или навеянный сон вдруг рассеется, стоит лишь Цзинхуаню поверить в чудо? Но нет, глава Цзянцзо даже не шевельнулся в ответ, и Цзинхуань наклонился ниже, впервые соединяясь с ним губами.
Поцелуй оставил на языке горьковатый оттенок полыни, словно в чашку с крепчайшим чаем добавили лекарственное снадобье. Так оно и было, но это напомнило те дни, когда Цзинхуань мог только смотреть, осознавая, что расстояние в пару локтей между ним и господином Су непреодолимо, что он никогда не узнает вкуса этих губ, не сумеет подойти ближе, чем установленная однажды советником дистанция - слишком уж недосягаемой оказалась эта хрупкая красота. Худые пальцы, узкие запястья, то и дело прячущиеся в рукавах, шарф поверх ворота платья, скрывающий шею, и неизменный плащ. И люди, люди вокруг, слуги и бойцы, целая воинская гильдия, самая могущественная в цзянху, которая лучше любых увещеваний не позволяла просто забрать советника к себе, в свою резиденцию и на ложе.
Но теперь... теперь они все проиграли. Цзинхуань получит свое: возьмет сегодня, сейчас, и никто не посмеет этого отнять!
Он проглотил стон и дал себе волю, терзая поцелуем губы Мэй Чансу, жадно сминая их своими губами, прикусывая и втягивая в рот, упиваясь этим мгновением и почти сходя с ума от того, что те оставались неподвижными - но покорными!
Неожиданная власть кружила голову, пьянила сильнее, чем самое крепкое вино, Цзинхуань подсунул ладонь под затылок Мэй Чансу, скользнув по влажной россыпи волос, и опустился на советника всем телом, вдавливая его в постель. Губы Мэй Чансу вдруг шевельнулись, чуть приоткрываясь под натиском поцелуя, и Цзинхуань скользнул языком в рот Мэй Чансу и закрыл глаза, упиваясь вкусом недоступной прежде ласки.
Голова кружилась. Сердце грохотало в груди - и отзывалось биением крови в висках. Дыхания не хватало, и пришлось на миг прерваться, чтобы глотнуть воздуха, взглянуть в лицо Мэй Чансу - и чуть не распрощаться с рассудком от того, насколько порозовевшими, припухшими и совершенно неприличными стали у того губы.
- Вы даже сейчас заставляете меня терять голову, - невольно прижавшись бедрами и потеревшись плотью о безвольное тело, прошептал Цзинхуань. - Даже сейчас, когда не можете ответить, не можете возразить... не можете оттолкнуть меня! И я собираюсь насладиться вами, Чансу, испить до дна чашу, что была для меня лишь сладостной мечтой!
Ответом стало молчание, но Цзинхуань и не ждал большего. Он с жаром поцеловал Мэй Чансу в губы и отстранился, когда в голове вновь зашумело.
Алое покрывало бросало на белую кожу розоватый отсвет - накладывало на нее неземные, колдовские цвета, словно те прозрачные шелка фей, что нельзя потрогать руками. Цзинхуань сглотнул, понимая, что сильнее втерся плотью в твердое бедро советника, и, с трудом превозмогая собственное желание, отодвинулся.
Слишком рано.
- Ваша шея столь совершенна... - дыхание само собой потяжелело, выдохи рвались из груди, нарушая ровный ритм, и Цзинхуань тряхнул головой, пытаясь хотя бы на миг прийти в себя. Но тут у Мэй Чансу слабо дрогнули ресницы, точно он силился поднять веки и не смог - и Цзинхуань снова позабыл обо всем.
Он скатился с советника, ложась рядом с ним, жадно огладил того по груди, комкая расшитое покрывало, но не снимая - еще не сдергивая его прочь с обнаженного тела! - желая насытить свое желание постепенно, взять все удовольствие, до капли, которое то могло подарить, и продолжил, не зная, почему так необходимо говорить сейчас вслух.
- Я оставлю на вашей коже следы, дорогой Чансу, - прошептал он, ведя пальцами по шее советника. - Запятнаю ее губами, зубами... украшу следами любовной схватки... Чтобы вы, когда придете в себя, представили все, что я с вами делал.
И впился в беззащитную шею поцелуем, не сдерживаясь - но и не желая навредить больше, чем то позволено любовникам.
Она оказалась немыслимо нежной, эта кожа, от нее пахло жасмином и - едва уловимо - кислинкой уксуса, которым смывали посторонние запахи. Цзихнхуань пил ее губами и никак не мог остановиться - еще, еще! И от этого только сильнее кружилась голова.
Но это вино следовало употреблять размеренно, чтобы опьянение не свалило раньше, чем подадут лучшее блюдо ночи. Цзинхуань прижался лбом к теплому плечу Мэй Чансу и закрыл глаза, слушая, как грохочет собственное сердце.
- Даже хорошо... что вы не можете мне ответить, - прошептал он, нашаривая рукой край покрывала на груди советника. Прижал ткань ладонью и так, скользя рукой по телу, потянул ее вниз, воскрешая в памяти потемневшие от горячего омовения соски. Сдвинув покрывало до пояса, он так же, вслепую, нашел пальцами правый сосок Мэй Чансу и, обрисовав его ареолу, сжал, оттягивая.
Пересохший было рот немедленно наполнился слюной. По-прежнему не открывая глаз, Цзинхуань поцелуями прошелся от плеча до груди советника, огладил языком каждый цунь этой кожи, а потом, тронув губами мягкую горошину соска, втянул ее в рот, едва не застонав от того, каким валом на разум обрушилось желание.
Цзинхуань закружил языком вокруг, прихватил зубами и потом, когда сосок во рту напрягся от ласки, выпустил его изо рта и стиснул челюсти, переживая судорогу почти болезненного вожделения.
- Вы отзываетесь на мои ласки даже сейчас, в беспробудном сне, - прошептал он потом, продолжая мять другой сосок пальцами. - Слышите, Чансу? Ваше тело покоряется мне даже сейчас.
Он открыл глаза, позволяя себе полюбоваться темно-розовой твердеющей горошиной плоти, и снова опустил голову, чтобы лизнуть ее, прихватить зубами... и лишь потом прошептать, признаваясь самому себе:
- Не могу больше... Простите, дорогой советник, но это выше моих сил, - и одним рывком отбросил алое покрывало в сторону, обнажая тело Мэй Чансу полностью.
А потом со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы: Баньжо действительно хорошо выучила его вкусы, раз распорядилась найти не только алое покрывало, но и уложить Мэй Чансу на шелковую простынь такого же цвета.
Потому молочно-белое тело казалось выточенным из белого нефрита - неприличным в своем бесстыдстве и неподвижности. Припухшие розовые губы, потемневшие и налившиеся кровью соски, откинувшаяся в сторону рука с безвольно согнувшимися пальцами - и вторая ладонь, которая легла на пах, будто в тщетной попытке защититься от домогательств.
Цзинхуань выдохнул ругательство, а потом потянул эту руку к себе, с нежностью целуя пальцы, будто снова и снова прося прощения за свое возбуждение, за свою жажду... И вздрогнул всем телом, когда те слабо шевельнулись под губами.
- Вы прекрасны, Чансу, - целуя линии на этой ладони, прошептал Цзинхуань, поднимая взгляд в безмятежное лицо. - Так совершенны, будто созданы только для меня, для этой ночи... - он облизнул губы и чуть отодвинулся, чтобы увидеть советника целиком.
От открывшейся взгляду картины Цзинхуань задохнулся на миг. Сейчас уже не стучало в ушах - шумело во всей голове, будто там бушевал шторм, и волны захлестывали Цзинхуаня с головой, не позволяя сделать следующего вздоха. Горло свело, стон умер на языке, так и не родившись, когда Цзинхуань протянул руку и обвел пальцами линии плоти, мягко лежавшей в паху Мэй Чансу. Кто-то из евнухов, желая сделать приятное взору господина, уложил расслабленный нефритовый пик ровно, словно выдерживая законы симметрии, и почему-то именно это стало последней каплей, упавшей в чашу терпения.
Цзинхуань даже закрыл глаза, но зрелище словно отпечаталось на внутренней стороне век, и он, проглотив еще один стон, вслепую нашарил рядом подушку потолще и, только устроив ее рядом, открыл глаза.
- Мои силы не бесконечны, Чансу, - выдохнул он, вновь потянувшись к губам советника, накрывая их жадным, почти жестоким поцелуем. - Но обещаю вам, все, что я хотел с вами сделать, я сделаю.
А потом ухватил советника за плечо и перекатил его на живот, стараясь устроить удобнее. Согнув руку Мэй Чансу в локте, Цзинхуань уложил на нее его голову, перед тем осторожно повернув ее набок. Собрал рассыпавшиеся волосы, устроил их на подушке и снова лег рядом, пережидая новый приступ жгучего желания.
Вот только не касаться советника не мог - уже нет. Ладонь, точно обретя собственную волю, скользила по теплой гладкой спине, пальцы прослеживали линию позвоночника и нажимали на выступавшие шейные позвонки, и единственное, на что хватало выдержки Цзинхуаня - это не касаться белых, удивительно крепких, без единого изъяна ягодиц. На них он позволял себе пока только смотреть - иначе просто сошел бы с ума от вожделения.
Бедра Мэй Чансу были приподняты подсунутой под них подушкой, и вздернутый зад хотелось поцеловать, огладить языком ложбинку между ягодицами, раздвинуть их и, наконец, увидеть самое сокровенное место... Но даже ощущая дрожь нетерпения, Цзинхуань не собирался спешить.
Пять удовольствий - вид, аромат, вкус, прикосновение и обладание, и он не хотел упустить ни единого мгновения их.
В изголовье постели стояли приготовленные Баньжо флаконы с маслом. Цзинхуань потянулся к ближайшему, открыл его, поднес к лицу, вдыхая сладкий аромат сандала, и тонкой струйкой вылил немного золотистой жидкости на белую спину советника.
Масло медленно поползло к лопаткам и вниз, к бокам, наполняя воздух благородным ароматом. Цзинхуань поймал его пальцами, собрал ладонью и скользнул рукой выше, оглаживая сначала задницу Мэй Чансу, а потом, заставив себя сделать пару спокойных вдохов, завел пальцы между ягодиц, нащупывая задние врата.
Жаркая, скользкая от масла плоть... Цзинхуань закусил губы и нажал пальцами сильнее, проникая внутрь, сначала вдавливаясь ими едва ли на фалангу.
Там, внутри, было узко и туго - так нетронуто, будто Мэй Чансу не солгал в тот единственный раз, когда Цзинхуань позволил себе предложить открыто. Не солгал, ответив, что отказывает себе в любой весенней радости, вот только не назвав тогда "веских" причин.
Сейчас же эти воспоминания странным образом помогали держать нетерпение в узде и не спешить, ни в коем случае не спешить, позволяя в полной мере насладиться самым началом проникновения: тем, как расступается под давлением неуступчивое, непривычное тело, давно не знавшее подобных ласк.
Мэй Чансу вдруг вздохнул, шевельнув головой, и пальцы его на миг сжались, чтобы тут же расслабиться.
- Сейчас, сейчас... - вновь смачивая пальцы маслом и вгоняя их в узкие, нерастянутые задние врата, прошептал Цзинхуань, чувствуя, как окончательно мутится в голове. Еще немного... Еще... Взять Мэй Чансу немедленно означало причинить ему боль, нанести рану... А все существо Цзинхуаня протестовало против подобного - не допуская и мысли о таком!
Нутро под пальцами наконец расслабилось, став мягким, как подтаявший воск, и Цзинхуань, высвободив руку, развел Мэй Чансу ноги, окончательно открывая его для себя. И теперь темно-розовое, лоснящееся масляным блеском отверстие оказалось на виду: вздрагивающее от прикосновений и будто пульсирующее.
Не отрывая от него взгляда, Цзинхуань, словно во сне, смочил маслом собственную плоть - твердую настолько, что казалась каменной, и обвел навершием разнеженный край. Ощущение оказалось ослепляюще ярким, и Цзинхуань толкнул бедра вперед, вгоняя меч в ножны.
Под ребрами словно взошло черное солнце. Тяжелый текучий свет наполнил жилы, Цзинхуань глухо застонал и не смог, не сумел сдержать себя: в воздухе плыл тягучий аромат сандала, смешивался с жасминовым маслом от подсыхающих волос Мэй Чансу, и ножны этого тела принимали его меч туго и плотно, с каждым мгновением распаляя все сильнее тем, что расходились под натиском слишком медленно.
Цзинхуаня затрясло. Он плавно вогнал плоть до конца и замер, хватая воздух ртом и чувствуя, как бешено колотится сердце, а спина полностью мокрая от пота. Прижался к спине советника, накрывая его собой, и качнул бедрами в первый раз, едва не умирая от крепкой хватки на своей плоти. А потом оперся локтями по обе стороны от Мэй Чансу, поцеловал его под волосами и зашептал, продолжая движение - с каждым разом все глубже, все сильнее.
- Вы мой, Чансу... Теперь мой, наконец-то! Так долго ждал… Но теперь всё. Мой. Мой...
Он едва помнил о том, что нужно сдержаться, не брать желанное тело резко, сильно - снова и снова присваивая! - а дождаться, пока стиснутые мышцы в самой глубине не оставят сопротивление, принимая вторжение с легкостью.
Обладание лишало разума, тьма внутри шептала что-то свое, и Цзинхуань уже не думал, повторяя за ней, позволяя слетать с губ словам и признаниям, еще сильнее разжигавшим кровь. Он вжался лицом в волосы Мэй Чансу, дыша их запахом, умирая от нежности и невыносимой жажды одновременно, продолжая говорить и двигаться, не в силах остановиться:
- Вы мой, мой! Только для меня!..
Мэй Чансу вдруг едва слышно застонал, и этот звук прокатился по телу, едва не ободрав Цзинхуаня до костей. Схватив советника за плечо, подминая сильнее, не позволяя двинуться, Цзинхуань дернул его за бедра, вминая в себя крепче, вплавляясь в это тело, как раскаленное тавро, ударил плотью, сжимая зубы на плече Мэй Чансу, и стон - легкий, как прикосновение пера, шелест мыслей, эхо ответа! - снова родился в воздухе.
В жилах бесновалась тьма, жар снедал тело, и Цзинхуань почти потерялся в неконтролируемом движении, в потребности обладать - пробиться к самому сердцу, внутрь, как можно глубже, и отметить тело семенем, оставить свою печать. Он вшибался в тело советника, стискивая его плечи, бедра… и пальцы с такой силой вминались в нежную кожу, что оставались синяки. Цзинхуань хрипел, сцеловывая с плечей Мэй Чансу жасминовый аромат, стонал, прихватывая зубами шею, и умирал - молча - сорвавшись с ослепительного пика в непроглядную темноту.
Сколько он времени пролежал так - уткнувшись лицом в почти просохшие волосы, он не знал, но, пошевелившись, чтобы высвободить уставшую плоть, вдруг понял, что еще не насытился - нет! Только утолил первый голод, и хотя желание перестало жечь его вены кислотой, оно не затихло совсем. Далеко нет.
Цзинхуань приподнялся, сдвигаясь на постель рядом с любовником, и провел ладонью между его ягодиц, собирая масло и пот, невольно скользнув пальцами в растянутое, еще не сжавшееся отверстие, пообещал себе, что в следующий раз он будет смотреть, как оно принимает в себя плоть.
А потом замер от неожиданности, снова скользнув ладонью по промежности советника, и, не поверив ощущениям, перевернул Мэй Чансу на спину, отпихнув подушку под его бедрами в сторону.
Тугая, крепкая плоть советника стояла, почти прижимаясь к его животу, и стоило лишь дотронуться до нее пальцами, как Мэй Чансу слабо пошевелился и едва слышно застонал. Определенно, Ся Цзян заслуживал большего, чем просто снисходительность будущего императора!
Цзинхуань устроился рядом с любовником и, глядя ему в лицо, провел ладонью по налитой плоти, еще не лаская, а только впитывая это удивительное ощущение нежности и жара, которое свидетельствовало о желании и наслаждении. О подобном подарке Цзинхуань едва смел мечтать.
Огладив пальцами каждую проступившую вену и потерев навершие, Цзинхуань добился от Мэй Чансу нового вздоха, так похожего на стон. Советник шевельнулся, приоткрыл губы, открывая тонкий край белых зубов, а ресницы вздрогнули в непосильной попытке подняться. Мэй Чансу силился сбросить гнет сонного снадобья, но то оказалось слишком сильным.
- Что же вам снится сейчас, дорогой Чансу? - прошептал Цзинхуань и, приласкав языком губы любовника, сжал плоть крепче, уже настойчиво ведя вниз кулаком. - Кто вам снится?
И случайный вопрос вдруг поднял ветер ревности внутри. Цзинхуань не смог с собой совладать: лишь мельком представленное - воображенное бездумно, в миг любования и нежности, вдруг выдало тайный, подспудный страх. Ведь Мэй Чансу мог отказать ему не по причине привычки к воздержанию, а потому, что кто-то другой оказался более удачлив и получил не только верность в интригах, но и тело.
От гнева в голове на миг помутилось, но потом Цзинхуань опомнился и склонился к любовнику, вновь срывая с его безответных губ поцелуй. Только что свершившийся акт радости плоти не мог скрыть отсутствия следов чужой страсти: эта тонкая кожа не скрыла бы ни любовных отметин, ни синяков и царапин.
Нет, у Цзинхуаня не могло быть соперника! И даже прелестница, навеянная Мэй Чансу весенним сном, растает туманом, стоит советнику очнуться - в объятиях Цзинхуаня.
Он усмехнулся собственным мыслям и взял с изголовья кровати новый флакон с маслом - прежний затерялся в сбитом и смявшемся покрывале.
Масло оказалось жасминовым, и тонкий запах вплелся в сандаловое облако, опутывая Мэй Чансу новым роскошным ароматом. Цзинхуань вдруг подумал, что хочет перепробовать на советнике все масла, подобранные Баньжо - найдя тот единственный, что подойдет ему более остальных.
А сейчас в ладони растекалось жасминовое - и ложилось на плоть Мэй Чансу нежнейшей лаской, согреваясь от движения руки. Пальцы скользили по навершию, оглаживая самые чувствительные места, и дыхание Мэй Чансу вдруг едва заметно сбилось. С губ вновь сорвался стон, в ладони дрогнула, наливаясь сильнее, плоть, и от следующей мысли Цзинхуаню стало жарко.
"Я мог бы ощутить ее на языке". Завороженный этой мыслью, Цзинхуань даже остановил руку, и Мэй Чансу вдруг двинул бедрами навстречу, втираясь в ладонь.
Застонал снова, когда Цзинхуань огладил его плоть, качнулся вверх подбородок, словно бы Мэй Чансу пытался выгнуться навстречу весь, снова затрепетали ресницы, в попытке сказать хоть слово изогнулись губы... Цзинхуань сжал пальцы чуть сильнее, и с губ Мэй Чансу сорвался еще один стон.
Во рту даже расцвело фантомно-соленым вкусом и Цзинхуань сглотнул, останавливая руку. Но Мэй Чансу вдруг едва заметно качнул бедрами, словно желая продолжить движение, и застонал, уже громче, стоило туже сжать его плоть.
По белой коже ползли золотистые блики от свечей, тени сплетались изысканным узором, масло блестело на то и дело выглядывавшем из кулака навершии... Цзинхуань готов был смотреть на это вечно.
Его любовник шевельнулся снова, выдохнув тихий стон - и подбородок качнулся вверх, словно Мэй Чансу пытался выгнуться навстречу весь, снова дрогнули ресницы, чуть приподнимаясь, потом вновь приоткрылись губы. Цзинхуань потер навершие большим пальцем, гладя чувствительную плоть даже не рукой - маслом, и с губ Мэй Чансу сорвался еще один стон.
- Просыпайтесь, - с жадностью, удививший его самого, шепнул Цзинхуань. - Я хочу видеть ваши глаза.
Разумеется, Мэй Чансу не ответил, но на настойчивую ласку отозвалось его тело: дыхание, до того размеренное, стало чаще, на висках влажным блеском проступила испарина. Цзинхуань наклонился и, слегка прикусив припухший твердый сосок, добился новой реакции. Советник со свистом втянул воздух, пошевелился, пытаясь уклониться от тревожащей ласки, а потом сдвинул безвольно лежавшую было руку.
- Да-а... - прошептал Цзинхуань, тут же накрывая ее своей ладонью, переплел пальцы со слабо дрогнувшими в ответ пальцами, и сжал их, на миг пригвождая к постели.
Веки Мэй Чансу приподнялись, открывая затуманенные, лишенные осмысленности глаза. Цзинхуань рывком подтянулся выше, заглядывая в расширенные зрачки, а потом, подчиняясь внезапному желанию, накрыл советника своим телом и вновь поймал поцелуем губы.
По животу скользнула тугая плоть, и вспышка возбуждения, острая, горячая, будто Цзинхуань еще не освобождал сегодня семени, пронзила тело, как молния.
Но гораздо сильнее ударило то, что губы Мэй Чансу едва заметно шевельнулись в ответ, веки доверчиво опустились, а прохладный язык нежно коснулся языка Цзинхуаня, отвечая на ласку. Пальцы стиснули ладонь Цзинхуаня сильнее, и не было сил не углубить поцелуй, не выпить его с губ целиком, погрузившись в приоткрытый рот.
Мэй Чансу отвечал - отвечал, не зная, с кем делит ложе! Отвечал на ласки, опоенный, одурманенный, желал их! Цзинхуань даже застонал, испытав жгучую потребность вновь погрузиться в это тело.
- Вам понравится... - лихорадочно целуя советника, вжимаясь налившейся плотью в его плоть, зашептал он. - Когда придете в себя, обещаю... Вы уже не оттолкнете меня, я не поверю вашим словам о безразличии, слышите? Вы будете принадлежать мне целиком, и вы не пожалеете, клянусь!
В подтверждение своих слов, он снова накрыл губами Мэй Чансу, втянул кожу в рот, и советник вздрогнул всем телом, слабо вскрикнул, а потом, стоило только втереться между бедер, разводя их своими ногами - застонал, словно больше не в силах терпеть. Ладонь в хватке Цзинхуаня дернулась, вынуждая сжать ее сильнее, вжимая в постель, и Мэй Чансу выдохнул что-то неразборчивое, заставив вновь Цзинхуаня вскинуть голову. От жадного взгляда не ускользнул ни выступивший на щеках румянец, ни бездумное скольжение языка по припухшим губам. Советник, наконец, раскрыл глаза и теперь смотрел на Цзинхуаня, едва ли узнавая его...
Покачивая бедрами, лаская своим пахом плоть Мэй Чансу, Цзинхуань нашел свободной рукой сосок советника и сжал его, покручивая в пальцах.
- Вы... ваше... - едва слышно прошелестело в воздухе и Мэй Чансу на мгновение закусил губы, вновь закрывая глаза. - Как... жарко...
Цзинхуань снова потерся пахом о пах, чувствуя, как вздрагивает от соприкосновения плоть Мэй Чансу, а потом, чуть приподнялся на одной руке, с сожалением высвободив другую.
- Смотрите на меня, - позвал он советника, оглаживая его по боку, а потом и бедру. Подхватил ногу, поднял ее, укладывая на себя, и сжал пальцы на ягодице, добиваясь от Мэй Чансу ответа.
Глаза советника распахнулись, и, желая отразиться в них, как в зеркале, Цзинхуань направил свою плоть в расслабленное тело, с усилием и настойчивостью раскрывая под себя задние врата Мэй Чансу.
В этот раз его стон был долгим - и немыслимо сладким, будто советника терзал схожий голод, жестокий, давний. Словно радость плоти действительно долгое время находилась для Мэй Чансу под запретом, или он видел сон, в котором не было места разуму...
- Еще... Ско… рее, - вдруг выдохнул Мэй Чансу, мотнув головой, и облизнул губы, точно его мучила жажда. - Про… шу...
- Думаете, что это сон? - зашептал Цзинхуань, вытаскивая и вкладывая меч в ножны снова, одним толчком, так что Мэй Чансу тихо вскрикнул. - Сладкий, немыслимый весенний сон?
Мэй Чансу не ответил. Его затуманенный взгляд скользнул по лицу Цзинхуаня, губы вновь шевельнулись, но слетевших слова разобрать не получилось. Как будто Мэй Чансу украл их, оставив только для себя.
- Вы мой, - поворачивая лицо советника к себе и удерживая его так, выдохнул Цзинхуань, толкаясь бедрами вперед. - И всегда будете моим.
Губы советника слегка скривились, а на безупречном лбу на мгновение пролегла болезненная складка, будто слова или движение внутри доставили Мэй Чансу дискомфорт, и Цзинхуань тут же замедлился, целуя мягкие губы советника так, словно просил у них прощения.
И лицо у того вновь расслабилось, в тонких чертах проступила тень наслаждения, зацелованный рот вновь приоткрылся, рождая тихий стон, и Цзинхуань, обрадованный этим подтверждением, принялся двигаться размеренно и сильно, каждым ударом плоти ведя любовника к пику наслаждения.
- Вот так, да... - ухватив Мэй Чансу за плечо, вжав того в постель, он жадно смотрел, как еще сильнее мутится туманный взгляд, как пальцы бессильно цепляются за покрывало. Он прижимался животом к твердой плоти советника, скользил по смазанной маслом коже, и Мэй Чансу выгибался, вновь выстанывая что-то неразборчивое. А Цзинхуань снова сходил с ума, от жара и тугой хватки мышц на плоти, от аромата жасмина, смешанного с запахом разгоряченных тел, от тихих стонов. И власть над удовольствием любовника пьянила больше, чем над его жизнью, оказалась слаще, чем месть, о которой он напрочь забыл, захваченный желанием вознести советника к пику, заставить его кончить лишь от того, что Цзинхуань внутри, от того, что именно он ласкает это тело и обладает им!
Мэй Чансу задыхался, точно в самом деле шел дорогой в тысячу шагов: он смотрел на Цзинхуаня и не видел его, пытался ухватиться за его плечи, но руки соскальзывали, не в силах удержать хватку, и Цзинхуань наклонялся, поцелуями выражая свою радость, впитывая кожей дрожь тела, и брал, брал, с каждым ударом плоти вновь сходя с ума.
Он считал удары и вздохи, удерживаясь на самой грани, вслушиваясь в податливое тело, с необыкновенной ясностью узнавая, как все ближе оно подходит к своему пределу. А потом Мэй Чансу содрогнулся и вскрикнул, распахивая глаза, и Цзинхуань рухнул за ним следом, теряясь в раскаленной волне наслаждения.
Казалось, он только на миг прикрыл глаза, а когда снова открыл их, в комнате уже светлело, как перед рассветом. Свечи догорели, угли в жаровне подернулись толстым слоем белого пепла, но воздух все еще хранил тепло, и желания натянуть что-нибудь на плечи, прячась от холода, не возникло.
Поднявшись с постели, Цзинхуань бросил взгляд на советника - тот лежал, раскинув руки по покрывалу: зацелованные губы, припухшие соски, испятнанная следами поцелуев шея, следы семени на животе и синяки от пальцев на бедрах... Облизнул вновь пересохшие губы и решительно отвернулся от кровати, подвязывая на себе нательное платье.
Не стоило оставаться здесь, где он рискует вновь возжелать любовной схватки. Сначала требовалось услышать мнение лекаря, выдержит ли Мэй Чансу новый поединок на ложе и каково вообще его состояние. Не говоря уже о том, что Цзинхуань обещал Ся Цзяну, что вернет ему советника живым и в рассудке. Но ведь они не договаривались - когда...
Он раздвинул двери, ведущие в соседнюю комнату, и сидящий у порога евнух тут же склонился, ожидая приказаний.
продолжение 2
продолжение 3
продолжение 4
продолжение 5
продолжение 6
продолжение 7
продолжение 8
продолжение 9
продолжение 10
продолжение 11
продолжение 12
продолжение 13
продолжение 14
продолжение 15
продолжение 16
продолжение 17
продолжение 18
продолжение 19
продолжение 20
продолжение 21
маленькое праздничное продолжение 22
продолжение 23
продолжение 24
продолжение 25
продолжение 26
продолжение 27
продолжение 28
продолжение 29
продолжение 30
продолжение 31
продолжение 32
продолжение 33
продолжение 34
продолжение 35
продолжение 36
продолжение 37
продолжение 38
продолжение 39
продолжение 40
продолжение 41
продолжение 42
продолжение 43
продолжение 44
продолжение 45
продолжение 46
продолжение 47
продолжение 48
продолжение 49
продолжение 50
продолжение 51
продолжение 52
АПД
продолжение 53
ТВС

запись создана: 02.10.2019 в 18:11

@темы: Слэш, Фики

---

[Ардорская Ласточка]

Название: Отвращение строптивой
Канон: Список Ланъя
Пейринг: Мэй Чансу, Сяо Цзинъянь, Линь Чэнь, намек на ЛЧ/МЧС
Рейтинг: PG-13, я думаю
Саммари: Написано на заявку: безрейтинг, Цзин хочет, а у МЧС не стоит. Поэтому, собственно, рейтинга не получается.
Предупреждение: Цзину коварно не дали!

— Хорошо, — говорит сяо Шу и прикрывает глаза.

У него длинные ресницы и бледная кожа. Был бы он девой, подобной луне, и о первом, и о втором впору было бы слагать стихи. Но сяо Шу не дева, и даже не безобидный цилинь. Остро наточенный цзянь. Стрела, беспощадно летящая в цель. Ястреб, пикирующий на добычу.

Рядом с ним воздух звенит от напряжения воли.

Рядом с ним Цзинъянь совсем теряет голову.

— Что — хорошо, сяо Шу? — уточняет Цзинъянь. — Что в этом может быть хорошего?

Он пришел повиниться. Объяснить причины, по которым избегает своего советника. Выслушать суровую отповедь, а затем — мудрое наставление.

Но сяо Шу просто сказал: хорошо.

Что??

Сяо Шу открывает глаза — медленно, как хорошо обученная кружить голову ивовая девушка. Цзинъянь чуть не стонет, настолько томительной волной его накрывает желание. Он никогда не считал себя сластолюбцем, да и не был им. Его единственная наложница не видела его днями, даже когда он жил дома — дела, дела.

И что же, теперь стало меньше дел? Зачем он бредит о несбыточном тогда, когда стоило бы...

— Тебе стоило бы сказать мне об этом сразу, — говорит сяо Шу.

— Ну вот я сказал, — хмуро огрызается Цзинъянь. — Теперь ты доволен?

Он грубит, потому что ему стыдно. И теперь ему стыдно вдвойне, но, увы, это означает лишь то, что он будет еще больше грубить. Потом в два раза больше извиняться. Лучше бы сразу уйти, но сяо Шу не пускает — хватает за руку, цепко, будто и не болен вовсе.

— Куда же ты собрался, буйвол? Признался — и в кусты?

— А что, — продолжает огрызаться Цзинъянь, заодно пытаясь высвободить руку, — я должен на тебя наброситься? Или пригрозить, что разорву договор с тобой, если ты мне не отдашься? Что мне посоветует мой советник?

— О! — тонко улыбается сяо Шу и тянет Цзинъяня к себе. — Первого шага я от тебя и не жду. Но хотя бы не мешай.

Цзинъянь как завороженный позволяет привлечь себя в объятия. Сердце сяо Шу стучит ровно рядом с собственным сердцем Цзинъяня, которое предсказуемо несется вскачь.

— Ну же, буйвол! — дыхание сяо Шу шекочет ухо.

А затем Цзинъянь чувствует влажное прикосновение к ушной раковине.

Его встряхивает, когда он понимает: сяо Шу ведет по его уху языком.

Этого не может быть, думает он заполошно. Этого не может быть. Этого не может...

Сяо Шу кусает его за мочку, и Цзинъянь стонет — мученически, будто его казнят тысячей порезов.

— Ну, ну, ну, — смеется сяо Шу, — мы не в управлении Сюаньцзин. Не нужно терпеть то, что тебе не по нраву. Напротив, ты волен просить, что хочешь и как хочешь.

— Сяо Шу, — жалобно стонет Цзинъянь. — Не смейся надо мной... пощади!

— Пощадить? — повторяет сяо Шу, и его рука ложится на талию Цзинъяня, неожиданно крепко для столь больного человека. — Тебя? Принца-воина? Командующего самой сильной армией Поднебесной? Да это ты смеешься надо мной!

Другая рука сяо Шу тоже ложится Цзинъяню на талию, а потом скользит ниже — и с силой сжимает ягодицу. Более очевидного приглашения и придумать невозможно. Цзинъянь отбрасывает сомнения и осыпает лицо сяо Шу поцелуями, а потом приникает к губам. Сяо Шу отвечает, уверенно и умело. Их языки трутся друг о друга, сплетаются и расплетаются подобно сладострастным змеям. Сомнения постепенно оставляют Цзинъяня. Он спускается поцелуями ниже, срывает вечный белый шарф, трогает губами ключицы...

— Одна лишь маленькая деталь, — мягко говорит сяо Шу.

— Угу, — бездумно отвечает Цзинъянь, развязывая пояс на его верхнем халате.

— Это не должно тебя смущать, — замечает сяо Шу так легко и небрежно, что Цзинъянь тут же останавливается. И делает шаг назад. Знает он этих цилиней.

— Что именно не должно меня смущать? — уточняет он, и теперь-то его внимание полностью принадлежит сяо Шу.

Сяо Шу улыбается — немного неловко, немного печально — и поясняет, с интонациями под стать выражению лица:

— Видишь ли, Цзинъянь, моя мужская сила осталась там же, где и мой предыдущий облик. Я имею в виду — в прошлом.

— Так, — говорит Цзинъянь. — Продолжай.

— Но это, как я уже сказал, ни в коем случае не должно тебя смущать.

— Предлагаешь мне тебя насиловать? — мрачно уточняет Цзинъянь. От влечения, которое буквально час назад казалось невыносимым и неотступным, не осталось и следа.

— Зачем же насиловать? — мягко смеется сяо Шу. — Разве мог я выказать свое согласие более откровенно?

— Будешь мучиться подо мной, как жена, просватанная против воли?

— Напротив, — качает головой сяо Шу. — Буду счастлив твоим удовольствием. Ты можешь взять город через южные врата или насладиться игрой на флейте — на все я скажу тебе «да» и выкажу усердие, которое тебя не разочарует.

— Иди ты к гуям, сяо Шу, — говорит Цзинъянь от всей души то, что только и приходит ему в голову.

Сяо Шу скорбно поджимает губы.

— Это было обязательно — чтобы я чувствовал себя девушкой из слишком дешевого для тебя ивового дома?

Цзинъянь не верит собственным глазам.

— Сяо Шу, — произносит он медленно, — Огонек. Где ты, и где ивовая девушка! Скажи честно, ты опять мне голову морочишь?

— Я просто в очень уязвимом положении, — недовольно поясняет сяо Шу. — Сделал тебе предложение столь непристойное, что ты весь пылаешь добродетельным гневом. Мое самолюбие ты мог бы и пощадить.

— Прости! — поспешно извиняется Цзинъянь. — Но я и сам в уязвимом положении! Мне никак в ум не придет, с чего ты решил, что я захочу... ээээ... воспользоваться твоим предложением без ответной страсти, даже малого влечения!

— Как я уже сказал, — со вздохом поясняет сяо Шу, медленно, будто маленькому глупому ребенку, — вреда не будет. Телесное неудобство мне не составит труда перетерпеть, а радость от твоего удовольствия компенсирует убыток. К тому же ты перестанешь меня избегать, чем причиняешь мне гораздо большее страдание.

— Прости! — снова беспомощно просит Цзинъянь. — Я боялся оскорбить тебя своим недостойным интересом...

— Как видишь, единственный любитель оскорбляться здесь ты, Цзинъянь, — сяо Шу протягивает руку и кладет ее Цзинъяню на локоть. — Ты мне нужен.

Пальцы сяо Шу безмятежно лежат на рукаве Цзинъяня. Часом раньше это свело бы с ума, но сейчас Цзинъяню слишком неловко за всю эту некрасивую сцену. Он мягко высвобождает руку и говорит, стараясь, чтобы голос звучал бодро и тепло:

— Давай оставим этот неприятный разговор в прошлом, сяо Шу.

— Если ты обещаешь впредь не избегать меня, — тонко улыбается сяо Шу в ответ.

Цзинъянь усмехается и даже пробует пошутить:

— Если ты не станешь слишком докучливо бегать за мной!

Сяо Шу прикрывается рукавом, довольно дурно изображая смущение:

— Теперь ты до конца жизни будешь вспоминать мне мою неудачную попытку?

Они обмениваются неловкими шутками еще некоторое время, и Цзинъянь наконец уходит.

***

— Ну и что это сейчас было? — спрашивает Чэнь, шагая из ниши, прикрытой цветным шелком, в комнату.

— Ты еще здесь? — ненатурально удивляется Чансу. — Я же просил тебя уйти.

— Чтобы я не видел, как ты соблазняешь наследного принца?

— Если бы я так соблазнял, — зевает Чансу, не давая себе труд прикрыться рукавом, — до сих пор был бы нетронутым, как первый снег. Мне нужно было повернуть дело так, чтобы вся неловкость досталась мне, а Цзинъянь почувствовал себя на высоте. Это придаст ему здоровой уверенности. Кроме того, надеюсь, его весенний пыл теперь сильно поубавится. В какой-то момент я испугался, что его вырвет, и приготовился бежать за тазом. Ну или пожертвовать ковром. Цзинъянь все-таки удивительное существо, другого такого нет в природе.

— Думаешь, человек со столь нежной душой способен править?

Чэнь не скрывает неприязни. Ревнует, усмехается про себя Чансу. Чэнь тоже на свой лад удивительное существо, единственное в природе. Но об этом стоит умолчать.

— У Цзинъяня не так много слабых сторон, — пожимает Чансу плечами. — То, что я — одна из них, не принесет вреда.

— А если бы он сказал: «Отлично! Вот моя флейта — играй!», что бы ты сделал? — насмешливо уточняет Чэнь.

— Сыграл бы, — невозмутимо отвечает Чансу. — Все, что может быть использовано, должно быть использовано.

Пару мгновений он наслаждается стремительно мрачнеющей физиономией Чэня, и только затем открыто смеется.

— Я знаю Цзинъяня с детства. Он никогда бы такого не сказал. Это ты, бесстыдный гуй, лишенный сострадания, суешь мне в рот свою флейту по поводу и без! Но если мне понадобится отвадить тебя, я придумаю что-нибудь другое.

— Можешь не напрягаться и просто сказать словами, — милостиво разрешает Чэнь. — И раз уж мы заговорили о флейтах...

— Говорю словами, — строго обрывает его Чансу. — Сначала — отчет о хуа, с которым ты, надеюсь, ко мне и пришел. Флейты — потом.

— Безжалостный, — качает головой Чэнь. — Хуа тебе интереснее моей красоты. Напои меня хотя бы чаем, лисье отродье, если других радостей для друга жалеешь.

И, отодвигая Чансу возмутительно бесцеремонным образом, сам идет готовить чай.

Не сказав о хуа ни слова, несносное создание.

«Эти союзники, — думает Чансу с мягкой, тонкой улыбкой. — Как с ними тяжело».

@темы: Слэш, Фики

---

[Ардорская Ласточка]

Название: Мое животное
Автор:  Ардорская Ласточка
Бета:  Кицуне
Размер: макси, страшно даже помыслить сколько слов (но написано из них только 35К)
Пейринг/Персонажи: Линь Чэнь/Мэй Чансу и многие другие
Категория: слэш, джен
Жанр: романс и в некотором роде роман воспитания
Статус: в процессе
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Процесс становления юного, потерявшего все Линь Шу господином Су, которого мы все знаем и любим. AU по отношению к канону: Линь Чэнь - лис-оборотень
Предупреждение: AU с лисами

Главы 1-7:
Фикбук: ficbook.net/readfic/9144880
АО3: archiveofourown.org/works/23110744

Глава 8 (полностью)

Чэнь не объявился и на следующий день. И через день Чансу тоже не пустили в его крыло, коротко пояснив, что молодой хозяин еще не вернулся.

Злиться на то, что Чэнь наконец занялся делами Архива, было глупо. Как и на то, что Чэнь не пришел предупредить об отъезде и попрощаться. Будь Чансу трепетной девой, он мог бы посетовать на пренебрежение. Мол, получивший свое любовник даже не подумал подарить перед разлукой хотя бы мимолетный поцелуй. Но Чансу девой не являлся, ни трепетной, ни какой другой — и кто из них получил свое, это был еще вопрос.

Однако Чансу был недоволен — и скучал. Тем более что его приготовления подошли к концу, и он собирался обсудить с Чэнем детали их поездки в Цзянцзо. Чэнь же, пропадая неведомо где, ставил все его планы под угрозу.

А вдруг загулявший лис не вернется к условленной дате? Что тогда? Идти к разбойникам без охраны? Просить о другом дне?

Третий день без Чэня прошел в напряжении. Никто не собирался даже намекать, когда тот может вернуться, и к вечеру Чансу совсем приуныл. Однако когда он уже приготовился ко сну и собрался ложиться, ему послышалось, что в дверь скребутся. Удивленно моргнув, он прислушался. Странный звук повторился — будто неведомое животное просилось внутрь.

Животное. Та-а-ак...

— Значит, явился! — сказал Чансу громко и пошел впускать гостя.

Лис действительно стоял у порога. В вечернем сумраке серебро, которым обильно была полита его темная шерсть, казалось, светилось, добавляя и без того впечатляющему облику сказочности.

— Ну и где тебя носило? — строго спросил его Чансу.

Лис встряхнул всем телом, то ли выражая недовольство, то ли хвастаясь красотой игристого меха. И, не утруждая себя более никаким диалогом, просочился мимо Чансу внутрь его покоев.

Там же он целенаправленно затрусил к разобранной уже постели и улегся прямо на чистые простыни.

— А что скажет мой лекарь, когда узнает, что кто-то тут топчется грязными лапами по постели больного?

Чансу грозно сложил руки на груди.

Лис перевернулся на спину, обнажая пушистый живот и задирая лапы — видимо, пытался продемонстрировать их чистоту.

Чансу засмеялся.

— Ладно. Раз уж ты пришел ко мне на ложе, изволь принять человеческий облик. Лисом ты, конечно, красив, но для того, что обычно делают двое ночью под одним одеялом, совершенно непригоден.

Лис умильно посмотрел на него, перевернулся на бок, взбрыкнув лапами, затем — тем же забавным манером — на другой, а после снова перекатился на спину и вильнул хвостом.

— И как мне тебя понимать? — осведомился Чансу, с трудом удерживая улыбку.

Лис потянулся и снова вильнул хвостом.

Похоже, на лисьем языке это означало «гладь меня».

Чансу показательно вздохнул и сел рядом. Лис заерзал на спине и снова взмахнул хвостом.

— Красивый, — похвалил его Чансу и честно потрепал подставленное брюхо.

Лис запрокинул голову, блаженно прищурился и тявкнул, явно одобрительно. Превращаться в человека он, со всей очевидностью, не собирался.

Чансу не слишком любил животных, и даже в детстве ласкал только коней — но то было другое. В этот раз его никто не спрашивал. Лис все никак не хотел униматься: то поворачивался так и эдак, то переползал Чансу на колени, то ходил кругами и терся мордой — и тогда его вздернутый хвост попадал Чансу в рот и нос. Чансу смеялся, ругался, чихал, спасался от хвоста (безрезультатно) — но от новой своей обязанности чесать, щекотать и гладить уклониться не пытался.

Когда, наконец, Чансу затушил светильники и улегся, лис переполз к нему на грудь и свернулся там клубком.

— Ты, вообще-то, не легкий, — пожаловался Чансу.

Лис совершенно по-человечески вздохнул, послушно сполз на простынь рядом и уткнулся мордой Чансу в бок.

Чансу подгреб это недоразумение к себе и крепко обнял, отчего-то испытав при этом необъяснимый прилив покоя. Лис никак не выразил неудовольствия — и в этой диспозиции они и уснули.

***
Чансу проснулся от тяжести чужого тела. Чэнь, в человеческом облике, обнимал его, основательно привалившись сбоку. Чансу осторожно выбрался из его цепких объятий и принялся рассматривать своего любовника.

Солнце еще не взошло, но армия ночи уже несла урон. Черты Чэня скрадывались, расплывались в утренних сумерках, и все же были вполне различимы. Чэнь улыбался. Ему явно снилось что-то приятное.

«Может быть, я, — подумал Чансу, — а может быть, кто-то из тех бесчисленных, наверняка, мужчин и женщин, у которых мой лис ворует ци. Или у него есть кто-то один, с кем он может не только разделить ложе, но и напиться жизни?»

Чансу прислушался к себе, но не нашел отголосков ревности. Только любопытство. Кого выбирает Чэнь как лис? Как ведет себя с ними? Стыдится ли своей природы или воспринимает как должное?

Чэнь заворочался и безошибочно потянулся во сне к нему. Найдя рядом пустоту, недовольно что-то пробормотал и перекатился ближе к Чансу, ловя его рукой.

Чансу улыбнулся и погладил друга по волосам. Чэнь застонал — неожиданно громко и нетерпеливо.

«Интересно, он принял человеческое обличье осознанно или случайно — во сне?» Чансу бы поставил на второе. Однако превращением надо было пользоваться, и быстро — пока Чэнь не проснулся достаточно для того, чтобы начать занудствовать.

Долгие ласки — удел бодрствующих. Тот же, кто берет свое обманом, должен торопиться.

Чансу, легко подтолкнув Чэня, перевалил его на спину. Замер, слушая, как заново успокаивается и замедляется ставшее на мгновение поверхностным дыхание. Наблюдая, как расправляется морщинка у Чэня между бровей. И только когда стало ясно, что его лис спит беспечно и глубоко — склонился к янскому стеблю.

Тот и без того не был спокоен — а когда губы Чансу обхватили навершие, и вовсе воспрял. Чэнь снова застонал — громко и довольно. А в следующий момент на голову Чансу легла ладонь, сильные пальцы крепко ухватили его за волосы, и в одно мощное движение его горло оказалось нанизанным на яшмовый стержень.

Подобное не входило в планы Чансу — не вполне входило! Он выпучил глаза от напряжения и закаменел, пытаясь унять мучительный спазм в груди и не закашлять. Увы, спящий Чэнь сильно уступал Чэню бодрствующему в сострадательности. Безжалостной рукой он склонил голову Чансу так, что меч почти полностью вошел в живые ножны, и сразу же потянул за волосы назад — с силой, сопротивляться которой не было возможности. Освободив же янский стебель почти до конца, снова надавил на затылок, заставляя принять его обратно, чуть ли не на всю немалую длину.

Чансу засомневался, что сможет выдержать столь бесцеремонную забаву долго, но решил терпеть, пока кашель не скрутит его. Однако в следующее мгновение рука Чэня уже тянула его за волосы — и вовсе не для того, чтобы продолжить начатое.

Чэнь заставил выпустить янский стебель изо рта и поднять голову.

Вид у него был совершенно осоловелый — и, при всей утренней всклокоченности, очень грозный.

— С ума сошел? — мрачно вопросил Чэнь.

Чансу сморгнул — его ресницы были мокрыми — и успокаивающе улыбнулся.

— Ты ничуть не причинил мне вреда, — заверил он, предпочитая действовать на упреждение. — Я получил большое удовольствие.

И тут же наконец закашлялся, безудержно и мучительно.

— Не понимаю, это-то тебе зачем... — бормотал Чэнь, массируя ему горло и грудную клетку, сильными, но бережными касаниями унимая спазм. — Ладно твоя Чиянь... Ладно твоя Великая Лян... К этому я, допустим, привык. Меня-то ты какого гуя преследуешь столь ожесточенно?

— Разве ты не достойная цель? — напоказ удивился Чансу. — Не прекрасен телом и не совершенен духом?

— Теперь-то ты понял, что частые весенние забавы не для тебя?

— Мы просто отклонились от моего изначального плана, — возразил Чансу, постепенно обретая легкость дыхания. — Ты немного поспешил...

— Я спал! Как тебе в голову пришло соблазнять дикое животное во сне!

— Ты не животное! — напомнил ему Чансу.

— Я — нет, — отрезал Чэнь. — Мое тело — когда как. Не делай так больше.

— Хорошо, — согласился Чансу самым смиренным тоном, на который только был способен. — Я извлек урок из своей ошибки и больше не повторю промаха. Но сейчас, когда ты в человеческом обличье и уже не спишь, разве нельзя нам позволить себе немного весенней радости?

— Нельзя!

Чэнь бесцеремонно отодвинул Чансу и в одно быстрое движение поднялся с кровати.

— Не понимаю, как я мог обернуться человеком во сне... Никогда прежде такого не бывало... — раздраженно бормотал он, шлепая босыми ногами до двери.

И только раздвинув дверь, обернулся, грозно сверкая глазами.

— Не смотри! — приказал он Чансу, повелительно ткнув в его сторону пальцем.

Чансу вздохнул и послушно отвернулся. Когда он повернулся вновь, в комнате больше не было гостей.

— Ну и вздорный же у тебя нрав, господин лис, — пробормотал он, вылезая из постели, чтобы задвинуть двери.

— Нрав вздорный, но столь же прекрасный, как и душа, — подытожил он, сворачиваясь под одеялом. По телу все еще гуляла весенняя истома, не сильная — но достаточная для того, чтобы задуматься о ласках собственной рукой. С этими мыслями Чансу и уснул, так и не успев осуществить их или отвергнуть.

***

Проснувшись утром, Чансу внезапно испугался, что Чэнь снова мог исчезнуть. Что если он приходил ради короткого свидания между долгими делами за пределами Архива? От одной мысли об этом Чансу становилось тревожно. Поэтому, бесцеремонно отложив завтрак и лекарские процедуры, он заспешил к обрыву, где любил тренироваться его многоликий друг.

Чэнь и правда танцевал свой привычный танец с цзянем там, на фоне горных пиков и облаков. Однако, увидев Чансу, он тут же прервался и, убрав цзянь в ножны, заспешил навстречу.

— Значит, ты, гуево отродье, ночью только разминался в непослушании? А сегодня решил совершенствоваться в пренебрежении моими лекарскими усилиями и дальше? Начать, я смотрю, решил с голодовки и уклонения от массажа и игл? И что же мне ждать дальше?

Голос Чэня гремел так, что все горные демоны наверняка в страхе полетели от пика Ланъя прочь.

— Прости! — покаянно вскинул руки Чансу. — Клянусь, я сейчас же вернусь к завтраку и твоим снадобьям и иглам! Я только хотел убедиться, что ты не исчезнешь снова без предупреждения на несколько дней.

— Что ж теперь, ты и лишнего дня без меня обойтись не можешь? — Чэнь грозно нахмурился и вложил руки в рукава.

Чансу в ответ развел руками, кротко улыбаясь.

— Что же ты хочешь от несчастного влюбленного, что совсем недавно обрел надежду на взаимность и столь же стремительно потерял предмет своих чувств из виду?

— Ах ты лицедей! — и не подумал впечатлиться его кротостью Чэнь. — А ну марш завтракать!

— Тот же час, как только услышу от тебя о твоих планах, — откликнулся Часну, не двигаясь с места. — Собираешься ли ты снова бросить меня ради дел Архива сегодня? Потому что если собираешься, то позволь хоть чаю с тобой выпить и поцеловать в знак встречи!

— А ночью ты не нацеловался? — фыркнул Чэнь.

— То, что я целовал ночью, является предметом моего горячего обожания, — лукаво прищурился Чансу. — Но я хотел бы целовать и рот!

Чэнь засмеялся.

— Ясно все с тобой. Кого я собирался устыдить? Пойдем, провожу тебя до твоих покоев и лично проверю, как исполняются мои указания!

— Большего и не смею желать! — радостно отозвался Чансу.

— И кстати, — заметил Линь Чэнь, пока они шли по двору, — я отлучался вовсе не по делам Архива, а по твоим личным делам, неблагодарный.

— Какие же у меня могут быть личные дела за пределами этого места? — искренне удивился Чансу.

— А вот будешь хорошо себя вести — и скажу какие, — отрезал Чэнь.

И, пока они не дошли до покоев Чансу, не поддался ни на одну попытку Чансу выведать подробности.

***

После завтрака и лекарских процедур Чэнь кивком головы пригласил его с собой, и Чансу, не пытаясь больше спрашивать, заспешил следом.

Они вышли из галереи, соединяющей покои Чансу с одним из библиотечных павильонов, но не направились в библиотеку и не свернули к Чэню, а спустились по лестнице на первый этаж и проследовали незнакомыми Чансу коридорами.

Потом они внезапно оказались на улице — на одном из скрытых двориков Архива, коим не было числа и найти которые мог только посвященный. Во дворике росло несколько яблонь, а за ними располагался отдельный павильон, совсем маленький, не больше чем на десять человек.

Чэнь кивнул головой в сторону павильона, но когда они подошли совсем близко, внезапно остановится.

— Вот что, Чансу, — сказал он, будто решая на ходу неизвестную Чансу задачу. — Я, может быть, зря не объяснил тебе все заранее.

— Очень может быть! — встревоженно подтвердил Чансу. — Так что объясняй прямо сейчас!

Чэнь окинул его внимательным взглядом. Потом зачем-то проверил пульс. Чансу открыл было рот, чтобы объяснить Чэню, как некрасиво вселять панику в добрых своих пациентов, осуществляя без объяснений столь непонятные и тревожащие действия, но Чэнь заговорил первым.

— За этой дверью нас ждут люди, Чансу. Люди, которых ты хорошо знаешь. Во всяком случае, некоторых из них. Пожалуйста, не упади в обморок.

— Ты можешь просто сказать, кто там? — зашипел Чансу, тут же понижая голос.

— Твои бывшие солдаты. Пойдем.

«Солдаты армии Чиянь?»

Чансу зажал себе рот рукой — сам не понимая, какой звук хочет удержать. Крик. Стон. Слишком поспешный вопрос. На мгновение ему показалось, что земля уходит из-под его ног и он действительно падает в обморок.

Но Чэнь обернулся, смерив его еще одним испытывающим взглядом, и Чансу сразу собрался. Сейчас точно не время для слабости. Позже, оставшись один, он сможет валяться без сознания столько, сколько захочет.

Внутри было светло от нескольких светильников и тепло от пылающих жаровень. Сидевшие вокруг небольшого стола люди явно томились от жары. Но погасить жаровни не пытались.

При виде Чэня они встали.

Чансу, хоть и представлял уже, кого увидит, все-таки не удержался на ногах и споткнулся, едва не потеряв равновесие.

Гости Чэня одновременно бросили на него хмурые взгляды и тут же потеряли интерес.

Ли Ган. Чжэнь Пин. Его десятники. Его бывшие десятники. И еще трое простых солдат — двое из десятки Чжэнь Пина, третий...

— Слов нет, чтобы выразить нашу благодарность за защиту и заботу, господин второй хозяин Архива, — Ли Ган глубоко поклонился Чэню.

— Благодарим вас, господин, — повторили за ним его товарищи с тем же низким поклоном.

— Я рад, что вы чувствуете себя хорошо, — кивнул им Чэнь. — Однако же садитесь. Я обещал вам работу и собираюсь ее дать.

Бывшие воины Чиянь раздвинулись, освобождая место во главе стола. Одно место. «Видимо, — с печалью отметил Чансу, — я стал незаметнее серой мыши».

Чэнь сложил руки на груди и недовольно воззрился на Ли Гана. Видимо, Чэнь счел его главным — а быть может, так и было, и скитания по-своему распределили ранее равных.

— Подвиньтесь, — тут же скомандовал Ли Ган товарищам, и те не мешкая освободили и второе место рядом с тем, что полагалось Чэню.

Теперь вся компания снова смотрела на Чансу и не отрывала от него глаз, пока тот медленно и тяжело садился.

— Это господин Мэй Чансу, — сказал Чэнь, усаживаясь в одно плавное движение. — Я пригласил вас для того, чтобы вы ему служили.

Пять взглядов, и так прикованных к Чансу, стали еще острее.

Пора было брать ситуацию в свои руки. Он поднял голову и, медленно поворачиваясь, посмотрел на каждого. Он знал этих людей. Не слишком хорошо, но знал. Он был им хорошим командиром. Заботился о них. Следил за тем, чтобы семьи его солдат жили хорошо. Водил их в бой и побеждал. Никогда не жертвовал людьми зря. Ему было не в чем себя упрекнуть.

Солдаты под его взглядом подбирались, а потом их лица смягчались и они опускали глаза. «Все-таки с армейскими меньше мороки, — с удовлетворением подумал Чансу. — Чувствуют командира сразу».

С этими мыслями он обернулся к Ли Гану — последнему в кругу. Лучшему из его десятников. Ли Ган не опустил глаз. Только его зрачки расширились и, Чансу показалось, он задержал на мгновение дыхание.

«Он ведь не мог меня узнать?» — забеспокоился Чансу, но тут же отринул сомнения. Конечно же, его новый облик был непроницаем для узнавания.

— Как уже сказал мой друг Линь Чэнь, — начал Чансу тихим, ровным голосом, — меня зовут Мэй Чансу. Вы можете обращаться ко мне «господин Мэй». По моим сведениям, вы все оказались в затруднительном положении. Без средств. Без доброго имени. Объявленные как преступники.

— Господин Мэй, — перебил его Ли Ган, почтительно, но все-таки дерзко. — Вы сказали сейчас «объявленные как преступники». Вы не сказали: «преступники». Значит ли это, что вы знаете суть предъявленных нам обвинений и не считаете их справедливыми?

— Вы солдаты армии Чиянь, — ответил Чансу, — Справедливы ли обвинения в измене, что гонят вас прочь от родной земли, вы мне расскажете сами. И еще. Тем, кто мне служит, запрещено меня перебивать. Также вам запрещено со мной спорить и ставить под сомнения мои распоряжения. Вы можете задавать вопросы, если что-то не поняли, но только после того, как я вам это позволю. Вам все понятно?

Его речь произвела нужное впечатление на четырех воинов из пяти. Ли
Ган же, который по замыслу Чансу должен был подобраться и почувствовать себя пристыженным, с каждым новым словом все больше расцветал. И под конец смотрел на Чансу как на явленную лично Гуаньинь.

«Если он меня узнал, то как?» — заподозрил неладное Чансу. И вдруг вспомнил свой первый разговор с солдатами. Отец поставил его, четырнадцатилетнего, командовать сотней. Он тогда собрал своих десятников, чтобы отдать распоряжения. И кто-то — да чуть ли не Ли Ган — перебил его... Небо, он же примерно то же самое тогда и сказал!

«Какой же феерический я идиот», — удивился Чансу. Не испугался, даже не разозлился — только удивился. Ступая по отцовским следам, легко чувствовать себя безупречным. Меру же собственной глупости ему, похоже, еще предстояло узнать.

Радость Ли Гана же, расцветшая на хмуром лице, как цветок сливы в снегу, так же быстро померкла.

— Мы все поняли, господин Мэй, — вмешался в разговор Чжэнь Пин, видимо, сочтя затянувшуюся паузу непочтительной. — Только хотели бы знать, каковы будут ваши распоряжения насчет нас? Мы люди военные, и слуги из нас неумелые. Но большим старанием мы постараемся искупить неловкость.

Чансу хмыкнул.

— Мои планы на вас вполне соответствуют вашим умениям. Я посвящу вас в них позже, а пока...

— А пока, — подхватил молчавший до этого Чэнь, — будьте гостями Архива. Жить я вам дозволяю в этом павильоне. Не императорский дворец, но уж получше, чем горы, по которым вы шлялись, как голодные крысы. Кстати, о еде — она будет у вас в достатке. Вы можете отдыхать, есть, спать и гулять по двору. В общем, набираться сил. Покидать двор вам запрещено. Нарушившего мои правила ждет такое наказание, что вы пожалеете, что не остались в горах. Вопросы есть?

— Нет, господин второй хозяин Архива, — хором ответили воины Чиянь, с армейской одновременностью склоняясь в поклонах.

Чансу неожиданно почувствовал глупую ревность. Неприятно было наблюдать, как его люди столь охотно подчиняются кому-либо еще.

«Ничего. Через полгода они будут моими целиком», — пообещал он себе, вставая.

— Мы продолжим этот разговор позже, — пообещал он. — А пока слушайте второго хозяина Архива: набирайтесь сил.

— Да, господин Мэй, — снова уважительно склонились солдаты.

***
— Молодец! — сказал ему Линь Чэнь, когда они вышли. — Быстро ты показал им, кто есть кто.

— Вообще-то, — огрызнулся Чансу, — я не всегда пролеживал бока и кашлял кровью. Перед тобой бывший командующий армией.

— Когда ты злишься, это очень возбуждает.

Чансу бросил на бесцеремонного своего друга испепеляющий взгляд, но Чэнь только заухмылялся шире.

— И что толку? — упрекнул его Чансу. — Если ты бегаешь от моих ласк быстрее, чем демон от талисмана?

Линь Чэнь развернулся к нему, прямо на ходу, с проворством мастера фехтования и, притянув к себе, прильнул губами к губам. Чансу ахнул, открывая рот, впуская наглый настойчивый язык. Но не успел он ответить на нападение встречной атакой — как Чэнь отпрянул и снова зашагал рядом как ни в чем не бывало.

— Подожди еще день, нетерпеливый! — бросил он Чансу назидательно, будто это Чансу сейчас плеснул масла в весенний огонь.

— Воистину ты коварен и жесток, как весь твой род.

Чансу пробормотал это себе под нос, но не сомневался, что Чэнь услышит. Он ожидал бурной реакции, но Чэнь только пожал плечами.

— Я не много знаю о своем роде. Но поверь: коварство и жестокость моих сородичей недоступно даже тебе.

Чансу засмеялся.

— Ты меня дразнишь и отталкиваешь, а я коварен? Вот она, хваленая справедливость хозяев Архива!

Они перебрасывались шутками и оскорблениями вплоть до покоев Чансу. А потом Чэнь заставил Чансу совершить прогулку и лично его сопровождал, осыпая лекарскими замечаниями. Что мог еще делать Чансу кроме того, чтобы шутить и оскорблять в ответ?

***

Вечером, когда они любовались, по своему обыкновению, горными пиками из покоев Чэня, один с чашкой вина, другой — с чашкой самого негорького лекарственного настоя, Чансу сказал:
— Не помню, чтобы я был так счастлив с момента пробуждения после страшных потерь. Ты подарил мне сегодня самый дорогой подарок, за который я еще долго не смогу тебе отплатить.

Он произнес это, стараясь выразить сильное чувство и желая порадовать друга, но Чэнь внезапно так сильно разозлилися, что чуть не разбил чашку, со стуком опустив ее на стол.

— Самый дорогой подарок я тебе подарил, когда трижды поделился своей ци! — загремел он так грозно, что если бы Чансу был животным, поджал бы уши. — А отплатить ты мне можешь единственным образом: не спустить мой драгоценный дар псу под хвост!

Чансу вздохнул, приняв подчеркнуто печальный вид.

— Тебе и доброго слова нельзя сказать, Линь Чэнь, не схлопотав жестокого упрека. А ведь и всего-то я хотел сказать, что обрадован сегодня без меры и без меры благодарен тебе. Что до твоего великого дара, то о нем мне и думать больно.

— А ты изволь помнить через боль! — веер Чэня ощутимо ткнулся Чансу в грудь. — О том, как гробить себя в стане разбойников, небось, прекрасно помнишь, как бы ни было тебе больно!

— Это мой долг перед армией Чиянь, — пожал плечами Чансу.

— А долг передо мной, значит, ровным счетом для тебя ничего не стоит?

Вопрос, впервые прозвучавший так прямо, не имел ответа. Во всяком случае того, который удовлетворил бы Чэня. И который сам Чансу счел бы достойным.

Пришлось покаянно разводить руками:

— Я делаю то малое, что могу. Большего же тебе лучше не ждать от меня, дабы не рвать себе сердце понапрасну. Может быть, ты и зря вытащил этого недостойного из преисподней, растратив драгоценную ци. Я не смею даже спросить, какой неприятностью это для тебя обернулось. Но что сделано, то сделано, и никто из нас не в силах поправить эту ошибку.

— Не говори ерунды, — поморщился Чэнь мрачно. — Об ошибке не может идти речи. Но о твоем долге я не собираюсь забывать, даже не жди.

— Что толку судиться с неимущим, — кротко заметил Чансу. — Лучше налей мне еще твоего ужасного отвара.

Чэнь одарил его свирепым взглядом, но пахнущей травами золотистой жидкости в чашку плеснул.

Чансу все еще переполняла благодарность, но он и представить не мог, как выразить ее к удовольствию своего друга и не нарваться на новую волну его гнева.

— Касаемо людей, что я тебе привел, — заговорил Чэнь. — Я потратил время и силы не просто так. Ты возьмешь их с собой к разбойникам, чтобы при тебе, кроме меня, был хоть какой-нибудь отряд. Я проверил в бою каждого, воины они дрянь, но я пошлю кого-нибудь толкового заниматься с ними. Звезд с небес они хватать не станут, сколько ни учи, но хоть немного полезных навыков приобретут.

Прежде чем ответить, Чансу сделал глубокий вдох и сжал в пальцах край своего рукава.

— Прости, но нет, Чэнь. Этим людям я уже отвел другую роль в своем плане.

Чэнь обернулся к нему, сверкая глазами, и Чансу, выставив вперед ладонь, заговорил быстрее:

— Сам посуди, если я хочу выдать себя за простого скромного ученого и тем не вызвать ни опасений, ни подозрений, разве пристало мне являться с личным отрядом, пусть даже и из пяти человек? Такого гостя разбойники уж точно не сочтут безобидным и жалким — а у меня на то вся и надежда! Пожалуйста, Чэнь, не сбивай мне с доски камни по незнанию моей стратегии! Просто помоги, как мы договорились раньше, молю!

— И какая у тебя стратегия? — хмуро поинтересовался Чэнь. — Быть убитым головорезами, которые как глупый огонь, не огороженный камнями, что жжет все без толку и без повода?

— Не стоит недооценивать человеческую жадность, Чэнь, — возразил ему Чансу. — Даже самый глупый разбойник не станет выбрасывать в помойную яму драгоценную яшму. Два главаря союза Цзянцзо успели убедиться в моей полезности. Уж поверь, они не позволят своим людям убить меня ради пустой забавы.

Чэнь покачал головой.

— Глупость человеческая сильнее человеческой же жадности! Как можешь ты рисковать собой так необдуманно?

— Необдуманно? — возмутился Чансу. — К твоему сведению, все свое время я трачу на размышления! И уж точно не могу себе позволить необоснованного риска. Сам посуди: моя жизнь, кроме того, что оплачена твоей немалой жертвой — о чем ты мне не устаешь напоминать! — еще и залог справедливости для семидесяти тысяч мертвых за моей спиной! Ты упрекаешь меня в безрассудстве, но твои упреки дальше от истины, чем луна от земли!

— Возьми своих людей с собой! — Чэнь стукнул ладонью по столу так звонко, что Чансу чуть не подпрыгнул от неожиданности.

Чуть не подпрыгнул, но лицом не дрогнул и взгляда не отвел.

— Нет, — сказал он спокойно и непреклонно. — И ты не будешь больше вмешиваться в мою стратегию, дабы избежать нам дальнейших ссор.

Чень вскочил из-за стола и отвернулся, загораживая широкой спиной Чансу весь прекрасный вид.

— Уходи, — сказал он. — Прочь с глаз моих, дитя преисподней!

— Значит ли это, что ты отказываешь мне в своей помощи, Чэнь? — мягко уточнил Чансу, послушно поднимаясь.

— Конечно же не отказываю, и ты прекрасно знаешь это! Прочь! И чтобы съел все пилюли и сразу же лег спать!

— Слушаю своего лекаря, — отозвался Чансу со всем возможным почтением.

И, не рискуя обнять своего сердитого друга, поспешно удалился.

запись создана: 12.03.2020 в 02:42

@темы: Слэш, Фики, Мое животное

---

А теперь по Списку))

[Enot_XXX]

Несу подшить в Архив - в Архиве должен быть порядок!

Название: Почти касаться
Канон:

Список Архива Ланъя

Автор: Enot_XXX (WTF Asian historical dorama 2020)
Бета: Milena_Tori, *Bacca*, smokeymoon (WTF Asian historical dorama 2020)
Размер: мини, 1588 слов
Пейринг:

Сяо Цзинъянь

/

Мэй Чансу

Категория: слэш
Жанр: драма, ангст, пропущенная сцена
Рейтинг: G
Краткое содержание: Жемчуг, извлеченный из воды, погибает без контакта с телом человека. Но что, если касаясь жемчуга, чувствуешь гораздо больше, чем возможно? Что, если говорить и чувствовать не поздно никогда?

Жемчуг рождается там, где человеку не место.
Лишь меж водой и луной эта тайна:
им не коснуться друг друга вовек,
но вода заберет то, что сможет –
отраженье прекрасного лика на текучие блики разделит
и спрячет на память за раковин прочные створки.
Не людям предназначена та память,
но коль уж дерзкому ныряльщику ее похитить повезет,
без человека ей не выжить.
Потускнеет жемчуг и увянет, если к человеческому телу не прильнет.

(Крайне вольный пересказ китайской легенды о лунном жемчуге.)

* * *

Он сдернул платок слишком резко.
Алый шелк взметнулся в мягком полусумраке молитвенного зала – то ли птица, то ли лепесток – и падал медленно, так медленно… Стрела настигла птицу. Лепесток наскучил ветру…

«Не падай, не падай, не падай…»
Но разве такое возможно?

Платок неумолимо упокоился на гладких плитах, и лишь тогда наследный принц Великой Лян сумел взглянуть на то, что прятал алый шелк.

По живым поминальных табличек не ставят, и он сам набросил этот гуев лоскуток, ведь сяо Шу был жив…

«Чего глаза не видят, того будто бы и нет? Глупец».
А теперь…
Теперь алый шелк прятал больше, чем должен был.

В неверных отблесках свечей жемчужина казалась розовато-теплой и такой тяжелой…

– ...сделай всё возможное, чтобы вернуться невредимым… хорошо?
– Конечно.

Ну конечно… тот, кто за два года не узнал лицом к лицу, смеет ли надеяться, что распознает ложь глаза в глаза?
А даже если распознал бы – что тогда? Уговаривать Линь Шу не поступать согласно убеждениям? Пытаться переспорить Мэй Чансу? Запереть Су Чжэ в удобной теплой клетке?

«Нет. Байлун*, помилуй, нет! Ведь это сяо Шу, сяо Шу, сяо Шу…»
Это не был поклон, полагавшийся мертвым. Так падают под грузом скорби приученные не терять лицо: стоят незыблемо, несокрушимо, а потом, как шелк на камни – беззвучно, плавно, безнадежно – и не удержать. Не удержаться…

Слёз не было.
Боль пережала горло, не давала сделать полный вдох, но все же…
Рана была чистой. Какой-то частью – разума ли, сердца ли – он понимал, что поступил бы так же. Вернуть себе себя и сделать наилучшее, что можешь – то, что должен.
Что в этом непонятного и в чем тут можно усомниться?

– У каждого в сердце есть свои весы...

И как устроены весы его, Сяо Цзинъяня, сяо Шу прекрасно знал. Знал, что сумеет убедить, что будет понят… А жемчужина уже лежала здесь? Расписывал благоразумный план, смотрел в глаза и обещал… нет-нет, не сяо Шу. Там, на стене, сяо Шу уже не было – его похоронил под алым шелком гений, неспособный попрощаться честно. Сяо Шу было незачем врать. Кто посмел бы попрать его честь, его долг, его выбор, каким бы он ни был?
Удерживать силой посмел бы?
Посмел бы. А потом?.. Ведь так не поступают с тем, кого считают равным. С тем,кого…

Подобны пустынному ветру рыданья без слёз – истреплют нещадно, изрежут песчинками злыми…
Но даже они, иссякая, даруют покой – затихнут над бездной до дна иссушенные ими, последнего шага не сделав.

Он оставался неподвижным долго. Так долго, что время утратило смысл. Может, два удара сердца, а может, Лян успела пасть – неважно. Безразлично.
Но слёзы так и не пришли.
Зато пришло полузабытое:

– Цзинъянь, сражаться с болью глупо, боль – вода. Ты же не прикажешь высечь море? Боль – не враг тебе, войди в поток. Позволь себя обнять. Пусть он тебя подхватит и несёт – не бойся. Открывайся. Растворись. Стань сам потоком и снесешь любую боль…

– Цзинъюй…

Не голос – смятый ломкий шорох…

– … успел ли ты войти в поток, как сам меня учил? Или до последнего не веря в то, что будет, просто рухнул в него с острых скал? Поток… Но ты же что-то добавлял еще и улыбался… как там было?

«А если всё же растворишься без остатка, под толщей вод родится жемчуг».

– Жемчуг…

Свечи почти догорели. Теперь жемчужина была прохладно-лунной.

«Как раз несносному советнику под стать…»

Вот они, слёзы, вот они, вот они… опять сжимают горло, жгут под веками, размазывают контуры предметов, но… нет, не проливаются.
Неровный вдох. Неполный выдох.
Он потянулся осторожно – то ли пальцы из стекла, то ли жемчуг может испугаться. Не прикоснулся. Не посмел. Жемчуг ведь – не алый шёлк, шёлк кажется живым, лишь пока падает, а жемчуг…

– Он живой.

Всё, что он сказал здесь вслух до этого момента, сорвалось неосознанно, от боли, но теперь он хотел говорить. Усмирял свой голос, подбирал слова – будто тот, кто ушел, не собираясь возвращаться, мог слышать его, и не откуда-то с неба, а так, словно был прямо здесь, кутался в жемчужно-серебристый мех, склонялся, не склоняясь. Слушал.

– Нехорошо подарки забирать назад, я знаю, но… не могу оставить ее здесь… одну. Она живая. Если к жемчугу не прикасаться, он погибнет – померкнет, потускнеет и в конце концов умрет. Как человеческое сердце. Глупости? Ну пусть… как скажешь.

Неуловимая улыбка призрака – тень тени. Не различить, придумать разве что.

– Я не ждал тебя, но сохранял ее – память о том, что должно было быть. Грел в ладонях, прятал возле сердца… глупо. Это была не надежда, скорее – яд, не позволявший боли утихать. А уж теперь… ты ведь никому не поручил такое, правда? Положил ее сюда своей рукой. Хотел похоронить Линь Шу? Мэй Чансу? Твоя воля. Я привез тебе игрушку из Дунхая, ты сыграл, как смог, как пожелал… как счел за благо. Твоя воля. Но она живая и руку твою теперь помнит. Я собрал бы всё,что помнит твою руку…

Шепот надломился. Слезы вновь сдавили горло, но так и остались внутри.

– Это…

Вдох. И будто в пропасть…

– … почти как к тебе прикасаться.

И сердце не остановилось. Вдох. Выдох. Вдох… шепот стал почти неразличимым.

– Молчал, себе не смел признаться. Потом решил: найду жемчужину – сознаюсь, и пусть всё хоть к Яньло** провалится, убьешь – и то удача, по крайней мере, пытка кончится, может, тебя не казнили бы даже…

Осекся, задохнулся, но молчать уже не мог – кому под силу удержать лавину?

– А всё же зря ты царство мне оставил – беда, когда безумец на престоле. Мне жемчужины в придачу к царству не хватает. Я с ней как с тобой по ночам разговаривал… А потом узнать тебя не смог – что с буйвола возьмешь? Что увидишь, если прошлое глаза слепит? Там мой неотразимый сяо Шу, честь, доблесть, справедливость – целый мир. А здесь – советник Су. Невыносимый. Луна в конце концов затмила солнце. Но времени мне снова не хватило. И смелости. Я вынес бы любую ярость сяо Шу, но тихое презрение советника… А потом так быстро всё, так больно… да как бы я посмел, ты сам как жемчуг стал…

Боль больше не била наотмашь, бежала под кожей, как кровь. Он всё-таки сумел войти в поток. Брат похвалил бы. А слезы… что ж, нельзя все дары получить.

– Мне ли сетовать? Мог ли ты после всего, что пережил, вернуться ко мне тем, кого я помнил? Тебе не будет стыдно за меня, но знаешь… Я исцеляться не обязан.

Жемчужина легла в ладонь так, будто никогда ее не покидала, и, бережно сжимая пальцы, он почти почувствовал... понимал – безумие, но против воли уловить пытался и почти почувствовал… почти. Неправильный, изломанный, бесспорно невозможный, но будто бы и в самом деле пульс.

«Почти как прикасаться…»

Так сжимают хрупкое запястье, не намереваясь сделать больно, но желая оборвать бессмысленный, невыносимый спор – немедленно, сию секунду…
Но как поспоришь с убежавшим на другую сторону небес? Будешь оправдания искать то перед разумом своим, то перед сердцем. А он даже если не прав, будет прав всё равно.
Победившим достается смерть.

Будущий Сын Неба встал с колен. Будто сложенный из скверной черепицы: оступится – рассыплется, не соберет никто. Сколько же шагов до выхода? А дальше сколько?..

Неся в себе свой путь, как счет шагам вести?
Вперед на сотни ли, назад на две ладони…
Ты сам себе – беглец и сам себе – погоня.
Не бьется сердце?
Падай.
Дышишь?
Так иди.

* * *

В детстве он боялся темноты. Чудовища и демоны таились по углам, неуловимо двигались, дышали, насмехались…

«Все узнают. Даже если днем он будет самым смелым принцем – не обманет никого. Все догадаются в конце концов. О, будьте так любезны, нападайте только днем, наш командующий по ночам боится. Он в ночи не воин…»

Детство кончилось давным-давно. Теперь он знает – настоящие чудовища живут не в темноте. Умы и сердца – вот их истинный дом. А демоны… ну что ж, своих он изучил до самой мелкой черточки.
Своего.
Двуликого.
Отблеск Огненный и отблеск Лунный.
А темнота скрывает лишнее – всё, что мешает почти видеть, почти чувствовать, почти касаться…

Они не говорили с ним. Нет? Или все же…

Он смирился со своим безумием, и мир стал проще. День – долгу. Ночь – тому, кто явится на бессловесный зов в одном из двух обличий. Всё равно в каком. Лишь бы почти чувствовать, почти касаться… Жемчужина жила в ладонях, согреваясь, откликалась невозможным – биением наполненным и ровным или прихотливо ломким. И тогда он чувствовал себя почти живым.

Ему казалось, что время застыло, но истинная милость Неба в том, что этого не происходит никогда. Что бы ни случилось, время не замрет. не обратится вспять и все долги раздаст в конце концов.

Слёзы явились внезапно, в ранних безветренных сумерках, обрушились вместе со снегом. Вот ни снежинок не было, ни слёз, и вдруг… Не удержать. Не удержаться.

И рана стала чистой. Теперь по-настоящему. На самом деле.

* * *

– Только истинному Сыну Неба под силу подданных так вдохновить…

Мэй, Линь, Су… чья улыбка? Чья?

… чтоб исчезли быстро-быстро и не вздумали под дверью задержаться ненароком.

– Рыдающий наследник трона – зрелище неэстетичное и вредное.

– Ну… как сказать…

– Молчи уж, дух ехидный.

– Повинуюсь.

Так чья улыбка? Чья? Не важно, лишь бы почти видеть...

Он согревал жемчужину в ладонях и знал, что облик Огненный не явится теперь – луна опять затмила солнце, или слезы наконец-то сплавили два облика в один – не важно. У него могло и этого не быть.

А исцеляться он ведь не обязан.

Нет ничего? Держись за пустоту –
всё вышло из нее и всё в нее вернется,
дворцы и звезды, горы, море, солнце
и тихий сад в неистовом цвету, – всё в пустоте…

Храня любую суть, она тебя-то уж удержит как-нибудь.

--------------------
*Байлун 白龍 – белый дракон, олицетворяющий благородство, добродетель и невинность. Байлун считался самым милосердным из драконов Поднебесной – к нему обращались, раскаиваясь в дурных поступках
**Яньло (Яньло-ван) – один из распорядителей китайского ада.

@темы: Слэш, Фики

---

[Ежик-сан]

Negai (у нее есть и другие варианты ника) рисует по Ланъе и Конспираторам
Ее вейбо:
weibo.com/u/1843395332
Ее лофтер:
awake999.lofter.com
Семейные (и слегка кроссоверные) сцены по Ланъя
Основной тэг по Ланъе:
awake999.lofter.com/tag/%E7%90%85%E7%90%8A%E6%A...













И немного другая версия той же ситуации)



Есть у нее и ЦзинСу





Цзинъянь





ЧэньЦзины





Но главная ее любовь это Конспираторы:
Обычные дни семьи Мин. Тэг лофтера:
awake999.lofter.com/tag/%E6%98%8E%E5%AE%B6%E6%9...















И ЛоуЧэн главная ее любовь. Тэг:
awake999.lofter.com/tag/%E6%A5%BC%E8%AF%9A













И еще один кроссоверный вариант

@темы: Слэш, Рекомендации, Джен, Арты

---

наша песня хороша, начинай сначала

[Aerdin]

Название: Душеприказчик
Авторы:  Aerdin &  МИ-2
Цикл: Ловцы жемчуга, часть 2
Пейринг: Линь Чэнь/Мэй Чансу
Рейтинг: НЦ-17
Жанр: юст, драма, кинк "целительный секс", особенности торговли и управления имуществом
Статус: ЗАКОНЧЕН
Саммари: Один день Линь Чэня в Цзиньлине
Скачать на АОЗ

— Ты уверен, что не хочешь вызвать повозку и воспользоваться приглашением капитана? — Чэнь не сводил с Чансу взгляда, пытаясь уловить малейшие признаки, что позволили бы отложить визит в город.

А Чансу, похоже, прекрасно это понимал, раз даже не прятал улыбки.

— Полностью.

— Если я не успею завершить дела к вечеру, — попробовал снова Чэнь, — мне придется ночевать в представительстве Архива. Сам знаешь, насколько медлительны бывают чиновники.

— Да, — снова кивнул Чансу. — Но капитан Юань предоставил нам максимум удобства на корабле, и я не вижу необходимости…

— В его доме тебе было бы удобнее, — Чэнь вздохнул и вновь взял Чансу за запястье, прослушивая пульс, но кровь была спокойна. Ее течение не замедлялось даже на миг, сердце билось ровно, и появившееся с недавнего времени эхо благоприятных изменений в костях тоже не исчезало.

— Ты же понимаешь, в порту "господина Су" могут узнать многие, а закрытый паланкин или повозка тем более привлекут к “Жемчужине” ненужное внимание. Я не хочу рисковать.

В таком ответе Чэнь был почти уверен, но все же спрашивал вслух. Ему до сих пор казалось: отойди он от друга хотя бы на половину дня — и обязательно случится что-то плохое. Этот страх подтачивал силы изнутри, заставляя сомневаться в логичном и разумном решении.

— Сохранение моей тайны сейчас важнее всего, — Чансу накрыл ладонью пальцы Чэня на своем локте и слегка прижал, будто хотел успокоить. — Хватит нам Чжэнь Пина, который чуть ли не спит на полу у моей постели. На корабле мне действительно хорошо, я наслаждался дорогой почти месяц и с удовольствием проведу здесь еще столько же. Так что не волнуйся. А что касается чиновников...

Он громко хмыкнул.

— Ты ведь теперь не только молодой хозяин таинственного и далекого Архива Ланъя, знаешь ли! Тебе принадлежит еще и торговый дом Су. Вот увидишь, в городской управе вывернутся наизнанку, укладывая тебе под ноги ковер побогаче. Уверен, тебе хватит одного дня, а я… — он вдруг облизнулся, и Чэнь совершенно неприлично прикипел взглядом к заблестевшим губам, — буду тебя ждать.

Легко сказать, не волнуйся. Чэнь отпустил локоть друга и принялся без нужды расправлять складки на плечах. Чансу и столица были слишком опасным сочетанием, чтобы расслабляться.

В дверь каюты постучали, и послышался голос Чжэнь Пина:

— Мастер Линь, на пристани вас ждет слуга из представительства Архива с лошадьми. Что передать?

— Пусть ждет, я сейчас, — Чэнь успел только поморщиться от досады, но тут Чансу усмехнулся, шагнул вплотную, и от прижавшихся в поцелуе губ Чэню стало жарко. Далеко не нежная ласка напоминала разведку боем, Чансу атаковал стремительно — и тут же уклонился от продолжения схватки, выскользнув из объятий Чэня и обещая одной этой игрой куда больше, чем мог бы сказать словами.

Чэнь заставил себя отступить к двери на шаг.

— Я никуда отсюда не денусь, — пообещал Чансу, напустив на себя вид скромного ученого, далекого от весенних удовольствий.

Чэнь подавил внезапно возникшее рычание в горле и поспешно вышел из каюты.

Выйдя на палубу, он кивнул капитану Юаню, а потом остановился у борта, сразу же заметив на причале посланного Си Пэем слугу. Тот держал в поводу двух лошадей.

— Останешься на корабле, — Чжэнь Пин бесшумно приблизился, и Чэню не потребовалось даже оборачиваться. Как, впрочем, и пояснять следующее распоряжение. — Я могу задержаться. Приглядишь, чтобы он не появлялся на палубе, пока не стемнеет.

— Да, мастер Линь, — немедленно отозвался Чжэнь Пин.

— И выпил все лекарства, которые я оставил, — продолжил Линь Чэнь, глядя, как слуга с лошадьми озирается по сторонам, словно пытаясь высмотреть кого-то в портовой толчее. Кого — сомнений не возникало: оборванец, толкнувший его в бок, уже налетел на торговца лепешками и, сбив того с ног, мчался дальше, не обращая внимания на проклятья и крики, летевшие в спину. — Фэй Лю я возьму с собой, ему стоит прогуляться, а значит...

— Все сделаю, мастер Линь, — с чувством выдохнул Чжэнь Пин, низко кланяясь. Уже хорошо, что в ноги опять не упал, как делал это на протяжении первых двух недель после встречи с Чансу. Но верному человеку Чэнь вполне мог простить подобное выражение благодарности.

— И следи, чтобы Сюаньши не убежал на берег, — хмыкнул Чэнь, посматривая на Фэй Лю. — А то он любит это дело... Эй! — крикнул он, махнув рукой воспитаннику, сидевшему на полюбившейся бочке. — Фэй Лю! Пойдешь со мной в город? Проверим, не похужели ли столичные сладости?

Юноша тут же встрепенулся, вскочил на ноги, а потом подхватил дремавшего рядом Сюаньши, прыгнул в воздух и одним прыжком перелетел на причал.

— Похоже, Фэй Лю согласен, — в голосе Чжэнь Пина слышалась улыбка. — Да и мне за щенком не смотреть, уже хорошо.

Чэнь только хмыкнул и поспешил на берег, пока Фэй Лю не решил, что сладости нужно искать прямо на причале. Но сладкую лепешку, впрочем, ему пришлось купить.

До Архива они добирались достаточно долго, даже с учетом того, что слуга сначала бежал следом, а потом безнадежно отстал.

Стоило только завернуть в ворота столичного представительства, как во дворе появился Си Пэй. Хитрый управляющий тут же начал раздавать приказы слугам и, нет-нет, да поглядывал на Чэня, явно стараясь скрыть свое беспокойство. Не иначе переживал, напредставляв себе хозяйскую скорбь. Чэня согрела эта забота, но он, не подав вида, первым делом потребовал себе отчеты о выполненных поручениях.

А их, еще из Юйчжоу, он отписал Си Пэю достаточно.

За тот неполный месяц, что прошел с памятного визита княжны Му в Архив, она должна была уже предпринять определенные шаги, и теперь Чэнь желал знать, какие. Контролировать и направлять, впрочем, эту воинственную женщину он не собирался, предпочтя переложить сомнительное удовольствие наставлений на более подходящего человека. К тому же, уже вовлеченного в дела семьи командующего Линь.

— Хоу Янь так ни разу и не покинул город? — просматривая поданный Си Пэем отчет, удивился Чэнь.

— Люди говорят, он всецело занят службой императору, — подтвердил Си Пэй, словно между делом ставя рядом с Чэнем тарелку с пирожками. — Его влияние растет, как и количество визитов в дома знати.

Значит, сиятельный хоу взялся за упрочение власти Сяо Цзинъяня... Чэнь усмехнулся.

— Отправь к нему посыльного, — он пододвинул к себе тушь и бумагу, собираясь написать письмо с просьбой о встрече. — Ты же сделал все, как я велел?

— Да, молодой хозяин! Все в точности, — Си Пэй подал ему второй доклад. — А здесь все о сделке с продажей усадьбы. Управляющего торгового дома уже известили, он вот-вот прибудет сюда.

— Хорошо, — судя по сведениям, раздобытым Си Пэем, усадьбу — в числе прочих домовладений — покупала казна. Пересмотр дела мятежной армии привел к восстановлению в правах многих ранее родовитых семейств, и теперь император желал вернуть часть земель и имений.

— А где Фэй Лю? — спросил Чэнь, не прерывая чтения.

— Молодой господин на кухне, — засмеялся Си Пэй. — Там как раз пекут пирожки. Вот, попробуйте один?

— Я пока не голоден. Вели лучше приготовить воды, я хочу привести себя в порядок.

— Конечно-конечно, — торопливо закивал Си Пэй, — слуги уже поставили бочку. И вам, и молодому господину Фэй...

— Вот и отлично.

Ли Ган со всеми необходимыми бумагами приехал, когда чистый и вымытый Чэнь допивал чай после массажа, на котором настоял дотошный Си Пэй. Впрочем, Линь Чэнь остался ему только благодарен: тело, расслабленное горячей водой, душистым маслом и опытными руками старика, не потерявшего своего мастерства, ощущалось полным сил. А вот одного взгляда на опустившегося в низком поклоне Ли Гана хватило, чтобы заметить, как осунулся за прошедшие полгода бывший десятник армии Чиянь. Раньше он походил на степного сурка, а теперь, пусть и одетый так же добротно, напоминал отощавшую крысу: щеки успели втянуться, глаза потускнеть, а щегольские усики — уныло обвиснуть. Да и седины в волосах прибавилось.

— Поднимайтесь, — проговорил Чэнь, подмечая на лице управляющего Чансу признаки проблем с печенью. Ли Гану стоило бы попить очищающего сбора.

— Бумаги на продажу усадьбы Су готовы, мастер Линь, — но, даже поднявшись, тот все равно смотрел в пол. Да и голос звучал слишком глухо, так что приходилось вслушиваться. — Дозволено ли мне знать, будете ли вы продавать резиденцию в Ланчжоу?

Чэнь бы сказал, что судя по настрою Чансу, Ли Гану тоже недолго оставалось находиться в неведении, но торопить события не хотелось.

— Боишься, что я все, что принадлежало Чансу, продам и в Архив вернусь? — усмехнулся он, намеренно поддевая Ли Гана в больное место. — Или так прикипел к столичной усадьбе?

— Так ведь там каждый камень о главе напоминает, — Ли Ган тяжко вздохнул. — Я уж и стараюсь не ездить туда, но приглядывать за домом все равно приходится. Конец зимы выдался снежным, деревья под весом налипшего снега едва веток не лишились вовсе. Так что езжу — и тоска берет...

Чэнь только вздохнул про себя: Чансу, зараза, привлекал к себе человеческие сердца сильней, чем хули-цзин. И если от коварной лисицы еще нашелся бы оберег, то тут приходилось расстаться с надеждой сразу.

Горящий уголь в мешок не спрячешь, сердцу изменить не прикажешь.

— Нет, пока продажа резиденции в Ланчжоу не входит в мои планы, — ответил Чэнь на самый безопасный вопрос. — Хотя, кто знает, могу и передумать.

Ли Ган торопливо кивнул, снова опуская голову, и Чэнь вздохнул, не в силах терпеть это тщательно скрываемое уныние.

— Поехали, — рывком поднялся он на ноги. — Нужно закончить с усадьбой, у меня еще куча дел в столице, и я не собираюсь застрять здесь надолго.

Ли Ган снова поклонился, а Си Пэй, ужом скользнувший в комнату, хитро посмотрел на управляющего Чансу и доложил, что повозка готова.

Повозка? Чэнь же собирался доехать до министерства верхом?

— Охрана тоже уже готова, молодой господин, — принялся докладывать Си Пэй, — и ваши платья... Самые лучшие, как вы и приказывали.

Чэнь не припоминал таких распоряжений, но, быстро прикинув, сообразил, куда клонит умный старик.

Для быстрейшего решения дел можно было и потерпеть тяжелые, богато расшитые платья, потому как ничто не подгоняло чиновников быстрее, чем желание выслужиться.

— Оттуда я сразу проеду к хоу Яню, — уже начал Чэнь, а потом увидел развернутое платье и чуть не поперхнулся, разглядев вышивку жемчугом. — Не слишком ли?

— В самый раз, молодой господин, в самый раз, — поглаживая яркий синий шелк, пробормотал Си Пэй. — Некоторые людские заблуждения нужно подкреплять, особенно если они идут во славу Архива.

— Это о чем ты? — уже подставляя руки под рукава, спросил Чэнь.

— О вашем родстве с духами гор и облачными феями, конечно же, — не моргнув и глазом, отозвался хитрый старик. — Это же они превращают для вас капли дождя в тумане в жемчуг.

— А-а, — протянул Чэнь и усмехнулся. — Ну, тогда да.

Он повел плечами, ощущая тяжесть жемчужных узоров, твердых, словно пластины доспеха. То платье для Чансу, что не помогло отвести взгляд капитана Юаня, получилось гораздо легче — но там Чэнь сам следил за тем, как облегчить узор серебром и белым шелком, а здесь...

— Ты выгреб весь жемчуг, что ли, что нашел в столичных лавках?

Си Пэй тихо засмеялся.

— Куда там ничтожному червю, — довольно глянул он на облаченного Чэня и поднес служанкам две жемчужные нити — вплести в косицы, скрепленные заколкой из вечного серебра. — Так, всего лишь половину.

— Ох, чую, обманываешь ты меня... — он вышел на веранду, и у Ли Гана, все это время поджидавшего во внутреннем дворе, даже округлились глаза. Не ожидал, значит, подобного. Ну, значит, и министерские чиновники порасторопней будут. — Ладно.

— Про ужин-то... Про ужин не распорядились! — спохватился Си Пэй, когда Чэнь уже садился в повозку.

— Пусть готовят побольше, — только и сказал Чэнь, усмехнувшись собственной идее вернуться на корабль с коробами еды.

Хотя Чансу действительно стоило немного разнообразить нехитрую дорожную пищу.

Сыграло платье свою роль или нет, но оформление бумаг и в министерстве, и в городской управе прошло без проволочек. Чем-то похожий на черепаху чиновник — не ши-лан, но и не мелкая сошка — толково оформил передачу собственности, успев получить все согласования и проставив нужное количество печатей министерства финансов сам. Даже поразительно: Чэню и идти никуда не пришлось, достаточно было приложить печати, свою личную и торгового дома Су.

Оговоренную сумму, впрочем, предстояло получить по заверенному обязательству. Этому факту Чэнь не удивился — он и сам не раз подписывал подобные долговые расписки торгового дома Су.

— Да, деньги получите у казначея, господин Линь, — подтвердил чиновник догадку и до странности нелепо поджал нижнюю губу. — В любой момент. Иначе вы вправе подать жалобу.

— Вот и проверим, — выйдя на улицу, Чэнь передал долговую расписку Ли Гану. — Займись этим. Возьми людей и… — но управляющий и сам сообразил бы, что за крупной суммой денег следует отправляться с охраной. — Потом сообщишь в Архив, все ли прошло гладко.

Тот лишь молча поклонился. Чэнь кивнул ему на прощание, снова забравшись в повозку, устроился на сиденье и аккуратно расправил рукава.

Мысли сами собой скользнули в русло предстоящего визита в дом хоу Яня.

Несмотря на то, что Линь Чэнь знал историю Янь Цюэ в подробностях, доступных далеко не многим, лично с бывшим послом, шурином и столь же бывшим другом нынешнего императора он еще не встречался. Только обменивался письмами, подобно отцу: для того дружба с хитроумным и талантливым хоу, делавшим вид, что он полностью удалился от дел, относилась к вещам личным и одновременно прошлым. Чэнь всегда подозревал, что отец испытывает вину и сожаление — что не предупредил плохого исхода дел, по крайней мере. Как и по отношению к женщине, что многие годы лежала под камнем на семейном кладбище.

Но в отцовские отношения с кем бы то ни было, Чэнь предпочитал не вдаваться. Да и свою осведомленность старался особо не показывать. Что в делах с сохранением тела Линь Се, что в прочих тайных и внешне совершенно незаметных движениях бывшего дипломата.

Вот только Мэй Чансу заварил в столице такую кашу, что теперь стоило быть готовым ко всему. Во всяком случае, Чэнь не допускал и мысли, что человек, столь сведущий в искусстве интриги, окажется слеп к мелочам, случайно вышедшим на свет.

Поместье светлейшего хоу казалось скромным. Позолота у ворот изрядно потускнела, а с ворот кое-где даже облупилась краска, но вместе с тем Чэнь заметил подновленные камни двора и начатое переустройство павильона, так удобно скрытого пышными зарослями розовых рододендронов.

От понимающей усмешки Чэнь не удержался. Хоу Янь держал одну видимость, а на самом деле, похоже, уже разворачивал свой талант прямо в будущее Лян. Интересно, прислушивался ли уже к его советам наследный принц или только подходил к этой мысли?

Сам хозяин встретил его во втором дворе, и его цепкий взгляд доставил Чэню немало удовольствия. Он низко поклонился, уже прекрасно понимая, что высокородный хоу в одно мгновение оценил и наряд своего гостя, и цель визита.

— Рад приветствовать в этом доме достойного сына моего хорошего друга. Вы оказали мне честь личным визитом, молодой господин Линь.

Чэнь выпрямился, и Янь Цюэ жестом пригласил его проследовать в сад.

В противоположную сторону от начатого переустройства.

— Всегда надеялся, что смогу засвидетельствовать почтение лично, — так же аккуратно заметил Чэнь, даже не повернув головы к раскопанным дорожкам. — К сожалению, дела, что привели меня в столицу, возникли из-за печальных событий недавнего времени.

— Немыслимо, как много изменилось всего лишь за два года, — так же уклончиво ответил императорский шурин.

Мэй Чансу. Имя зыбко шевельнулось воздухе, словно аромат цветов, принесенных ветром. Мэй Чансу и помощь, что была оказана ему Архивом Ланъя.

— Некоторые долги должны отдаваться, не взирая на количество прошедшего времени, — спокойно ответил Чэнь, и хоу медленно кивнул. — И павшие, сколько бы лет ни прождали вдали от родового храма, все равно жаждут упокоиться подобающим образом.

Следующий шаг хоу Яня получился словно с заминкой. Чэнь сделал вид, что не заметил колебаний собеседника.

— Должно быть, княжна Му, — продолжил он неторопливо, — уже написала вам письмо? Хотя, возможно, сам повод для вашей встречи вынудит ее избегать посланий, что могут оказаться в ненужных руках. По какой-нибудь трагической случайности.

Янь Цюэ остановился и словно между делом глянул по сторонам, а Чэнь удержал новую улыбку внутри себя.

— Полагаете, княжна пожелает заговорить о давнем печальном деле? — негромко уточнил хоу.

— Том самом, что лежит под плитами монастыря Сюаньтянь, — подтвердил Чэнь, чуть пройдя вперед и старательно разглядывая роскошный цветок перед собой.

Спрашивать о том, чего Янь Цюэ стоило подменить отрубленную руку Линь Се, которую привезли императору в знак доказательства смерти командующего, Чэнь не собирался. Как не собирался упоминать о роли Архива в том, что Се Юю так и не удалось доставить в столицу само тело Линь Се. Вряд ли Янь Цюэ посвящен в подробности того нападения на армейский обоз — Чэнь до сих пор старался не думать об удаче, что сопутствовала ему и мастерам Архива в ту ночь. Неподготовленное, наспех предпринятое дело, удавшееся лишь чудом, однако в результате Ся Цзяну досталась лишь отрубленная рука с приметным шрамом и браслетом командующего. Оставалось только подменить ее уже в столице и спрятать потом, а с этим вполне справился хоу Янь.

Теперь же, по прошествии четырнадцати лет, мертвый командующий армии Чиянь мог обрести вечную жизнь целым, как и положено.

Янь Цюэ глубоко вздохнул.

— И вы хотите, чтобы я... — он замолчал снова, будто засомневавшись, что верно понял намек. Чэнь, наклонившись к цветущей ветке, сорвал нежно-розовый лепесток и посмотрел сквозь него на солнце, на просвет.

— Воздав последние почести, сиятельная княжна тем самым исполнит родовой долг, скрепленный давним договором.

Молчание хоу, так и стоявшего за спиной Чэня, стало еще многозначительнее. Чэнь выпустил лепесток из пальцев и с интересом пронаблюдал, как он плавно летит вниз и ложится на камни дорожки.

— Если бы договор был подтвержден, — тихо проговорил Янь Цюэ, — это бы сильно объяснило одиночество княжны Му. Но доказательств тому не существует. Иначе бы император...

— Он не простил бы обмана, — продолжил Чэнь и развернул веер. — И не простит, если вы последуете этим путем.

— Вы? — совершенно четко выделил главное в услышанной фразе хоу Янь.

— Сиятельной княжне понадобится помощь знающего человека, который бы быстро провел её через жернова министерства ритуалов… Право княжны говорить от имени рода Линь было признано самим императором; следует довести это до сведения чиновников министерства ритуалов, — Чэнь преувеличенно внимательно рассматривал изречение на своем веере. — Долг перед предками принявшей её семьи священен, и заброшенную столичную резиденцию ей отдадут достаточно легко.

Янь Цюэ кашлянул. Чэнь поднял на него вежливый взгляд.

— А потом, возможно, появится даже наследник? — лицо старого посла оставалось непроницаемым, а Чэнь едва не поперхнулся сам. Определенно, Янь Цюэ смотрел еще дальше, чем представлял себе Чэнь. — Новорожденный или усыновленный, к примеру.

Даже Чансу до такой идеи не додумался: сыграть на слухах и домыслах, если Му Нихуан вдруг пожелает усыновить ребенка подходящего возраста. Если это не проверка и не попытка прощупать почву, жив ли на самом деле Линь Шу…

Чэнь склонил голову. Нет.

Но сиятельный хоу станет надежным союзником княжне в деле признания вдовства.

— Вполне возможно, что дерево рода Линь оживет, если ему привьют молодой побег, - согласился вслух Чэнь. — Княжна, говорят, невероятно сильная и решительная женщина, ей будет о ком заботиться. К тому же, возможно, так она сможет еще и послужить во славу императора.

— Мне казалось, мастер Линь, вам достаточно хорошо известна моя решимость, чтобы вы могли говорить об этом с полной уверенностью, ни в чем не сомневаясь, — раздавшийся за спиной голос Му Нихуан оказался чуть хрипловатым, но твердым. Чэнь позволил себе повернуться не спеша, а потом уважительно поклонился сиятельной княжне. — Приветствую, хоу Янь, молодой хозяин Архива. Признаться, мне пришлось побегать за вами, мастер Линь... и, надеюсь, я еще не опоздала.

Поклонившись в ответ, Чэнь мимолетно заглянул в живые темные глаза и чуть расслабился, не обнаружив в них ни малейшего признака безумия. Княжна выглядела намного лучше, чем в прошлую встречу, как будто и впрямь отошла от опасной черты. Сейчас Му Нихуан даже носила цветное, а не траурное платье. Белыми оказались лишь пояс и вышивка — несколько необычный для столицы наряд, но прославленную княжну, по всей видимости, совершенно не волновало отличие. А вот Чэнь не мог отделаться от ощущения, что видит перед собой нечто сродни доспеху, хотя и подобающее женщине ее возраста и происхождения.

— Сомневаюсь, чтобы вы искали меня, чтобы снова высказать свои обвинения и новые догадки, — спрятал укол за словами Чэнь и поклонился ниже, ощущая Нихуан своей ци, как противника на поле боя. — А раз нет, то буду счастлив помочь вам, чем смогу. Хотя я оказался бы вам более полезен, если бы сиятельный хоу заранее предупредил меня, что ждет еще одного гостя сегодня.

Чэнь перехватил быстрый взгляд Яня Цюэ на княжну, после чего та выше вздернула голову, словно и впрямь нагрянула без предупреждения, будто из засады.

Это несколько меняло дело.

— Приношу извинения мастеру Линь, — в голосе Янь Цюэ прослеживалась нотка сожаления. — Вам должно быть известно, насколько упрямы и непредсказуемы бывают люди военные.

Последнее Чэнь действительно хорошо знал по собственному опыту: Чансу далеко не сразу научился не рубить с плеча. Сердце на миг согрелось от нахлынувшей нежности, и Чэнь только вздохнул, снова переведя взгляд на княжну.

— Я желаю купить усадьбу Су, — произнесла Му Нихуан. Чэнь заметил, что она сжала пальцы левой руки в кулак. — Я знаю, вы приехали сюда именно за этим. Любую цену, что предложил вам покупатель, я удвою.

— Боюсь, вы зря потратили время на мои поиски, — получалось, болезнь княжны Му ушла в самую глубину, и Чэнь немедленно потерял интерес к разговору. — Несколько часов назад я уже подписал документы о продаже. Усадьба отошла казне, и, должно быть, именно сейчас управляющий торгового дома получает деньги по этой сделке.

— Скорее всего, усадьба Су оказалась в числе тех имений, которые казна выкупает для переустройства, — вдруг вмешался хоу Янь. — Вместе с пересмотром содержания и упразднением титулов императорской семьи. Наследный принц поручил эти мелочи мне и цину Шэню, так что, боюсь, признать сделку недействительной не выйдет.

Янь Цюэ покаянно развел руками, но княжну это не умиротворило: Му Нихуан сердито сжала губы.

— Однако в качестве небольшой компенсации у меня есть для вас другой дом, — Чэнь небрежно обмахнулся веером и никак не отреагировал на скептический взгляд. — Полагаю, старая резиденция семьи Линь гораздо дороже вашему сердцу и куда более подходит знаменитой княжне Юньнани.

— Да как вы смее... — начала Му Нихуан, и Линь Чэнь уже представил во всех подробностях, что произойдет дальше, но тут в разговор вступил хоу Янь. Старый лис, должно быть, сообразил о недогадливости княжны, привыкшей махать мечом больше, чем думать головой.

— Неужели вы против признания вас вдовой Линь Шу, Нихуан? — спросил он, разом сбивая с воинственно настроенной женщины весь запал.

Му Нихуан поперхнулась остатком фразы, и Чэнь немедленно этим воспользовался.

— Не может быть, чтобы вы не поняли, к чему ведет возложенное на вас поручение, — сказал он, и, хвала небесам, на этот раз княжна промолчала, видимо, наконец разворачивая мысли, точно лошадь, в нужную сторону.

— О, — только и сказала она, переводя потрясенный взгляд с Чэня на хоу Яня и обратно.

А потом вдруг стремительно опустилась на колени, кланяясь Чэню в ноги.

— Прошу простить глупую женщину, — произнесла она. — Пережитое ослепило меня и едва не лишило разума.

Хоу Янь снова глухо кашлянул, а Чэнь поспешно поднял княжну с колен и тяжело вздохнул:

— Право, нашли перед кем кланяться! Особенно если учесть, что это не моя идея. — Му Нихуан подняла на него вопросительный взгляд, и Чэнь покачал головой.

— Я всего лишь душеприказчик, сиятельная княжна, — напомнил он. — Мэй Чансу оставил мне целый ворох дел и поручений. Боюсь, в ближайшие три года я буду заниматься только его делами. Но эта идея, полагаю, его прощальный подарок вам.

Глаза Му Нихуан наполнились слезами, но в следующий миг княжна решительно смахнула влажный блеск рукой.

— Уважаемый хозяин дома передаст вам то, что с риском для себя хранил много лет, — позволяя княжне сохранить лицо, Чэнь повернулся к хоу Яню, который почти удачно скрыл свое удивление. — Когда, разумеется, родовая усыпальница будет восстановлена.

— Приложу все силы, чтобы это случилось как можно быстрее, — тут же с готовностью отозвался Янь Цюэ, а потом словно опомнился. — Прошу извинить, возраст… Что же я держу вас в саду, пройдемте в дом!

— Признаться, меня еще ждут дела, я, наверное... — начал Чэнь, но хоу Янь не позволил ему договорить.

— Боюсь, господин Линь, я не смогу отпустить вас так рано, — сказал он. — Я ведь еще не расспросил вас о вашем отце. Письма от него приходят так редко, а узнать новости все равно хочется…

— И я с удовольствием послушаю тоже, — надежда, что Му Нихуан посчитает разговор неинтересным, рухнула, не успев толком зародиться. Чэнь немедленно заподозрил княжну в желании узнать что-то новое о сяо Шу. — Линь Сюань показался мне необычайно мудрым человеком.

— Вы с ним знакомы? — улыбнулся хоу Янь, раздвигая двери, ведущие в дом.

— Не так давно я приезжала в Архив, — кивнула Му Нихуан, проходя за ним следом, — и, признаться, не была готова к оказанному мне приему.

Чэнь задержался на веранде, краем уха слыша, как Янь Цюэ аккуратно расспрашивает гостью о подробностях.

"Приему", надо же. Он накрыл ладонью то место на плече, где остался лишь тонкий шрам от зашитой Чансу раны, и потер мышцы, избавляясь от призрачной боли, нет-нет, да напоминавшей о событиях месячной давности.

— …сейчас с цином Лю наводим порядок в делах министерства ритуалов. Его предшественник оказался весьма неаккуратен.

— Неужели? Странно, — должно быть, Чэнь отвлекся надолго, раз упустил момент, когда беседа в комнате свернула к другой теме.

Хоу Янь мягко улыбнулся.

— Даже не представлял, что сад моего дома настолько живописен, что может отвлечь самого хозяина Архива Ланъя. — От Чэня не укрылось то, каким непонимающим взглядом наградила хоу Му Нихуан. — Но в разговоре с княжной я случайно вспомнил об одном соглашении лянского престола с Архивом. Может, вы сообщите, совершаем ли мы с цином Лю ошибку или…

— Да, — даже не дослушав, сложил веер Чэнь и вежливо улыбнулся княжне. — Вы же понимаете, не стоит разрушать достигнутое равновесие.

— Ах, вот оно что… тогда конечно, — Янь Цюэ кивнул, а вот Му Нихуан, похоже, окончательно перестала понимать, о чем идет речь.

Чэнь не удержался от искушения добавить еще немного в сумятицу ее мыслей.

— Все это относится к замыслам моего уважаемого отца, и о них мне известно не так уж много, — заявил он, порядком исказив положение дел. — К сожалению, я нерадивый сын и больше озабочен чужими делами, нежели заботами Архива. Но Великая Лян далеко не первой заключила подобное соглашение с Архивом.

— Вот как? — невозмутимо переспросил Янь Цюэ.

Чэнь взглянул ему в лицо, не таясь.

— Дунхай — последний, но и им помешала лишь война, и…

— Вопрос уже решен? — так же прямо уточнил старый хоу. — Статус земель подтвержден?

Чэнь лишь на мгновение прикрыл и снова поднял веки. Больше пояснений не потребовалось: Янь Цюэ задумчиво кивнул, а потом молча указал вошедшим слугам поставить перед гостями столы.

Чэнь был практически уверен, что соглашение о переводе дальнейших отношений с Архивом в статус межгосударственных останется в силе: ни одна из стран, пользующихся услугами Архива, не позволила бы себе остаться на шаг позади других.

От чая он отказался — внешне легкомысленными замечаниями подведя разговор к делам княжны, присутствовать при обсуждении которых не имел права. После чего вежливо раскланялся и уже в воротах едва не столкнулся с прибывшим Ле Чжанъином. Соратник наследного принца выглядел озабоченным и едва ли смотрел по сторонам, так что Чэнь только порадовался, что предпочел повозку седлу.

Определиться с причиной собственного подспудного беспокойства труда не составляло. Стоило всем этим людям узнать, что Чансу жив и находится в столице, и того снова затянет опасный водоворот. Всю дорогу до представительства Чэнь не мог отделаться от глупой мысли, что генерал Ле явился не случайно, словно наследный принц почувствовал приближение Чансу. Каким-то невозможным образом, словно драконья кровь могла почуять другого человека на расстоянии.

Хотелось забрать Фэй Лю вместе со щенком и вернуться на корабль немедленно, чтобы наконец отплыть и увезти Чансу подальше от столицы. Но спешить, разумеется, было нельзя — Чэнь не желал давать поводов для подозрений. Никому.

Хватало уже того, что Си Пэй вовсю собирал какие-то вещи, среди которых Чэнь вдруг опознал покрывало из птичьего пуха.

— А это еще зачем?

— Для тепла, — не моргнув и глазом, отозвался старик, самолично увязывая тюк. — Желаете сладкий пирожок?

— Вкусный! — согласился Фэй Лю, сидевший на ступенях веранды. Сюаньши, который устроился рядом, тоже что-то с аппетитом жевал. В глаза Чэню вдруг бросилось, как сильно вырос щенок. Совсем скоро он станет таким тяжелым, что его уже невозможно будет взять на руки.

— Ли Ган не появлялся? — вздохнул Чэнь, избавляясь, наконец, от верхнего платья.

— Еще нет, — ответил Си Пэй. — Так вы будете пирожки?

— Неси, — нехотя согласился Чэнь и уселся рядом с Фэй Лю.

Си Пэй, разумеется, распорядился не о пирожках, а о полноценном обеде: Чэнь покосился на невозмутимое плоское лицо и только кивнул управляющему, чтобы тот сел за стол напротив Фэй Лю.

Юношу разговор, разумеется, не интересовал, а вот в болтовне Си Пэя можно было выловить важное.

Жизнь в столице менялась, медленно, но неуклонно, отражаясь в этих мелочах, словно лучшем зеркале из полированной бронзы. Наследный принц затеял стройку на западной окраине столицы, и городская беднота ринулась туда: платили там не очень много, но зато кормили — аж дважды в день, причем вместе с семьей.

Сожженный вместе с мастерской фейерверков квартал отстраивали заново, да так, чтобы облегчить проезд: улицы сделали установленной ширины, и каждому жителю выделили по два бу — для устройства на первом этаже лавки или харчевни.

— Так купцы едва не подрались, выясняя, кто и на каких условиях приберет их к рукам, — посмеиваясь, рассказывал Си Пэй. Чэнь кивнул: для домов установили предельную высоту в три жилых этажа над лавкой, и выходило, что жилье погорельцам купцы отстроили сами. В идее проглядывал стиль Чансу — такие фокусы требовали как минимум трех составляющих: самой идеи, государственной воли и должной проработки на уровне управы. По всей видимости, второго и третьего у Сяо Цзинъяня было в достатке.

Настроение необъяснимо испортилось. В какой-то момент Чэнь поймал себя на том, что бездумно смотрит на то, как колышутся на ветру листья бамбука. Как долго Чансу еще будет оставаться с ним, прежде чем уйдет? Янь Цюэ и Линь Сюань тоже были друзьями… но уже много лет не встречались лично, обмениваясь лишь редкими письмами.

— ...Ли Ган, молодой хозяин.

— А, Си Пэй, — Чэнь тряхнул головой, отгоняя мысли. Он слишком хорошо знал Чансу, а раз так, то и для печали и одиночества времени еще выдастся в достатке. — Зови его сюда и распорядись, чтобы начинали укладывать короба с едой. Судя по твоей скорбной физиономии, на ночь я здесь не останусь.

— Я только спросил, — виновато вздохнул управляющий. — Когда вас теперь в столице увидишь... Может, и не доживу уже.

Он вытер глаза рукавом.

— Ерунду не говори, — хмыкнул Чэнь, слегка пихнув его веером в живот. — А то возьму с собой. Недели две морской качки — и ты сам взмолишься отпустить тебя в столицу.

Си Пэй пробурчал что-то невнятное, но определенно неодобрительное, и снова ушел, чтобы достаточно скоро вернуться уже с Ли Ганом.

— Все в порядке, мастер Линь, — ответил тот на вопросительный взгляд Чэня. — Казна полностью рассчиталась с торговым домом Су за усадьбу. Половину отдали золотом, половину жемчугом из Восточной Ин.

— По новой или старой цене?

Ли Ган даже усмехнулся.

— По старой, — ответил он и покосился на Си Пэя, который, взмахивая рукой, что-то втолковывал слуге в дальнем конце двора. — Никто ж не знал, что цена так вырастет.

— Вы сговорились, — нет, не зря Чансу оставил Ли Гана в столице, не зря.

— Как глава учил, мастер Линь, — вздохнул тот, снова насупливаясь.

— Хорошо, — кивнул Чэнь и поднялся на ноги со ступеней. Фэй Лю, похоже, уже убежал куда-то, но найти его проблемы не составит.

А когда Си Пэй соберет припасы, можно будет отправляться. На душе сразу стало легче.

— Капитан Юань Жэньго известил, что вы намерены отправиться в Дунхай, — напоследок, видимо, решившись, спросил Ли Ган.

— А он уже выгрузил вино? — если Чансу весь день просидел в душной каюте, скрываясь от случайного взгляда...

— Да, и загрузил шелк. Даже не привлекал слуг торгового дома, — ответил Ли Ган, и Чэнь разом успокоился. Капитану хватило ума, значит. — Он сказал, вы велели придержать "Улинъе" до зимы.

Чэнь кивнул.

— На обратной дороге я снова заверну в столицу, — сказал он. — Подготовьте полный отчет по делам торгового дома к этому времени.

— Слушаюсь, — поклонился Ли Ган. Уходя, он больше не сутулился, но Чэнь даже не успел задаться вопросом, почему, как увидел во дворе нагруженную вещами повозку.

— Си Пэй!!

Старый пройдоха крутился рядом, укладывая поверх тюков и коробов еще какой-то мешок, и, не заметив Чэня, смешно подскочил от окрика.

— Это еще что? — ткнул в поклажу веером Чэнь.

— Так наши матрацы всё получше, чем на корабле-то, — заторопился Си Пэй, — ровные, ни комка, ни промятины. Одеяла вот... Два. И мальчику тоже. А еще книги, чтобы не скучно было в плавании...

Чэнь скорбно вздохнул. Книг Чансу и впрямь не хватало. Труды Вэй Бояна он перечитывал уже по второму разу, и о новой пище для деятельного ума друга Чэнь действительно не подумал.

— Управы на тебя нет, — пробормотал он. Си Пэй довольно просиял. — Книги-то хоть стоящие?

Управляющий закивал.

— Ладно, — Чэнь махнул рукой Фэй Лю, посмотрел, как юноша устраивается между корзинами, а потом подсадил туда же Сюаньши. — Поехали.

— Буду ждать вас летом! — прокричал им вслед Си Пэй, когда повозка, наконец, тронулась.

Сюаньши залаял, будто подтверждая, и Чэнь засмеялся.

— Приедем, — решительно заявил Фэй Лю, разламывая пополам пирожок. — И брат Су.

Чэнь махнул, прощаясь с Си Пэем, а потом дотянулся до Фэй Лю и потрепал того по макушке. Тот фыркнул, но из-под руки выскользнул не сразу.

Ожидание встречи с Чансу сделало дорогу до порта немыслимо долгой, и Чэнь едва дождался, пока они доберутся до пристани.

Завидев их, на "Жемчужине" оживились. Сидевшие поодаль грузчики засуетились и чуть не попали под ноги сначала Фэй Лю, с радостным воплем помчавшемуся к сходням, а потом и Сюаньши, который воодушевленно понесся следом.

Даже немного позавидовав им в глубине души, Чэнь дождался капитана Юаня.

— Пусть вещи несут к нам в каюту, — сказал он, — а потом снимаемся с якоря.

— Да, господин Линь.

Капитан отдал команду, и первый тюк — здоровенный, перевязанный веревкой в трех местах — потащили по сходням.

Чэнь наконец поднялся на борт сам, не спеша и не позволяя себе ускорить шаг, а у самой каюты и вовсе замер, прислушиваясь.

За дверью слышались отрывистая речь Фэй Лю и веселый лай Сюаньши, а полный скрытого смеха спокойный голос Чансу спрашивал, куда потерялся брат Чэнь.

Сердце немедленно согрелось, и все словно снова встало на свои места.

— Си Пэй, пройдоха, собрал мне в дорогу целую кучу вещей, — сказал Чэнь, заходя в комнату. — Даже матрац для тебя передал! И как догадался только, что ты со мной? Я ему и слова не сказал!

Чансу, сидевший, оказывается, за рабочим столом, отложил кисть и, вытащив из-под Сюаньши полу платья, поднялся на ноги. Фэй Лю тут же подскочил, помогая ему встать, но Чансу смотрел только на Чэня, и от улыбки в этих глазах начинало казаться, что невозможное счастье, надеяться на которое Чэнь давным-давно себе запретил, вот-вот обернется реальностью.

— Полагаю, ты в силах обмануть хоу Яня и прочих, но не тех, кто знает тебя всю жизнь, — тепло усмехнулся Чансу и перевел взгляд на Фэй Лю. — Раз Чэнь здесь, значит, мы скоро отплываем. Проверь, чтобы на корабль не попал никто посторонний. Сюаньши тебе в этом поможет.

— Да! — решительно кивнул Фэй Лю, и скоро его голос доносился уже с палубы.

— Мне показалось, или ты его действительно отослал? — оглянулся на закрытую дверь Чэнь. — Хочешь, чтобы я в подробностях рассказал тебе о столице?

— О, о столице тебе рассказать придется, но позже, — Чансу сделал последний шаг навстречу и обнял, прижимаясь всем телом. — И да, действительно отослал. Как думаешь, почему?

Он чуть наклонился назад и Чэнь тут же подержал его под спину — а потом изумленно охнул, когда Чансу перехватил его за плечи и поцеловал.

Этот поцелуй вышел не таким, как утром: легким, радостным, почти будничным — словно в порядке вещей для них теперь было не только перешучиваться, но и прерываться на поцелуи с той же непринужденностью.

Они замерли у открытого на реку окна, и Чэнь чувствовал спиной ласку горячего, почти полуденного летнего солнца, впитывал ее всей кожей, как и вкус этих губ — и понимал, что снова плывет, непоправимо увлекаясь.

— Не знаю, как для тебя прошел этот день, — шепнул Чансу, стоило только поцелую прерваться, — но я успел соскучиться, Чэнь.

“Я тоже”. Слова едва не сорвались с языка, и Чэнь вовремя заткнул себе рот — новым поцелуем, пользуясь тем, что Чансу, должно быть, устал сидеть на месте без движения.

— Сделать тебе массаж? — шепнул ему Чэнь. — Он разгонит кровь, и ты сразу почувствуешь себя лучше.

— Я не массажа хочу, Чэнь, — выдохнул Чансу, притягивая его к себе. — Как думаешь, у нас есть время на большее?

Понимание окатило жаром. Чэнь невольно сглотнул, ощущая, как наливается плоть, и посмотрел другу в глаза.

— Фэй Лю занят, а Чжэнь Пин не осмелится войти, раз ты здесь, — произнес Чансу, едва ли не уговаривая, словно он и не надеялся на согласие.

— В прошлый раз он сам… — начал Чэнь, но Чансу только кивнул.

— Напросился, да, — он развязал на себе пояс, неотрывно глядя Чэню в глаза. — Я желаю тебя. Неужели ты мне отказываешь?

В груди горячо толкнулось сердце. Даже если шла речь только о весеннем удовольствии и вливании ци — неважно! Чэнь незаметно сглотнул и провел ладонью по груди друга, раздвигая полы платьев.

— Когда меня соблазняет такой красавец, разве я могу устоять? — пряча любовь за шуткой, спросил он. — И если ты снова вспомнишь, что едва выздоровел, я тебя укушу.

Чансу вдруг замер на короткий миг, а потом ухмыльнулся.

— Я едва выздоровел, — отчетливо проговорил он и чуть наклонил голову к плечу, открывая шею. — Кусай.

Во рту у Чэня разом пересохло. С Чансу даже легкомыслие оборачивалось обоюдоострым оружием, и мимолетное обещание, почти угроза, превратилась в искушение, которое грозило вот-вот захватить разум целиком.

Чэнь вдохнул побольше воздуха и шагнул к другу вплотную, пальцами отводя с его плеча гладкую прядь волос.

— Ну, раз ты настаиваешь... — почему-то шепотом произнес он, наклоняясь и почти дотронувшись губами до белой кожи. Чансу сорванно вздохнул, когда прикосновение переросло в поцелуй, и задышал чаще, стоило Чэню притереться языком.

— Кусай… — выдохнул он, — ну что же ты... кусай.

Глаза закрылись сами собой. Чэнь обхватил Чансу за пояс, провел ладонью по позвоночнику вверх, а потом раскрыл губы и надавил зубами, намечая осторожный укус.

Чансу вздрогнул, и Чэнь едва заставил себя остановиться. Челюсти будто сводило, хотелось сжать зубы крепче, так, чтобы прихватить кожу, чтобы потом на ней остался розовый след. Но все, что он мог себе позволить сейчас — это, легкими укусами опустившись ниже по шее, вновь приласкать кожу языком, прижимая бьющуюся жилку.

— Чэнь... еще, — голос у Чансу стал непристойно-хриплый, низкий, почти срывающийся, подтвердив то, что мгновением раньше выдал пульс. — Ну же, еще!

Он хотел настоящей жаркой схватки, любовного поединка, что мог сложиться лишь между мужчинами — забыв, должно быть, о собственной слабости, о болезни, столько лет мучившей тело. Как будто выглянуло солнце, долгие годы спрятанное за тучами, на миг вернулся прежний жар, и, не в силах лишить Чансу этой радости — обещания будущей здоровой жизни! — Чэнь дернул с его плеча ворот платья и укусил снова: за плечо, уже сильнее и так, как хотелось обоим.

Словно испытывал наваждение какое-то...

Но стоило Чансу застонать в голос, как Чэнь опомнился. Он почти отдернулся назад, но тут же был пойман за рукав.

— Куда? — выдохнул Чансу. Его глаза блестели, на щеках проступила тень румянца, да и губы налились краской. — Не вздумай оставить меня сейчас!

Закатные лучи ложились на него золотистыми и розовыми полосами, и Чэнь, сам толком не осознав, почему, ревниво подтолкнул Чансу к постели, уводя от окна, словно от чужого взгляда.

Жаркая улыбка Чансу стала ему красноречивым ответом. Сброшенная одежда полетела на пол, и пока Чэнь искал масло, Чансу устроился на подушках, не скрывая своего нетерпения.

Нательное платье повисло у него на локтях, но Чансу, похоже, совершенно не заботило, что он практически обнажен. Он следил за Чэнем пристальным жарким взглядом, не отводя глаз, и от этого внимания шумело в голове.

— Ты должен мне еще по меньшей мере парочку укусов, Чэнь, — хрипло выговорил друг. — Иди сюда скорее.

Если бы Чэнь мог, он бы вмял собой Чансу в эту постель, тут же. Стиснул его, заставляя принять страсть без остатка, заставил бы забыть обо всем, кроме наслаждения — но время этому еще не пришло. Хотя одна лишь эта картина, мелькнув перед глазами, заставила янский стебель напрячься еще сильнее.

— Я подумал... — Чэнь остановился у постели и скользнул по телу Чансу взглядом, невольно остановившись на поднявшейся плоти друга. Во рту, до того походившем на пустыню, выделилась слюна. Может, действительно... — пора уже позволить тебе чуть больше.

Чансу вопросительно округлил глаза, но Чэнь уже опускался на колени, чтобы мгновением позже сомкнуть губы на навершии и, прижав ими плоть, насадиться на живое копье горлом.

Чансу охнул от удивления и немедленно двинул бедрами навстречу, погружаясь плотью глубже.

— Чэнь, ты... — от первого прикосновения языка он глухо застонал, будто не верил собственным ощущениям. — Что ты… а-ах!

Чэнь крепче прижал ладонями бедра Чансу, и тот вновь застонал, словно враз лишился всякого самообладания.

Чэнь вылизывал напрягшуюся плоть, скользя языком по рисунку вен, и то и дело сглатывал, заставив под конец Чансу выругаться.

— Не могу… больше, — он потянул Чэня за волосы, вынуждая поднять голову и посмотреть на себя. — Хочу тебя внутри, сейчас же!

Вздрагивая от возбуждения, он широко раскинул ноги и согнул их в коленях, чуть приподнимая бедра, и Чэнь провел пальцами меж его ягодиц, растирая масло по нежной коже.

Чансу его хотел. Эта мысль пьянила каждый раз, заставляя сердце частить, а дыхание сбиваться.

Пусть это тело хорошо знало его руки, но само то, как охотно Чансу открывался навстречу прикосновениям... Чэнь не стал отказывать себе в удовольствии насладиться тем, как проскальзывают внутрь пальцы, как тесно их обхватывает плоть.

Нетерпение Чансу наконец переплавилось в бессвязные стоны, он сжимался на пальцах, раз за разом, а напряженный нефритовый стебель уже пачкал телесным соком впалый живот. Чэнь наклонился, ловя с губ Чансу очередной стон, а потом заменил пальцы плотью, едва не застонав сам, когда ощутил тугую хватку горячих мышц.

Ему удалось погрузиться внутрь медленно, позволяя им обоим осознать, что больше не нужно никуда спешить. Стоило замереть, и Чансу, с заметным трудом приподняв веки, нашел Чэня взглядом и облизнул губы, собираясь что-то сказать. Но тут корабль неуловимо качнулся всем корпусом и двинулся с места, оставляя столицу позади.

— Свободны, — прошептал Чансу, обхватывая бедра Чэня коленями, и снова закрыл глаза. На лице его проступило блаженство — и покой, словно это отплытие сняло с него последние оковы. Чэнь качнулся внутри, выбирая неспешный, ровный ритм, который в конце вынесет на сияющую вершину их обоих и одновременно.

Корабль набирал ход, снасти скрипели где-то там, наверху, Чансу что-то шептал срывающимся голосом, и Чэнь, уже концентрируя ци для того, чтобы отдать ее другу, потянулся за поцелуем. Страх, что Чансу могут обнаружить, наконец-то уходил, таял в плеске воды за бортом и в криках Юань Жэньго, приказывающего развернуть паруса.

А когда Чансу распахнул глаза и глухо застонал, чувствуя, как тело затапливает поток ци, Чэнь опустился поверх, позволяя себе пару мгновений в объятиях друга.

Они будут вместе, и возможно, хотелось на это надеяться, взаимной станет не только страсть, но и любовь.

Времени хватит.

Иллюстрация к фику "Душеприказчик" от  brainfade ака  Yuko-27

запись создана: 01.10.2019 в 15:48

@темы: Слэш, Фики

---

Кинк-фест: список заявок

[Цинь Баньжо]

Выполнено!
1. Юй/МЧС, спанкинг, без сюжета, только секс
первый пошел
коллажи-иллюстрации

2. Очень хочу Цзин/МЧС, пост-канон, болезненная ревность Цзина к прошлому, а именно к принцу Ци, которого Сяо Шу любил и любит, по мнению Цзина, больше.

3. Все хотят Цзинъяня! МЧС в бешенстве. Горячий секс в конце

4. немного даб-кона и чистое порно. Евнухи, которые готовят "младшего брата", руки держат и прочее. Чувства нижнего при этом, да и верхнего тоже. Острое удовольствие. Пейринг можно любой, но лучше всего, имхо, будет Юй/МЧС

второе исполнение!

5. Кинк на нефритовый жезл. Буквально - нефритовый древнекитайский дилдо

6. Цзиньянь/Линь Шу. До Мэйлин. Дружеская "помощь" в походе, но без проникновения.

7. Чэнь\МЧС. Чэнь попробовал вина какого-то или новый рецепт, и слегка одурманен, а Чансу к нему ночью приходит. Только вот Чэнь решает, что это лис, наваждение и Чансубыникада!

8. По заявке "можно, тогда тройничков горячих Цзин/МЧС\Чэнь".
Собственно, тройничок. PWP, NC-17, устоявшиеся отношения, но Цзиньянь снизу в первый раз.

9. МЧС - натуральный вампир. Которому и хочется, и совестно пить кровь (но надо!) Линь Чэнь (можно Цзин, можно многовариантно) согласен поработать донором, МЧСу ужасно совестно, но он вынужден пользоваться щедростью дорогого друга. Проблема в том, что сам процесс (несмотря на все муки совести) для него ужасно возбуждающ.

а еще у нас есть специальный баннер именно для записи с исполнениями можно утаскивать его отдельно

специальный баннер с пламенеющими половинками персика

<a href="http://lang-ya-bang.diary.ru/p217935575.htm" target=_blank><div align="center">
<img src="http://static.diary.ru/userdir/3/4/8/1/3481580/86360810.jpg" alt="изображение"></div></a>

 

запись создана: 02.07.2019 в 11:53

@темы: Слэш, Фики, Кинк-фест, Списки и обзоры, Китайская коммуналка

---

как и обещали

[Aerdin]

Название: Путь в тысячу ли
Авторы:  Aerdin &  МИ-2
Цикл: Ловцы жемчуга
Пейринг: Линь Чэнь/Мэй Чансу
Рейтинг: НЦ-17
Жанр: юст, драма, кинк "целительный секс", детектив
Статус: ЗАКОНЧЕН
Саммари: "Что касается этого года, то я не хочу об этом рассказывать. Я для этого слишком трезв".
Линь Чэнь, "Ловцы жемчуга"

ОТБЕЧЕНО, прикреплены иллюстрации,
скачать целиком можно на АОЗ

Глава первая, часть 1, ~2,3 тыс.слов

На этот раз приступ был сильнее, чем все испытанное Чансу раньше, и на какой-то миг он даже потерял сознание, уже почти уверившись, что это конец. Но мгновение беспамятства растаяло на языке горьким и резким вкусом знакомого снадобья, а рядом с той простой койкой, на которой Чансу спал эти три месяца в лагере, обнаружился и сам Линь Чэнь.
— Ты хочешь жить? — без всяких вступлений вдруг спросил он, и от серьезности тона Чансу чуть не замутило снова. На освещенном солнцем пологе палатки метались тени, но он почти не слышал шума военного лагеря. Звуки доносились едва-едва: Чэнь, должно быть, прогнал отсюда всех: и Фэй Лю, и Чжэнь Пина, и остальных…
В груди точно раскаленным тавром прижгло сердце.
— Ты не заставишь меня... отнимать чью-то ци, — но даже после приступа Чансу не готов был менять свою жизнь на чужие. Нет, только не сейчас, когда он еще мог уйти как должно, не лишившись чести. Хотя бы достойную смерть он ещё в силах выбрать. — Не верю... ты и убеждать меня не станешь...
Он попытался взять Линь Чэня за руку, но пальцы едва шевельнулись, и тот стиснул их сам. Теплый, такой теплый!
— Прости, Чэнь... — Нихуан и Цзинъяню он написал письма, но Линь Чэню, Чансу всегда это знал, он все успеет сказать лично. — Я останусь... тебе должен... путешествие... по цзянху.
— Ты мне не ответил, — стиснул его пальцы тот, и всегда насмешливый взгляд сейчас оказался наполнен болью. Под глазами лежали черные круги, как будто Чэнь не спал несколько ночей. — Есть другой путь... Ты хочешь жить или нет, ответь!
— Да! — вдруг вырвалось из груди необыкновенно громко, почти в полный голос, и Чансу немедленно захрипел, подавившись воздухом. Продышался и, снова открыв глаза, взглянул на друга:
— Конечно... конечно, хочу. Но разве ты... что за способ?..
Дыхание кончилось, и Чансу замолчал, не договорив, но зная, что его поняли.
— Ци можно передать не только кровью, теперь я знаю точно, — с необыкновенной решительностью ответил Чэнь, как будто шел в бой, один на целую армию. — Но и в постели, через соитие.
В Великой Лян существовал только один человек, способный удивить Чансу даже на смертном одре, и этим человеком был и оставался молодой хозяин Архива Ланъя — все эти годы.
— Поэтому ты... вступился за Гун Юй? — не сводивший с него взгляда Чэнь непонимающе вскинул брови, и Чансу почувствовал, как удивление сменяется потрясением:
— Ты что... сам?! — от слишком сильных чувств закружилась голова, и он прикрыл веки, пережидая дурноту. Почему-то казалось страшно поверить в предложенное. — Но ты... лучше всех... знаешь это тело. Как ты захочешь... оно же больное... насквозь, как трухлявая гнилушка.
— Тебя больше волнует это или то, что ты сможешь жить дальше? — в голосе Чэня вибрировал металл. — Хотя, скажу сразу, от одной разделенной постели толку не будет — тела придется сочетать раз в несколько дней, и только тогда можно будет рассчитывать на стойкий лечебный эффект. Это на год или два, Чансу, не меньше, раз уж ты понял, чем опасно позволить себе выпить чужие жизни.
Сейчас он порадовался, что глаза закрыты: горько было получать как лекарство то, о чем он втайне мечтал едва ли не каждый раз, как Чэнь его касался! Эти руки утишали боль и вытаскивали из беспамятства, этому человеку он доверил каждый шаг в своих планах — потому что только Линь Чэнь и способен был понять их без многословных объяснений...
— Согласен, — тут не могло быть другого ответа, хотя Чансу едва не вывернуло от горечи, поднявшейся из желудка. — Если ты... если тебе... не противно.
— Противно? — вдруг протянул Чэнь и наклонился к самому лицу Чансу. Теплое дыхание легло на щеки, на губы, и впору было порадоваться, что краске смущения неоткуда было взяться. Чэнь же... не мог сейчас думать о поцелуе? Или мог?! — Да я столько лет только и ждал возможности!
И слишком насмешливый тон... Чансу даже сглотнул — как Чэнь мог не замечать, что его выдает голос?
Сердце заколотилось, как будто его ошпарили кипятком, и Чансу снова едва не потерял сознание. Он задышал глубже, размереннее, пытаясь совладать со слабостью и одновременно радостью. Сколько раз он хотел, чтобы эти руки коснулись его с желанием, и Чэнь смотрел вот так, не пряча мысли за насмешливой иронией! Но почему Чэнь хотел скрыть свое влечение? Чтобы потом, когда и из этого способа ничего не выйдет, не дать себе признать, что встречи на ложе были не только лекарством? Чтобы сохранить спасительную иллюзию, что влечение не было взаимным?
Если это хоть немного облегчит Чэню боль, Чансу будет счастлив промолчать.
— Возможности? — он постарался легко усмехнуться в эти губы. — Неужели тебе... в кои-то веки... изменило самодовольство? Если ты искал... такую возможность... то тебе... — он выделил голосом, — тебе, Линь Чэнь... достаточно было предложить... а не отбирать у меня вино.
— Вино ослабляет и без того малые твои силы, — немедленно парировал Чэнь, явно не в силах скрыть облегчение. — Тебе придется потерпеть... Я передам тебе свою ци — точно дозированную, не смотри такими испуганными глазами! — вместе с семенем. Понимаешь?
Вроде бы сил, чтобы испытывать волнение, у него уже не должно было остаться, но Чансу чувствовал, как сладко сжимается от предвкушения сердце. Не приступом, а тем щемящим томлением, которое само по себе кружило голову и заставляло пьянеть от предвкушения.
— Ты хорошо... объяснил, — Чансу согласно опустил веки вместо кивка. — Чем мне... помочь?
— Заниматься лечением на том, что ты называешь постелью, просто глупо, — Чэнь что, не замечал, как нежно гладит Чансу пальцы? В ушах словно эхом прозвучало "я не стану брать тебя здесь", и Чансу невольно облизнул губы. — Я дам тебе укрепляющее и прикажу принести нормальную постель. Хватит уже уподобляться простым солдатам!
Чансу улыбнулся этому негодованию, насколько хватило сил, и Чэнь вдруг замер, будто прикипев взглядом к лицу.
— Тогда приказывай... — дышать становилось тяжело, словно на груди устроился кто-то тяжелый, и Чансу старался глотать воздух мелкими вдохами. — Скажи там... я все разрешил.
Чэнь вихрем метнулся к выходу из шатра. Его громкий, звенящий тревогой голос даже согрел Чансу на какое-то время, а потом тяжести в груди стало так много, что свет в глазах снова померк. Но темнота не продлилась долго, воздух толкнулся в легкие, словно под напором, и Чансу даже не понял сначала, что это Чэнь прижимается к его губам поцелуем.
— Дыши, — прохрипел Чэнь, резко нажимая на грудь Чансу руками. — Дыши, гуй тебя возьми!
Воздух из его легких пронесся сквозь тело, подхватил, как порыв ветра швыряет в небо бумажного коршуна, и Чансу шевельнул губами:
— Дышу... Чэнь...
Непоколебимое желание Линь Чэня удержать его в живых вызывало одновременно печаль и нежность: слишком уж сильно они прикипели друг к другу за эти годы, и Чансу одно время эгоистично радовался, что уходит первым.
Но хотелось жить. Сейчас — особенно сильно.
— Пей быстро, времени мало.
Чэнь поднес ему к губам чашку с чем-то сильно, резко пахнущим, и Чансу, даже не спрашивая, что это, покорно глотнул, ожидая горечи и отвратительного вкуса на языке. Но снадобье вдруг оказалось медово-нежным, сочным... от него закружилась голова. Чэнь торопливо развязывал на себе пояс, и именно в этот момент Чансу понял, что лежит уже не на своей узкой койке, застеленной грубыми одеялами, а на широкой, в меру мягкой постели. Лежит в одном нательном — и, почему-то, в носках: видимо, течение крови в ступнях стало совсем слабым. Голову медленно затапливало нежным туманом, действительно похожим на возбуждение — как если бы кто-то умудрился очистить его от всего телесного, оставив только ласковое тепло, словно солнечные лучи ранней весной.
— Чэнь... — тихо позвал Чансу, и тот стремительно наклонился к лицу, напряженно вслушиваясь. — Поцелуй... меня.
Зрачки Чэня вдруг расширились — едва не заполнив всю радужку, глаза наполнились влажным блеском, а потом Чэнь быстро наклонился, и поцелуй — отчаянный, почти грубый, но такой правильный и нужный! — обжег Чансу губы. Но на нем Линь Чэнь не остановился, раскрывая своими губами губы Чансу, скользя ему в рот языком — он еще и нажал пальцами под ключицей, потом скользнул ладонью по груди, вдавливая подушечки точно над соском, и еще ниже...
От мысли, что Чансу действительно наконец-то дождался, даже стало легче дышать.
А Чэнь уже отвел его ногу в сторону, скользя между ягодиц смазанными маслом пальцами. Чансу невольно затаил дыхание — за столько лет он успел позабыть о том, насколько могут быть приятны чужие прикосновения. Хотя... разве они чужие? Радость от возможности наконец-то не прятать свои чувства и даже получить ответ на мгновение заслонила тот факт, что тело оказалось не способным даже шевельнуться толком, чего уж говорить о проявлении заинтересованности.
Это расстраивало больше всего, но Чэнь по-прежнему кружил пальцами вокруг входа, разминая мышцы, как будто не видел, что Чансу был готов на все — на боль, на кровь! — только чтобы быстрее. Но неожиданно вся эта ситуация вдруг показалась ему немыслимо возбуждающей. Чансу знал, что доверяет Чэню — но до этого не мог даже предположить, насколько!
— Сейчас, потерпи... — пальцы, наконец, вошли внутрь, и Чансу вздрогнул, невольно закусывая губы.
Чэнь смотрел в лицо, не отводя взгляда, немыслимо чуткий, как всегда, и Чансу не стал прятать от него медленно накатывающее удовольствие.
— Кто бы знал... какие снадобья... у тебя есть... оказывается, — подушечка пальца мягко огладила потайную жемчужину, и он тихо охнул от прикосновения. — А поил... горькой дрянью... несправедливо.
— Без травы Бинсюй ты бы умер к вечеру, попробовав хоть одно из них, — сдавленно прошептал Чэнь, будто ему оказалась невыносима сама мысль об этом. А может, вдруг предположил Чансу, с трудом сдерживался, желая его даже такого, больного и безвольного? Он сглотнул, когда Чэнь нажал пальцами снова, — Еще немного, потерпи.
— Мне... не больно... — он все-таки дотянулся до рукава Чэня, сжал в пальцах ускользающую ткань. — Может... поспешишь?
Тот кинул на Чансу оценивающий взгляд.
— Я не... шучу. Заодно и... узнаем... поможет ли.
Чэнь едва не испепелил его взглядом, но Чансу видел за этим гневом потаенный, жестоко подавленный страх.
— В конце концов... у нас было... столько лет, — попытался улыбнуться ему Чансу. — Я всё... успел.
— Рано прощаться, — выдохнул Чэнь, нависая сверху, а потом Чансу почувствовал прикосновение между ягодиц — ощущение прижавшейся плоти, которое нельзя было спутать ни с чем. — Больно не будет... я дал тебе... — что именно было в том снадобье, Чансу не интересовало, особенно, когда Чэнь осторожно двинул бедрами, соединяя тела.
Даже если это был последний подарок небес, даже если, в конце концов, Чансу уйдет сейчас, на ложе — то в объятиях дорогого человека!..
Но Чэнь не дал ему додумать эту мысль, сильно толкнувшись бедрами снова, и ощущения, сначала смазанные, приглушенные снадобьем гениального лекаря, вдруг расцвели — легким жжением и теплом, даже жаром. Словно сама жизнь растеклась по венам, по коже, докатилась до самых кончиков пальцев, которых Чансу почти не чувствовал сейчас — не чувствовал до этого мига!
Он потрясенно распахнул глаза, взглянул на Чэня, поймал его отчаянную, почти безумную усмешку, и застонал от удовольствия, впервые ощущая его настолько полно.
— Ты ведь... Не хочу стать голодным… гуем, — выдохнул он потом и, еще не осознав, что тело снова подчиняется воле разума, обхватил Чэня за шею. — Ведь… только соитие?
"Ты не умрешь?" — замерло на языке в следующий миг, потому что Чэнь тихо выругался, наклоняясь к нему, и поцеловал снова — с такой горячей нежностью, что Чансу словно вспыхнул. И ответил на поцелуй, насколько нашлось сил.
Чэня, казалось, и вправду не смущало ничего: ни слабость, ни болезнь, ни даже смерть, которая все эти три месяца терпеливо сидела у походного костра, а сегодня решила заглянуть в шатер... Чэнь целовал так, словно единственная опасность, которая им грозила сейчас, могла случиться лишь от слишком короткого поцелуя.
Чансу даже не сразу понял, что бедра друга мягко двигаются: Чэнь будто раскачивал лодку, рождая необычайно сладкую истому внутри.
— Хорошо... Так хорошо... — прошептал он в губы Чэню, и тот, словно внутри у него сломался железный стержень, вдруг застонал, опускаясь на Чансу полностью, накрывая, обнимая его всем собой, и резче толкнулся плотью.
А сам ткнулся лицом куда-то в шею, перемежая поцелуи с невнятными словами, и Чансу обнял его коленями, как смог, вбирая в память каждый миг этого единения, чтобы там, за гранью, хранить его в памяти вечно.
Боли почти не было, по меркам Чансу — не было вообще, только горячая, согревшая тело до самых кончиков пальцев истома, которая ширилась, будто одного тела ей было мало, и во рту пересыхало, а внизу живота медленно сворачивался комок настоящего желания.
Чэнь приподнял голову, снова находя губами губы, толкнулся еще раз — и показалось, что он выдохнул вместе с поцелуем еще одно, подлинно живительное снадобье. Оно не походило на действие пилюли Бинсюй, скорее на прикосновение солнечных лучей, вдруг которые хлынули в легкие вместе с воздухом, высушили вечную мокроту и облегчили невыносимую тяжесть в груди.
Чансу изумленно распахнул глаза, находя лицо Чэня взглядом, невольно напрягся от его пронзительного, напряженного взгляда — а потом два твердых пальца больно ударили куда-то под ключицу, и мир вокруг померк.
Осталось лишь дыхание — на этот раз будто посреди небес, напоенных солнцем.
Солнце грело, качая его на волнах золотистого света, забиралось под веки, торопя очнуться, но Чансу, так соскучившийся по этому теплу, лежал без движения и наслаждался покоем.
Ему даже казалось, что где-то в вышине пересвистываются птицы.
— Держи правее, — раздался вдруг тихий голос Линь Чэня совсем рядом. — Надо объехать эту яму.
— Тут? — отозвался Фэй Лю, и Чансу снова качнуло, ощутимее, но по-прежнему очень мягко, как будто он плыл на выстеленной одеялами лодке, а не в повозке.
Хотя откуда в повозке солнце?
Послышался приближающийся стук копыт, и кто-то произнес:
— Молодой хозяин, из Архива передают: покои для вашего гостя готовы, вы можете ехать быстрее.
Чансу едва не усмехнулся сквозь сон. Мысли ворочались лениво, и чувства — кроме ощущения тепла и покоя — мирно спали внутри. Даже на то, чтобы сообразить, что Линь Чэнь предъявил-таки Мэн Чжи и остальным завещание Су Чжэ с наказом похоронить его в Ланъя, ушло какое-то время, за которое Чэнь успел закончить разговор с… кем он был, его собеседник? Слуга или один из тех незаметных телохранителей, присутствие которых Чансу иногда угадывал вокруг своего друга в Ланъя?
Ланъя... Чансу про себя улыбнулся, уносясь воспоминаниями в прекрасные горы, заросшие зеленью. Там воздух всегда был сладок и свеж, а птицы пели так, как нигде больше. Он снова увидит эти склоны...
Солнце согревало лицо, и тихий шорох лошадиных копыт уже почти угадывался в шелесте листвы вокруг. Чэнь наверняка обвязал копыта травой, а то и кожей, чтобы смягчить конскую поступь. И придумал что-то такое, в чем сейчас лежал Чансу. Надо будет потом посмотреть.
Почему-то сейчас верилось, что у него еще будет время. И потом... Чэнь же обещал год или два... лечения.
Ветер в вышине слабо шуршал листьями, тепло пропитывало все тело, и Чансу, вызывая в памяти первый, но явно не последний поцелуй с Чэнем, не стал сопротивляться вновь накатившему сну.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДО КОНЦА ГЛАВЫ

НАЧАЛО ГЛАВЫ 2 ОТ 15.02.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 2 ОТ 22.02.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 3 ОТ 01.03.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 3 ОТ 08.03.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 4 ОТ 15.03.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 4 ОТ 21.03.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 5 ОТ 29.03.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 5 ОТ 05.04.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 6 ОТ 12.04.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 6 ОТ 19.04.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 7 ОТ 26.04.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 7 ОТ 03.05.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 8 ОТ 10.05.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 8 ОТ 17.05.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 9 ОТ 24.05.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 9 ОТ 31.05.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 10 ОТ 07.06.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 10 ОТ 14.06.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 11 ОТ 21.06.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 11 ОТ 28.06.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 12 ОТ 03.07.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 12 ОТ 05.07.2019

НАЧАЛО ГЛАВЫ 13 ОТ 08.07.2019

ОКОНЧАНИЕ ГЛАВЫ 13 ОТ 12.07.2019 И ЭПИЛОГ

запись создана: 01.02.2019 в 17:04

@настроение: он сказал "Поехали"

@темы: Слэш, Фики

---

[Aerdin]

"Предложение, от которого не отказываются", модернАУ, Линь Чэнь/Мэй Чансу, флафф, кинк, NC-17
Авторы:  Aerdin &  МИ-2
~ 5 тыс. слов

В этот раз не понадобилось даже инвалидного кресла. После практически бессонной недели рядом с Чансу в состоянии легкой медицинской комы тот, очнувшись, просто поднялся с больничной койки, пошатываясь и цепляясь за подставленный локоть.
Чэнь только зло плюнул и, раздав новые назначения, отрубился в палате сам, так что встретились они только еще через сутки.
- Ты инопланетянин и медицинский курьез, - мрачно констатировал Чэнь вместо приветствия, застав своего самого тяжелого пациента не в постели с капельницей, а у французского окна в сад. Чансу кутался в теплый махровый халат и жмурился на солнце, словно кот. - Зачем я только тебе нужен, если ты не слушаешь назначений?
Хорошенькая сиделка, получив разрешающий кивок, мышью порскнула из палаты.
- Иди сюда, здесь хорошо, - Чансу просиял улыбкой навстречу, и стало видно, что он опирается на кресло - но все равно продолжает стоять. - Просто ты гений и без пяти минут филиппинский хилер.
- Филиппинские хилеры - сплошь шарлатаны, - проворчал Чэнь, но все равно подошел ближе. К тому же свет так красиво ложился Чансу на лицо, что стоило оценить свою работу и с этой точки зрения. - Современная медицина, чтоб ты знал, базируется на фундаментальных исследованиях, а не на ловкости рук и затуманивании мозгов идиотскими пассами.
- Главное, чтобы работало, какая разница, на чем, - Чансу легкомысленно пожал плечами и, решившись, отпустил спинку. Неуверенно шагнул навстречу, но и не подумал остановиться - вместо этого прижался вплотную и, наконец, обнял, со вздохом облегчения ткнувшись в плечо. - Думал, не проснусь уже и успел соскучиться. Привет.
- Привет, - Чэнь его обнял и постарался не увлекаться при этом, напоминая себе, что еще день-другой, ну неделя от силы, и Чансу вновь улетит на материк, заниматься делами "наследного принца" финансовой империи. И случившаяся автокатастрофа совсем не убавила Чансу прыти. Куда там! Чтобы остановить его, потребовался бы направленный ядерный взрыв. - Как себя чувствуешь сегодня?
- Лучше, чем заслуживаю, - пробормотал тот. - Восхитительно, преступно живым.
Он почесал о плечо подбородок и, успокоенно вздохнув, замер, словно пригревшись.
- Кстати, что ты им сказал? Или Цзинъянь устал штурмовать приемный покой твоей клиники и угомонился?
- Напомнил ему, что здесь не пресс-центр, а частная закрытая клиника, и приватность сведений о состоянии здоровья пациентов ценится здесь не меньше, чем само их здоровье, - сухо усмехнулся Чэнь, невольно вспоминая своего высокопоставленного посетителя. Сяо Цзинъянь и впрямь тянул на принца, даже в обычном - хотя это было бы преувеличением - костюме. Облачись же господин Сяо в императорские одежды, и половина клиники тут же улеглась бы на пол, отдавая нижайший поклон.
Словом, Чансу Сяо Цзинъянь подходил как никто другой... Чэнь вздохнул.
- Так что он, полагаю, все еще в Тайбэе и готов приехать в любой момент. Если хочешь, можешь порадовать его лично.
- Возможно, позже, - Чансу едва уловимо поморщился. - Нет, прямо сейчас мне нужно другое...
Он замолчал и задумался, снова улегшись щекой на плечо. Лоб у него был теплым, волосы едва ощутимо щекотали шею, и пахло от Чансу чистыми телом и глаженым бельем халата.
- Сколько у тебя времени? - вдруг спросил он. - До следующего пациента, я имею в виду.
- Я свободен до завтрашнего утра, - немного удивился вопросу Чэнь, а потом догадался, и чуть не рассмеялся своей непонятливости. - Так ты хочешь, чтобы я увез тебя отсюда в своей машине с тонированными стеклами? Сказал бы сразу, Чансу, что хочешь сбежать из больницы и не встречаться ни с кем. У нас есть еще и служебный выезд, если что.
- У вас есть и площадка для вертолетов, и вот она меня интересует больше.
Чансу договаривал, уже подняв голову. Пристально всмотрелся в лицо и, прежде чем Чэнь успел занервничать, накрыл губы поцелуем.
Обнимать его, тонкого и такого хрупкого - в этом больничном одеянии, сквозь ткань которого прекрасно чувствовалось тепло живого тела и гладкость кожи, без шрамов, рубцов... У Чэня в такие моменты всегда голова шла кругом, и он на миг терялся в силе ответного желания. Потом, правда, брал себя в руки, но первый миг поцелуя всегда получался ненасытным, жадным, обжигающе горячим. Вот как сейчас.
А потом Чансу просто не дал ему отступить, и поцелуй растянулся в жаркую бездну, полную любви. Кажется, от скорости падения в ушах даже засвистел ветер - но все это Чэня сейчас не интересовало.
- Такое приветствие... - Чансу чуть задыхался - и улыбался с таким нестерпимым светом внутри, что было больно глазам и сердцу. - ...нравится мне куда больше. Я буду считать его несомненным согласием.
- Отвезти тебя домой? - желание избавить его от больничной одежды боролось с явным удобством последней, которую было так легко сдвинуть рукой, или скользнуть внутрь, или... вообще снять. Чэнь сглотнул и облизнул губы. - Думаю, ресторанная еда уже не принесет тебе вреда, можем заказать и...
Картинка возможного вечера развернулась в голове ворохом жарких образов.
- Это непременно, но вечером... У нас с тобой сейчас есть еще одно дело, - Чансу почти касался его губ своими, и было невыносимо трудно думать трезво. - Не хочу тебя отпускать, но надо...
Он глубоко вздохнул и тряхнул головой.
- У тебя ведь есть здесь приличный костюм? - Чэнь зачарованно, бездумно кивнул, все еще ничего не понимая. - Верни мне телефон и иди переоденься. Давай, Чэнь.
Все-таки Цзинъянь? Или нет, еще хуже - сообщение для прессы, которое взорвет интернет и СМИ. Чэнь только представил журналистов на пороге своей клиники: "Скажите, как вам удалось совершить очередное чудо?" - и сразу же испытал желание сбежать в собственный кабинет, защищенный от прослушивания и лишних глаз, как сейф в швейцарском банке. Но если Чансу хотел сыграть Тони Старка с его "я - Железный человек"...
- Тебе он тоже понадобится, - в конце концов, Чансу достоин того, чтобы выйти из больничных стен в костюме от Бриони. - Рубашку можешь выбрать сам, а телефон... - нет, он точно задумал встречу с прессой, - ладно, пришлю с медсестрой.
- Пресса подождет, - Чансу успокаивающе улыбнулся: тревоги Чэня для него явно не были секретом. - А костюм у меня свой. Будет, как только у меня появится телефон. Или ты позволил барышне Гун устроиться на кушетке в коридоре?
- А, вот в чем дело, - личный помощник и один из телохранителей Чансу могла одним только взглядом запугать любого журналиста. - Тогда конечно. Телефон там, - не удержался Чэнь, указывая Чансу на ящик в больничной тумбе. - Я его и не забирал вообще-то, только отключил.
И, насладившись выражением лица Чансу, коротко поцеловал его еще раз и, решительно взяв себя в руки, ушел переодеваться.
В конце концов, Чансу ведь и правда может уехать... Уже даже сегодня, если захочет.
Когда через час Чэнь вернулся - разумеется, по дороге к кабинету его пару раз поймали коллеги, кому-то потребовалась срочная консультация, ещё один звонок с незнакомого номера Чэнь по привычке не стал сбрасывать и убил на него еще минут двадцать, - в палате уже было людно.
Любопытно стреляющая глазами медсестричка проходилась отпаривателем по костюму на стойке, а сам Чансу полулежал в том же самом кресле, на которое опирался, и терпеливо сносил то, как барышня Гун проходится по его векам с кисточкой. Волосы у него были еще влажными, из душевой валил пар, а кожа порозовела.
Чэнь сглотнул и подавил желание оттянуть галстук.
- Бронзатор, глава Мэй? - прошелестела Гун Юй таким голосом, что ее можно было забирать в секс по телефону.
- Не был смуглым, нечего и начинать, - отшутился Чансу, отводя её руку. - Без мешков под глазами - и достаточно. А то моего доброго доктора, чего доброго, спросят, чем конкретно он занимался со мной всю эту неделю.
Чэнь едва не поперхнулся, на миг действительно допустив саму только возможность - гипотетическую! - провести с Чансу целую неделю в постели. Другие мысли в голову упорно не приходили.
- Не понимаю, - вместо этого всего произнес Чэнь и обвел взглядом медицинский персонал, столпившийся в палате. - Что, ни у кого нет работы? Так я могу сделать так, чтобы ее действительно не стало.
Персонал немедленно рассосался.
- Тиран и эксплуататор, - прокомментировал Чансу, поднимаясь с кресла и оставляя в нем халат, и его болезненная худоба снова бросилась в глаза. - Трудового кодекса развитого социализма на тебя нет.
Барышня Гун помогла ему накинуть рубашку и, поймав полы фиксатором и оставив застегивать пуговицы, отошла проверить костюм.
От тонкого черного ремешка вокруг бедер в голове словно что-то взорвалось, а эти длинные ноги... Чэнь тяжело сглотнул и заставил себя отвернуться.
- Я как раз во всем придерживаюсь трудового кодекса, о чем ты, безусловно, в курсе, если наводил справки о желающих попасть на работу в мою клинику, - Чэнь постарался отвлечься мыслями на постороннюю тему, чтобы выбросить из головы тот вид, в котором Чансу находился за спиной. Подтяжки эти чертовы... точно женские чулки!
- Да-да, рассказывай... - рассеянно отозвался Чансу. Шорох ткани по коже и ткани обещал, что друг вот-вот закончит со стриптизом наоборот. - Барышня Гун, дайте мне ещё... да, этот подойдет. Мои документы вы взяли, нас ждут?
Чэнь позволил себе повернуться, с сожалением и облегчением одновременно констатируя, что Чансу полностью одет, и даже галстук завязан.
- Конечно, глава, - она была уже около двери, прижимая к груди неизменную толстую папку. - Можно выходить, я вызову лифт.
- Ну что, - Чансу нашел взглядом глаза Чэня - и удержал, - мы идем?
- Конечно, - согласился он. - Тебе действительно нужен вертолет? - пропуская Чансу первым в двери, спросил Чэнь. - Просто в этом случае мне нужна конечная точка маршрута, сам понимаешь, летные правила.
Чансу только улыбнулся его беспокойству, легко и нежно.
- Все запрошенные сведения городскому ЦУПу уже предоставлены, господин Линь, - почтительно подала голос барышня Гун, ненавязчиво оттесняя их обоих от дверей. - Глава прекрасно понимает, чего хочет; мы были готовы заранее.
Чансу чуть прислонился к нему и стенке лифта, прикрыл глаза, и Чэнь взглянул на него с беспокойством, обнимая за плечи.
- Если ты мечтаешь вернуть меня в постель, то я за, - не поднимая век, отозвался Чансу. - Особенно если в твою. Но только после того, что мы сделаем.
- Ты говоришь так, словно мы должны кого-то ритуально убить, а потом не менее ритуально съесть, - сказал Чэнь и заслужил мрачный - убийственный! - взгляд Гун Юй. А вот Чансу расхохотался. - Что? Я угадал?
- Ну, скажем так, почти, - Чансу оттолкнулся от стенки, и ветер от вращающихся лопастей вертолета взъерошил его волосы и полы костюма. - Можно мне сигарету, а?
Он сделал жалобные глаза и сложил губы в трубочку, а потом вцепился в плечо Чэню, когда ветер у вертолета стал еще сильнее.
- Всего одну! - уже в наушниках в кабине добавил он. - Ну Чэнь!
- Никаких сигарет! - выкрикнул Чэнь, прекрасно понимая, что Чансу его дразнит. Но лучше было шутливо препираться из-за курения, чем позволить Чансу заметить черную машину Ле Чжанъина, так хорошо различимую с вертолетной площадки.
К счастью, в кабине Чансу притих и, привалившись к плечу, даже придремал, так и не обратив внимания на парковку клиники.
Тронув Чэня за колено, барышня Гун, сидевшая с другого края, взглядом указала ему на плед в спинке кресла пилота.
Чэнь благодарно кивнул и, укрыв друга, тоже смежил веки. Было так хорошо, что не хотелось даже думать, куда его на этот раз везет Чансу.
Вертолет стал заходить на посадку, и Чэнь, выглянув, увидел посадочную площадку Золотой Башни - небоскреба в восточном районе города.
- Хочешь провернуть какую-то сделку, что ли? - оправляя полы пиджака, спросил Чэнь и протянул руку Чансу, помогая ему выбраться из вертолета. Гун Юй уже стояла поодаль с таким видом, будто ожидала нападения даже от приваренной технической лестницы.
Папка у бессменного помощника подозрительно топорщилась.
- Едва не опоздал с ней, - утвердительно кивнул Чансу, заходя в лифт и явно имея в виду сделку. - Полжизни потеряю, если не смогу, а то и больше. Но после нее - домой, обещаю.
Чэнь согрелся этой оговоркой и спрашивать перестал. Гун Юй скользнула по ним взглядом и снова встала у дверей. Вертикальный лифт сменился горизонтальным транспортером, а Чансу смотрел только вперед, чуть щурясь. Как когда-то в тире, прежде чем узнал, что сломанные запястья больше не позволят ему метко стрелять.
К третьему переходу Чэнь окончательно запутался, куда именно они идут: уж кем-кем, а знатоком деловой части города он никогда не был. Купил для Чансу бутылку воды в попутном автомате: когда тот выдохнется после долгой ходьбы, обязательно захочет пить.
Наконец они вышли к какому-то фойе, где у разных окон маялись какие-то люди, на удивление празднично одетые, и Чансу кивнул помощнице на высокие двустворчатые двери:
- Выясни, все ли готово, и пусть приглашают.
Открытие нового центра? Филиала? Представительства? Чэнь вновь глянул по сторонам, но ни журналистов с микрофонами, ни операторов с видеокамерами не увидел.
- Да, глава, - сообщила вернувшаяся Гун Юй, - вас уже ждут.
Чэнь вопросительно поднял брови, но тут дальние двери открылись, и миловидная девушка в алом с золотом ципао неожиданно громко произнесла их с Чансу имена.
- Наконец-то, - выдохнул Чансу, словно едва держась на ногах, и подхватил Чэня под локоть. - Пошли.
- Ты уверен, что я там обязательно необхо... - начал было Чэнь, но договорить не успел, потому что со всех сторон вдруг зазвучала музыка, не узнать которую не получилось бы даже в бреду.
Марш Мендельсона.
- Что?! - Чэнь едва не упал, но в украшенном цветами зале и впрямь стоял стол... И девица в ципао начала приветственно улыбаться, а Гун Юй раскрыла свою чертову папку и достала коробку с ко... кольцами. - Чан... су?!
Чэнь едва не забыл, как дышать.
Это что, розыгрыш такой?!
Взгляд друга был таким пронзительным, что одним им можно было держаться. И Чэнь держался, отбросив в сторону мысли о том, что это может быть действительно розыгрыш.
- Сейчас июнь девятнадцатого? - вдруг требовательно спросил он какую-то сущую ерунду и закашлялся наконец.
Чэнь немедленно сунул ему бутылку с водой и судорожно кивнул, машинально глянув на часы.
- Отлично. Однополые союзы на Тайвани разрешили в мае, - напомнил Чансу, отпив воды, и оглянулся на сотрудницу загса. - Я не понял, ты против?
Чэнь, должно быть, потеряв дар речи - навсегда! - только ошалело мотнул головой, потом кивнул, а потом, с запозданием осознав, что все это сложно понять со стороны, притиснул Чансу к себе и поцеловал, уже не думая, что делает.
Со стороны администратора загса донесся нежный переливчатый смех.
- Полагаю, это значит: возражений не будет, - облизнулся Чансу, едва Чэнь смог прервать поцелуй.
Чэнь опять мотнул головой.
- Я-то тебя хорошо понимаю, - заметил Чансу, - но вот решающее "да", Чэнь, все же придется сказать вслух.
- Да, - хрипло выдохнул Чэнь, не в силах выпустить его из рук. - Да.
- Тебе придется повторить это на регистрации, - заметил Чансу, мягко утягивая его за собой в открытые двери. - Правда, всего один раз. Прости, на колени встать не смогу - боюсь, не поднимусь потом.
Подошедшая Гун Юй отобрала у Чэня бутылку, которую он зачем-то прижимал локтем, и куда-то ее дела, а потом снова устроила поверх своей папки коробочку с кольцами.
Все это Чэнь видел словно в тумане: над головой оглушительно гремел марш, и ничего кроме Чансу он не различал отчетливо.
Он и саму церемонию-то толком не запомнил, точно в тумане отвечая на вопросы, а потом расписываясь в книге регистраций, и только на короткий миг пришел в себя, надевая на палец Чансу золотое кольцо с белым ободком. То оказалось великовато, будто его мерили на палец чуть толще, чем был сейчас у Чансу, и значит...
- Я купил их до аварии, - без тени улыбки сказал Чансу, и Чэня накрыло снова.
"Не розыгрыш", - тяжело стучало в голове. Нет, не розыгрыш. Самая важная сделка в жизни, на которую Чансу едва не опоздал.
Чэня запоздало затрясло от мысли, что эти кольца могли их и не дождаться. Чансу, казалось, думал о том же, потому что крепко сжал кулак, не позволяя кольцу соскочить - а потом потянулся за поцелуем. Первым.
Гун Юй хлопала и даже что-то говорила, администратор тоже - но Чэнь слышал только музыку, в которую вплеталось сбивчивое дыхание Чансу и требовательная ласка его губ, окончательно оглушавшая Чэня свершившимся фактом: Чансу выбрал его, давно, и никакой Сяо Цзинъянь этого не изменит...
- Я тебя люблю, - прошептал Чэнь, не в силах остановиться.
- Я люблю тебя, - эхом отозвался его теперь уже... супруг, и Чэнь стиснул его за плечи, боясь, что просто уснул у Чансу в палате, что еще пара минут - и все исчезнет, а мир вокруг взорвется сиреной ургентного звонка.
- Мастер Линь, главе можно шампанское или лучше обойтись яблочным соком? - кто-то заговорил рядом, и Чэнь мотнул головой, сначала отмахиваясь, а потом сообразил, о чем его спрашивают.
- Полбокала, Чансу, - строго велел он, и тот засмеялся, забирая с подноса свой.
- Как скажешь. Допивай, и поехали, - в глазах у Чансу тем же золотом сверкала любовь. - Вертолет ждет.
Шампанское ударило в голову с первым глотком, а дальше они снова целовались, куда-то шли, Чансу смеялся, не выпуская его руки из своей, и только когда свежий ветер, рожденный лопастями вертолета, снова ударил в лицо, Чэнь немного опомнился.
- Домой? - должно быть, глупо переспросил он, и Чансу засмеялся, натягивая на голову наушники.
- Домой, - подтвердил он и снова устроился рядом. Нашарил ту самую, купленную Чэнем и сохраненную Гун Юй бутылку и принялся неторопливо пить, то и дело отдыхая.
Чэнь еще раз порадовался, что не выбрал для него сок.
- Барышня Гун, - позвал он, и молодая женщина встрепенулась. - Кислые соки из меню Чансу пока что убрать. До особого разрешения. Манго, груша... что-то в этом духе.
- Поняла вас, мастер Линь, - барышня Гун шевельнулась снова и замерла, бесконечно терпеливая, словно огромная змея.
- Врач хуже тюремщика, - буркнул Чансу и покрепче переплел их пальцы, снова напоминая о старой шутке времен их знакомства.
Теперь уже муж, не только врач. У Чэня на миг снова закружилась голова. И Чансу ведь все обставил втихую, словно хотел сделать подарок, роскошный, долгожданный, единственно ценный... Надо сказать, у него получилось. Чэнь погладил запястье Чансу пальцем.
Время до загородного дома Чэня пролетело совершенно незаметно. Вертолет только завис над зеленой лужайкой, а Чэнь уже рассмотрел и фургон ресторанной доставки, и еще одну машину, наклейку на борту которой никак не мог разобрать. Он оглянулся на Гун Юй, но та только молча кивнула.
- До завтрашнего утра, говоришь? - ухмыльнулся Чансу, уже шагая к дому по выложенной камнем дорожке.
- Да, - уже прикидывая, какие дела можно отложить, а какие нет, отозвался Чэнь. - В десять у меня сложный пациент, но потом, полагаю, я могу освободить себе день, - он лишь теперь сообразил, что можно договаривать мысль вслух… что на это есть все права, - и провести его с тобой.
Чансу провел пальцами по ладони, словно услышав это короткое напоминание самому себе, и приветливо улыбнулся Е Цзе, которая вышла встречать их.
- В десять утра мне будут звонить, - задумчиво отозвался он. - Цзинъяню придется принимать решение. Но я в любом случае дождусь тебя дома.
"Дома". Чэнь едва не пропустил вопрос Е Цзе насчет обеда и отрицательно мотнул головой.
- В спальню? - усмехнулся его зависанию Чансу. - Или ты хочешь сначала представить меня отцу?
Прижался сильнее и наклонился к уху:
- С тебя шампанское, с меня... ммм, все остальное. Договорились?
А потом провел губами по шее над краем воротника - быстро и обжигающе.
- Так что приходи в спальню... минут через пятнадцать, - Чансу еще раз тронул его шею губами, поймал за мочку уха - и выскользнул из рук. - Я буду ждать.
Он улыбнулся и сбежал, а Чэнь ухмыльнулся и пошел искать шампанское и бокалы.
Если бы утром ему кто-нибудь сказал, что вторую половину дня он встретит женатым человеком, он бы не поверил ни за что.
Через пятнадцать минут он поднялся по лестнице, ведущей на второй этаж, держа в одной руке ведерко с бутылкой шампанского во льду, а в другой - пару бокалов, и недоуменно остановился, увидев рассыпанные по полу розовые лепестки. Алые, розовые, белые - они усеивали пол, складываясь дорожкой романтического клише. Чэнь фыркнул, узнав чувство юмора Чансу, и даже представил, как тот повеселился, разбрасывая лепестки.
- И на ком только я жени... - Чэнь открыл дверь в спальню и, чуть не выронив бокалы, снова потерял дар речи.
Чансу стоял у окна, как утром - но теперь на нем было платье.
Белое. Свадебное. Женское. С ворохом длинных шелестящих юбок.
Чэнь буквально почувствовал, как мысли в голове взорвались на коротенькие обрывки.
- Пришел в себя и уже жалеешь? - усмехнулся муж, оборачиваясь от окна - и позволяя солнцу бить себе в спину, просвечивая очертания тела сквозь тонкую ткань. - Немного поздно, Чэнь. Ты мой.
И, кажется, он стал выше. Выше!
В руке что-то скрежетнуло, и Чэнь не сразу вспомнил о бокалах, раздавить которые не хотелось бы. Но свадебное платье на Чансу и туфли... господи боже! - на каблуках!
Бокалы от греха подальше перекочевали на консоль под зеркалом у стены. Под нею же Чэнь оставил и ведерко.
- Ты сошел с ума, - прошептал он, ловя в отражении понимающую ухмылку Чансу. - Нельзя же так без предупреждения!
Он развернулся и сделал шаг к невозможному, опьяняющему, головокружительному... супругу.
- Я ведь мог и не сдержаться, увидев тебя в таком виде, - скользя взглядом по поблескивающей в солнечном свете юбке, прошептал он. - Ты слишком хорошо думаешь о моей выдержке, дорогой.
- Все для тебя, - Чансу небрежно повел плечами, и по платью словно пробежала волна. - Поэтому, Чэнь...
Он понизил голос, и Чэнь снова шагнул навстречу, чтобы не пропустить ни слова. Мелко кружилась голова.
- Тебе решать, как именно ты будешь его с меня снимать. - Чансу снова улыбнулся - на этот раз не скрывая предвкушения. - Кто знает, что ты найдешь под ним.
Чэнь показалось, что сам воздух нагрелся от многообещающей улыбки Чансу, и пришлось сначала сбросить с плеч пиджак, не глядя откинув его в сторону кресла, а потом туда же отправился галстук.
Расстегнув верхние пуговицы рубашки, Чэнь осторожно, чтобы не уронить Чансу с его каблуков - с ума сошел, точно! - привлек его к себе и нежно поцеловал. Точно и в самом деле невинную деву.
Чансу прижался всем телом, сминая шелестящие складки, от него пахнуло знакомым горьковатым запахом парфюма - его собственного, неизменного уже десяток лет, и от этого контраста с платьем еще сильнее бросило в жар.
Голову для поцелуя пришлось запрокинуть, Чансу легко гладил по затылку, словно боясь спугнуть, и чуть вздрогнул - сладко, предвкушающе, когда Чэнь провел ладонями по обнаженной спине.
- Ты хочешь, чтобы я умер от перевозбуждения, ты остался вдовцом и присвоил себе все мое состояние - и клинику, - едва не задохнувшись, прошептал Чэнь, едва соображая, что говорит. - Но знаешь... ты просто прекрасен. Настолько, что я готов встать перед тобой на колени.
И отсосать Чансу, прямо в этом платье, задрав эти пышные юбки, даже не добравшись до постели. В глазах на миг аж потемнело.
- Я хочу, чтобы ты жил долго, - Чансу поймал его лицо в ладони и заглянул в глаза, не пряча ни страсти, ни нежности. - И ни разу не пожалел о том, что согласился. Но если ты всерьез готов испортить брюки...
Чансу ухмыльнулся - и прислонился к подоконнику, откидываясь на стекло.
- Владей, - прошептали успевшие порозоветь от поцелуев губы.
Чэнь выругался, почти падая перед ним на колени, и с замиранием сердца скользнул ладонями под шуршащую юбку, чтобы почти сразу же наткнуться пальцами на гладкую прохладную кожу лакированных туфель.
- Что ж ты творишь-то со мной, - бессильно выдохнул Чэнь, ведя ладонями выше по ногам Чансу, чтобы задрать белые слои ткани, и тут его ждал новый удар.
На ногах Чансу оказался прохладный, тонкий и скользкий шелк... чулок?!
Чэнь вскинул на мужа охуевший взгляд, скользя пальцами выше и глубже, не в силах остановиться, и снова замер, когда пальцы нащупали не только кружевную резинку чулка, но и уходящую еще выше полоску крепления.
Чансу улыбнулся сладко и остро - и одобрительно промурлыкал:
- Продолжай.
Чэнь подхватил на руки шуршащую массу слоев, смял ее, задирая выше, открывая ноги Чансу, и действительно чуть не задохнулся, увидев на нем и белые чулки с подвязками, и белое кружевное белье, через которое просвечивал и выпирал налившийся член.
- Твою мать, - только и прохрипел Чэнь, прижимаясь к нему губами, зубами хватаясь за кружевной край и стаскивая его вниз, хотя бы немного.
Чансу крепче вцепился в подоконник, другой рукой перехватил свои юбки сам, задирая их еще выше, и Чэнь, благодарно выругавшись, сдвинул, наконец, кружевной лепесток в сторону, открывая член и обдавая его своим дыханием.
- Скорее же! - рассерженной гадюкой зашипел Чансу и, явственно теряя терпение, закинул Чэню на плечо ногу.
Шпилька уперлась в плечо, и, блядь, в голове помутилось окончательно. Чэнь только и смог, что скользнуть ладонью по затянутой в чулок щиколотке, икре, голени, а потом на языке расцвел слабый вкус соли и мускуса, и Чэнь, застонав, наделся ртом на член, забирая его сразу в горло.
Чансу сорванно вскрикнул и содрогнулся, когда он принялся сосать, быстро и жадно, прижимая член языком и умирая от долгожданного ощущения. Наконец-то провалился ко всем чертям вечно сидевший внутри страх: что Чансу в любой момент может исчезнуть, пропасть из рук и никогда не вернется больше, что его не удастся спасти, что он так и останется лежать на больничной койке, так и не открыв глаз...
Чэнь стиснул пальцы на бедрах сильнее, чувствуя, как прижало обручальное кольцо и как разрастается внутри от этого счастье, слыша, как громко стонет наверху Чансу, пытаясь подаваться в рот чаще и глубже, и окончательно вышвырнул панические мысли из головы и сердца.
Сдвинув уже мокрый от слюны край кружевных трусов, он погладил пальцами мошонку Чансу, а потом скользнул еще дальше, нажимая на анус и впихивая внутрь самый краешек пальца.
Чансу содрогнулся и выматерился, на Чэня сверху рухнули юбки, запирая его в темноте, наполненной жаром и запахом Чансу. Чэнь снова резко двинул головой, сглатывая на члене, и Чансу задушенно вскрикнул.
Чэнь сглотнул еще раз, а потом, выпустив изо рта уже опадающий член и выпутавшись из-под юбок, поднялся на ноги.
Разрумянившийся и взмыленный, словно ему не отсасывали, а час валяли по кровати, Чансу с трудом приподнял веки. А потом слабо усмехнулся и буквально стек в руки с подоконника, будто разом лишившись костей. Чэнь сначала перехватил его поудобнее, а потом - мимоходом ужаснувшись, каким легким оказался Чансу - поднял на руки, и в пару шагов донес до кровати.
Чансу протестующе вскрикнул, упав на постель, а Чэнь остановился рядом, с наслаждением взирая на него сверху. Пышная юбка задралась с левого края, открывая ногу в чулке, и Чэнь, наклонившись, стащил с Чансу туфлю.
- Невеста из тебя вышла потрясающая, - сказал он, отбрасывая обувь на ковер и принимаясь раздеваться. - Пора уже жениху ею насладиться полностью.
- Удовольствие будет общим, - Чансу даже не пошевелился, только руку заложил за голову и губы облизнул.
- Шампанского? - покончив с рубашкой, спросил Чэнь и расстегнул ремень брюк.
- Потом, - нетерпеливо отозвался Чансу. Из невесомой шелестящей пены юбок вдруг поднялось колено, на него улеглась вторая, еще обутая ступня. Качнулась вверх-вниз, и Чэнь только выругался, поняв, что следит за этим движением, словно завороженный. - Есть куда более интересные занятия.
Юбки задрались, открывая взгляду свод бедра и край задницы, с намеком на кипенно-белое кружево, и Чэнь понял, что хочет увидеть это все целиком. Он стащил с ноги Чансу вторую туфлю, бросил ее на пол, а потом отодвинул пальцами края ткани.
Зрелище было убийственным. Чэнь не удержался от того, чтобы накрыть ладонью член Чансу и поднял взгляд на теперь уже супруга.
- Это какие же?
- Ну, если ты закончишь раздеваться... - Чансу вдруг сладко потянулся на кровати, требовательно толкнулся пахом в ладонь, потерся, - ...я тебе обязательно расскажу.
Ступня в чулке оторвалась от колена, легла на плечо и чуть толкнула.
- Но, надеюсь, ты поймешь сам...
Чэнь ухватил Чансу за бедра и резко дернул к себе, заставляя проехаться по кровати.
- Когда ты так настаиваешь... дорогой, - на то, чтобы расстегнуть ширинку и скинуть брюки вместе с боксерами к коленям, потребовалось несколько секунд, не больше, - я непременно должен действовать.
И даже не стал вытряхивать Чансу из белья - только сдвинул полоску белого кружева так, чтобы наполовину поднявшийся уже член выглядывал из-под верхнего края, и притерся пахом к горячей гладкой заднице.
- Значит, действуй, - Чансу выругался сквозь зубы, - зря я, что ли, готовился...
Чэнь надавил головкой члена на анус. Странно, смазки он не заметил, когда дразнил Чансу пальцем, но в том угаре можно быть пропустить многое.
- Ну, раз ты так говоришь... - он на пробу нажал сильнее, Чансу выгнулся, закатывая глаза, и член вдруг с легкостью скользнул в тесный скользкий жар, заставляя Чэня сдавленно выругаться.
Шуточки и перекидывание ироничными фразами смело в сторону, словно селем. Чэнь хрипло выдохнул и надавил сильнее, погружаясь до конца, подхватил Чансу под колени удобнее и заставил раскрыться.
Под себя. Полностью.
А потом стиснул под собой мужа, прижимая все это шелестящее, шуршащее, глядя в лицо Чансу, утопающему в складках платья - и сорвался в движение.
Сейчас вымело из головы любые изыски, и хотелось одного - брать и брать бесконечно желанное тело, причем так, чтобы второго оргазма Чансу достиг именно сейчас, под ним. От того, как они вместе сейчас. Навсегда.
Чансу вскрикивал и мычал, кусая губы, а Чэнь целовал его - жадно, лихорадочно, прихватывая зубами то за шею, то за мочку, и двигался, двигался, сгорая в желании, подобно бикфордову шнуру. Оргазм подкатывал все ближе, взмокшие от пота бедра Чансу норовили выскользнуть из рук, и Чэнь закинул ноги супруга себе на плечи, наваливаясь сверху и врубаясь членом еще глубже.
Чансу вскрикнул и сжался внутри, туго и жарко, словно мечтая оставить в себе. Мотнул головой, словно пытаясь удержаться в здравом рассудке, и обхватил Чэня за шею, заставляя наваливаться сильнее, складывать почти вдвое.
Над губой у него выступили капельки пота, и Чансу слизнул их, столкнувшись носами с Чэнем, искра смеха вспыхнула было и сгорела эхом нового стона. Слишком важно сейчас было другое - это.
Выбить из Чансу вскрик - вот так, с закусыванием губ, с зажмуренными глазами, с именем Чэня на губах и дрожью, сотрясшей тело. Чэнь резко крутанул бедрами, заставляя член иначе двинуться внутри, и Чансу словно вспыхнул весь.
Вскрикнул, дернулся в руках и сжался прямо на члене, словно то, что ему не удалось избежать ласки, только завело его сильнее. И теперь подавался навстречу на каждый удар, заставляя врубаться в себя глубже и глубже раз за разом, будто потерявшись в этой полыхнувшей до небес страсти.
- Загонишь же... - выдохнул Чэнь, усилием воли заставляя себя притормозить. Чансу возмущенно зарычал, но Чэнь лишь нашарил его член и сжал в кулаке, выглаживая головку.
- А мне нравится! - Чансу сверкнул на него глазами, а потом вдруг зашептал:
- И вообще... ты слишком много думаешь... в следующий раз... чулки будут черные!
Чэнь не сумел даже понять, когда все его благие намерения осыпались прахом: вдавил супруга в кровать так, что Чансу удивленно охнул, платье треснуло, а сам он... просто сорвался с резьбы.
Чансу только воодушевленно стонал - распластанный под ним, сложенный вдвое... Чэнь не мог отвести от него глаз - и остановиться тоже не мог.
На мгновение, перед самым оргазмом, вдруг вернулся страх: что все может закончиться, стоит ему только позволить себе кончить - и выпустить ситуацию из-под контроля.
Он сжал пальцы на члене Чансу чуть сильнее, поняв, что оргазм накатывает неотвратимо, и Чансу, как всегда немыслимо чуткий, с усилием распахнул глаза.
- Давай, Чэнь... - шепнули алые, искусанные губы. - Давай же.
И он отпустил себя, проваливаясь в сладкое, темное безумие с глазами Чансу.
- Ммм... - первым делом услышал он потом и открыл глаза.
Когда он скатился с Чансу на кровать, Чэнь не помнил - должно быть, действуя на полном автопилоте, но сейчас Чансу лежал рядом, в безнадежно смятом платье, и сиял улыбкой человека, добившегося исполнения самой главной мечты.
- Ты по-прежнему со мной? - спросил он.
- Отныне и пока смерть не разлучит нас, - хрипло ответил Чэнь и, притянув к себе руку Чансу, поцеловал пальцы.
Металл кольца под губами был теплым, а пальцы Чансу - почти горячими.
- Прозвучало как тост, - Чансу отвел у него со лба лезшие в глаза волосы. - Предлагаю за это выпить... и все-таки снять с меня это безобразие. Хочешь поучаствовать?
- Хочу, - и снять с себя брюки, определенно. Чэнь усмехнулся, а потом вспомнил об одной важной вещи. А раз уж так все совпало, пошарил в карманах, потом глянул на полу и, подняв телефон так, чтобы в объектив камеры попали они с Чансу оба, скомандовал:
- Улыбочку!
Должна же у них была остаться хоть одна свадебная фотография.

@темы: Слэш, Фики

---

[Ардорская Ласточка]

Название: О бедном циньване
Автор: Ардорская Ласточка
Бета Ratacate
Пейринг: Юй/МЧС
Размер: Мини, 3627 слов
Рейтинг: NC-17
На заявку: Все как в каноне, за одним исключением – Юй съебался, остался жив-здоров, ну и собрал под свою руку остатки хуа и прочих обиженных и правит себе. А мчс у цзина любимый друг и советник и ездит иногда по дип.вопросам. и вот в один непрекрасный день его похитили и привезли к юю. У которого есть много чего ему сказать;
Предупреждение: Сомнительное согласие Несомненное несогласие.

– Вы же понимаете, что меня найдут?

Чансу пытается расправить плечи, но руки вывернуты за спину слишком болезненно, да и веревки впиваются немилосердно. Два дня в таком положении, и ток ци в кистях будет нарушен необратимо.

Человек, сидящий перед ним, когда-то носил яркие дорогие одежды, семь жемчужин в уборе циньвана и имел напыщенный и горделивый вид.

Сейчас принц Юй напоминает Чэня или вовсе разбойника из цзянху . Волосы свободно текут по плечам. Одет в просторный воинский халат с вышивкой. И даже серьги в ушах.

Юй ловит его взгляд и, усмехнувшись, трогает двумя пальцами серьгу:

– Обычай народа Хуа.

– Очень милый обычай, – холодно замечает Чансу. – Император Великой Лян не простит вам...

– Императору Великой Лян, – перебивает его Юй лениво, – чтобы напасть на меня, нужно будет нарушить договор с Великой Юй и Северным Ян. Высокая цена за уничтожение одного маленького народа, не так ли?

– Вы добились многого в дипломатии, – нехотя соглашается Чансу. – И все же меня буду искать и найдут.

– Вас найдут мертвым.

У Юя спокойное задумчивое лицо и никакой злобы в глазах.

Чансу пытается вспомнить донесения о царстве Хуа. Царство – очень громкое слово, которым горстка людей назвала довольно жалкий клочок земли. Однако в женах у Юя сестра императора Северного Ян, а император Великой Юй, по слухам, его любовник. Бывший циньван неплохо научился заводить знакомства. Надо было распорядиться убить его тогда, ведь Чэнь говорил!

– Зачем вам ссора с Цзиньянем? – спрашивает Чансу напрямую. Руки болят почти невыносимо, но невыносимая боль ему давно родная сестра.

– Повод, – пожимает плечами Юй. – Меня просили убить Мэн Чжи, и я убил. Меня просили убить вас, и я сделаю это. Меня просили спровоцировать Цзиньяня на нападение, и он, конечно же, нападет.

– Мэн Чжи убит?

Чансу поднимает брови, изображая скепсис.

Юй кивает, небрежно, словно нехотя:

– Убит. Вы, может быть, слышали о бойце по имени Сюань Бу?

Сюань Бу. Первый в списке. Боец из Великой Юй. Но как он добрался до брата Мэн?

– Пригласил на дружеский поединок, – отвечает Юй. – Нет, вы не задавали этот вопрос вслух. Но у вас он на лице написан.

Чансу вспоминает науку Чэня о правильном дыхании и не выдает чувств. Проклятая змея! Надо было растоптать ее еще тогда... когда валялась под ногами в пыли.

– И что же вы от меня хотите? – спрашивает он ровно. – Кроме убийства, но для него личная встреча не нужна.

Юй усмехается по-прежнему задумчиво и наконец удостаивает Чансу прямым взглядом.

– Просто хотел посмотреть вам в глаза.

– Вы вините меня в своем падении?

– Конечно.

Чансу смотрит в спокойное, расслабленное и совершенно отсутствующее лицо и пытается вспомнить того Юя, которого знал в Цзиньлине. Какие у него были слабые места? Что из них могло остаться...

– Я не посоветовал вам ни одной из трех вещей, которые уничтожили вас, – замечает Чансу.

– Нет, – соглашается Юй. – Но вы уничтожили бы меня в любом случае.

Чансу качает головой:

– Я же не стал. Убить вас было так просто. И так разумно.

Юй вскидывает голову, и в его глазах появляется наконец что-то, отдаленно похожее на выражение.

– Кстати, это я тоже хотел у вас спросить. Почему? Учтите, что ваш ответ никак не повлияет на вашу участь.

Чансу пожимает плечами.

– Пожалел, – холодно говорит он.

И Юй смеется.

Он смеется долго и свободно, как не смеялся на памяти Чансу никогда. Позор, изгнание и лишения кочевой жизни пошли ему на пользу. Кто бы мог подумать!

– Вы – и пожалели? – переспрашивает Юй, отсмеявшись. – Это очень остроумно.

– Я не собирался вас веселить. В прошлом я не питал к вам личной ненависти и не видел в вас помеху. Поэтому подумал: почему бы не отпустить раненую змею, которая больше не может укусить?

– Сострадание всегда ошибка, верно? – усмехается Юй.

– Не всегда. В случае с вами – да.

Юй кивает:

– Как вы хотели бы умереть?

Чансу снова пожимает плечами.

– Меч? Платок?

На этот раз Чансу вообще не удостаивает его ответом.

– Значит, платок.

Юй протягивает руку, и Чансу отстраняется, не скрывая отвращения. Юй улыбается, преодолевает и это малое расстояние, касается шеи Чансу, ведет пальцами вдоль артерии.

Чансу вспоминает Ся Цзяна. Юю, конечно, до него далеко. Но и у Чансу больше нет преимущества на доске.

Юй продолжает водить пальцами по его шее с такой задумчивой сосредоточенностью, что впору спросить, куда он улетел своими мыслями. Чансу не спрашивает. У него есть немного времени, чтобы подумать, но ничего не приходит в голову.

– Вы знаете, что я спас вашу жену? – спрашивает он, когда Юй убирает наконец руку. – И вашего сына? Ему сейчас три. Я недавно его видел.

Юй вздрагивает. Его взгляд проясняется и становится острым.

– Моя жена покончила с собой в тюрьме.

– Нет. Я думал, она с вами связывалась. Ей не запрещали писать.

– И где же она? – усмехается Юй.

– В безопасности.

– У меня не было ребенка.

– Был.

Юй качает головой:

– Вы гений, подобный цилиню, а лепечете какую-то глупость. Даже неловко за вас, право.

«У меня нет времени, чтобы подтвердить свои слова, – думает Чансу с досадой, но без отчаяния. – И он не станет доверять мне слишком быстро. Сколько он собрался со мной забавляться? Час? До утра? Вряд ли дольше».

Отчаянной жажды жизни, что так естественна для людей здоровых, у него нет. Он измучен болезнью и дворцовыми интригами, да и Цзинъяню его общество не всегда идет на пользу. Цзинъянь, конечно, будет страдать. И Чэнь. И главное – Фэй Лю. Чансу морщится, не скрываясь. Как же глупо было не добить эту гадину!

– Почему вы отвергли меня? – внезапно спрашивает Юй. Его пальцы все еще гуляют по шее Чансу, а лицо по-прежнему задумчивое. – Я бы помог вам с делом Чиянь.

– Потому что кроме дела Чиянь существовала еще Великая Лян, – поясняет Чансу, не пытаясь скрывать отвращение. – Вы действовали слишком безнравственно, чтобы стать хорошим правителем.

Юй убирает руку, отклоняется назад, рассматривает Чансу.

– Разве я плохо управляю народом Хуа? – спрашивает он с искренним удивлением. – Вы действительно считаете, что я никудышный правитель? Хуже, чем Цзинъянь?

Он качает головой, будто поверить не может, что Чансу действительно пришла в голову подобная глупость.

Он действительно оказался недурным правителем, мысленно соглашается Чансу. Хитрым, умеющим найти союзников и поссорить врагов. Вслух он ничего не произносит.

– Я бы решил для вас дело Чиянь, – уверенно говорит Юй. – Сделал бы Цзинъяня главным командующим. Дал бы вам все, на что бы вы указали.

Он отворачивается и смотрит в сторону, будто вспоминая что-то или подыскивая слова. Или просто хочет отвести взгляд.

– И уж точно я бы не посмел совершать безнравственные поступки, если бы только заподозрил, что вам они не по нраву.

Так и есть, думает Чансу. Но ты не входил в мои планы.

– Но я не входил в твои планы, – эхом повторяет Юй несказанное, мгновенно отметая вежливое «вы».

Он внезапно поднимается и выходит.

«Пошел за шелковым платком?» – усмехается про себя Чансу. Меч-то вроде был при нем.

Юй возвращается с чашей и маленьким красным флаконом, вроде того, который давал ему в Цзиньлин Чэнь.

Юй ставит чашу на стол, и Чансу скашивает глаза, не в силах удержать любопытство. Судя по цвету, там просто вода.

Юй открывает флакон и льет в чашу неизвестное зелье – каплю, две, три. Потом, подумав, добавляет – четыре, пять.

Подходит к Чансу и прижимает чашу к губам.

– Ты обещал меч или платок, – шипит Чансу. – Почему передумал?

– Потому что это не яд, – отвечает Юй, нажимает на болезненные точки внизу челюсти, и рот открывается сам.

Зелье сладкое на вкус и пахнет травой, название которой Чансу не может вспомнить.

– Ну и чем вы меня опоили, ваше высочество?

– Величество, – поправляет его Юй. – Я, слава богам, все-таки правитель своего народа.

– Чем вы меня опоили, ваше величество? – повторяет Чансу. Но еще не закончив фразу, уже понимает, чем.
Он смеется так долго, что слезы текут по щекам. Может быть, дело еще и в зелье, но происходящее настолько в духе принца Юя, каким Чансу его знал, что сложно не развеселиться.

– Вы всегда были слишком зависимы для настоящего тирана и слишком мелочны для человека благородного, – поясняет Чансу свою реакцию. – И вы нисколько не изменились.

Юй усмехается, снова совершенно без гнева.

– Я рад, что вы смеетесь, а не плачете, – говорит он искренне. – Мое удовольствие было бы меньше, если бы вы заливались слезами.

Плакать Чансу вовсе не хочется. Он зол, как давно не был. Тело же его охвачено приятной, но несколько обременительной истомой. Сердце бьется не чаще, но будто сильнее гонит кровь. Во рту сухо, щеки печет – видимо, на них расцветают сейчас пятна румянца. И главное – внизу живота и в паху мягко, но мощно набухает желание. Как готовый раскрыться бутон. Как огонь, который вот-вот разгорится.

– У меня болят руки, – говорит Чансу. – Не развяжете?

Юй вздыхает с огорчением, снова совершенно искренним.

– Вот верите, я бы хотел, – говорит он и разводит руками в расшитых рукавах. – Но вас же, этакую змею, нельзя недооценивать.

– Мне очень больно, – повторяет Чансу.

Роль страдающей девы дается ему подозрительно легко. Чэнь бы хохотал. Но только после того, как Чансу выжил бы.

Он не слишком ждет, что Юй поддастся на уговоры, но тот задумывается. Оглядывается вокруг в поисках возможного решения. Видимо, не найдя его, качает головой:

– Мне жаль. Я не желаю причинять вам лишнюю боль. Но тут уж ничего не попишешь.

– Хотя бы потом развяжете? После?

– После я вас убью, – отвечает Юй серьезно и, как Чансу кажется, немного печально. – Так что долго больно не будет в любом случае.

– Вы умеете утешить, – усмехается Чансу. – А уж соблазнять-то как завидно умеете!

– О, не вам завидовать! – Юй внезапно улыбается, светло, почти по-детски открыто. – В умении соблазнять с вами не сравнится ни одна хули-цзин. Куда уж ничтожному мне.

Отрава в крови между тем действует весьма подло. Боль в руках отходит куда-то на задворки сознания. Как и тревога за судьбу Цжи и за Цзинъяня. На первый же план выступают совершенно бессмысленные вещи.

То, например, что Юй похудел и потерял свои щеки. У многих это отняло бы красоту, но лицу Юя лишь добавило благородства, подчеркнув и резкие скулы, и четкий подбородок. Чансу нравится это лицо. Всегда, пожалуй, нравилось.

Или разворот плеч. Юй красивый мужчина, всегда был. Но сейчас его стать как-то особенно сильно бросается в глаза. И как ему идет синий цвет...

«А ведь я, кажется, никогда не был склонен к южному поветрию, – удивляется Чансу. – Неужели простым зельем можно возбудить интерес к кому угодно?».

Юй снова тянет к нему руку. Ведет ладонью по щеке, задевая большим пальцем губы. Это отдается приятной дрожью во всем теле. Но даже в чаду наваждения Чансу не делает ничего из того, что предлагает обманутое тело. Не прижимается щекой к чужой руке. Не пытается захватить палец губами. Даже не стонет. Хотя все эти варианты тут же жарко проносятся у него в голове.

– Вы так неподвижны, – замечает Юй все с той же задумчивостью, – но в вашем взгляде поволока.

– Яд сейчас дает моему телу плохие советы, – усмехается Чансу.

Юй широко улыбается в ответ:

– О, как я это понимаю!

Он склоняется к Чансу, прикасается губами к скуле. А затем длинно ведет языком по коже, будто пробуя ее на вкус. Возможно, на самом деле пробуя.

– Скверные советы из красивых уст бывают так опасны...

Юй наклоняет голову и трогает языком губы Чансу:

– И так сладки.

Его язык с силой размыкает губы, но Чансу только сжимает зубы сильнее. Тогда язык скользит там, куда пустили, со всей тщательностью.

Отравленное тело отвечает жаром, и усилившимся током крови, и ставшим поспешным биением сердца. Юй развязывает на нем пояс, а затем второй. Распахивает халаты. Потревоженные руки вспыхивают новой болью – где-то там, далеко от сознания.

Юй рвет исподнюю рубашку, от горла до подола. Треск немного приводит Чансу в себя. «Если я потеряю остатки разума, мое тело сделает все, что он захочет», – думает Чансу и не понимает, волнует ли его это.

– Я не ожидал, – говорит он, – что вы любитель южных забав. Вы смотрели на меня, конечно, влюбленно, но я полагал, что ваше благоговение не носит весеннего характера.

– Я, представьте себе, не докучаю притязаниями тем, кто мне дорог, – легко отвечает Юй. – Если бы вы выбрали меня, однажды я бы вам предложил. Если бы я увидел ваше нежелание, нашел бы силы не причинять вам неудобств.

Он приподнимает Чансу с легкостью, подчеркивающей его силу. Стягивает нательные штаны. Потом становится перед Чансу на колени, снимает с него сапоги, носки, нательное.

«Я слишком много раз пренебрегал добродетелью, и наказание мое справедливо. Юй – просто исполнитель того, что должно быть исполнено». Эта мысль приходит внезапно. И даже странно, что только сейчас.

Чансу не сопротивляется, когда Юй берет в руки его ступню и начинает разминать. Удовольствие течет вверх волнами, прямо к янскому стеблю. Возбуждение теперь мучительнее, чем боль в руках. Но это мучения того рода, которые хочется длить.

Чансу понимает, что самое оскорбительное, что он может сейчас сделать – не проявить вообще никаких чувств. И не отказывает себе в удовольствии щелкнуть зарвавшегося циньвана по носу. Он постарается, чтобы Юй получил тело, мало отличающееся от мертвого. В конце концов, должно же у него быть хоть какое-то личное занятие перед смертью? Хоть какой-нибудь бой?

Бой... Чансу улыбается, жестоко потешаясь над собой. Он выбирал аскезу шестнадцать лет, презирая весенние радости, храня силы для государственных дел. И как же хотел умереть в бою... Вот Юй ему сейчас обеспечит весеннее сражение.

– Вы назвали меня безнравственным, и я понимаю, о чем вы, – снова заговаривает Юй, принимаясь за другую ногу. В его голосе нет ничего весеннего. Чансу вообще не уверен, возбужден ли он: слишком уж ровно, слишком печально слетают с его языка слова. – Но я способен сдерживать свои желания ради того, кого ценю. Я способен на самопожертвование. Я способен на доверие – эта добродетель не принесла мне ничего, кроме зла, но она могла бы и изменить многое. Я, наконец, способен быть деятельным, последовательным и преданным даже там, где речь зайдет об угрозе моей жизни. Я надеялся, что вы увидите все это и составите справедливое суждение.

– Я видел все это, – соглашается Чансу. – Как вы думаете, почему я не приказал найти вас и убить, хотя разумность этого решения была очевидна? Почему спас вашу жену и сына?

Юй оставляет его ноги, подается наверх, берет подбородок Чансу двумя пальцами и напряженно всматривается в его лицо.

– Вы второй раз упоминаете мою покойную жену.

– Вашу живую жену, – поправляет его Чансу, – и вашего трехлетнего сына.

Юй отстраняется и хмурится. Некоторые сведения не так просто игнорировать.

– Сожалею, что, кажется, немного сбил вам настрой, – замечает Чансу и улыбается. Выиграть сражение – не значит выиграть войну, но первая победа за ним.

– Да, – тянет Юй, – сбивать настрой вы умеете, как никто.

Его голос насмешлив, но морщина между бровями все так же резко очерчена.

– Я проверю ваши сведения, – говорит он спустя пару ударов сердца.

Чансу улыбается шире:

– Вы не сможете найти их без меня.

– Думаете, я еще раз поверю укусившей змее?

Чансу пожимает плечами, пренебрегая глухой болью в кистях.

– А ведь я никогда не врал вам, – напоминает он. – Ни одного слова лжи. Все, что я вам не сказал, вы вообразили себе сами. Я, знаете ли, не опускаюсь слишком низко.

Жар в паху становится совсем нестерпимым. Все тело исступленно кричит: прикоснись ко мне, прикоснись, прикоснись! И нет для него существа желаннее, чем враг напротив. От безудержного влечения хочется выть, как в ту пору, когда боль выворачивала наизнанку. Чансу пытается дышать ровнее, но каждый вздох только добавляет чувствительности взбесившейся плоти.

Воистину пытка, достойная покойного Ся Цзяна.

Юй вздрагивает, когда Чансу судорожно втягивает воздух. Снова смотрит пристально, возвращаясь из раздумий к собеседнику. И наконец улыбается, мрачно и удовлетворенно.

– Что же я все о делах да о делах, – говорит он медленно, и каждый звук его голоса – и нож, и мед. – Вы, я смотрю, совсем истомились.

Он подхватывает Чансу за талию, рывком сажает себе на колени, и это сражение Чансу проигрывает – не Юю, а очередному яду. Он приникает к сильному телу рядом так плотно, что и листа бумаги не просунуть. Приникает требовательно, жадно и победно стонет, получив наконец желаемое. Что ж, проигрывать ядам уже стало привычным для него делом. Ах, Чэнь, где ты...

Юй крепко обнимает его за поясницу и снова целует. На этот раз Чансу открывает рот – и чужой язык проникает внутрь, сплетается с его собственным, то играя, то захватывая в плен без всякой пощады.

Чансу наклоняет голову, открывает рот шире, включается в схватку. План изображать мертвое тело отброшен и забыт – Юй может торжествовать.

Сложно сказать, торжествует ли Юй, но кусается он хуже оборотня – или будто решил изранить Чансу в кровь и напиться ею, подобно вампиру. Подобно самому Чансу когда-то... давно.

Весеннее томление как кусок раскаленного металла внутри – мучает и ищет выхода. Чансу стонет, вкладывая в стон всю свою боль. И удивляется, когда Юй внезапно оставляет его губы, берет лицо в ладони, снова вглядывается, жадно и тревожно.

«Одно слово, и он удовлетворит мое желание», – понимает Чансу. О, такое желание Юй точно не оставит без внимания! «Нет, – думает Чансу, – вот это уже слишком». И закрывает глаза.

– Больно? – шепчет Юй ему на ухо. – Все, что угодно, только бы я прикоснулся к тебе? Вот и я так горел, Чансу. Все, что угодно, за один твой одобрительный взгляд. Легко ли тебе сейчас?

– Я ... тебя... не опаивал, – выговаривает Чансу старательно, борясь с языком, который отвратительно плохо ворочается во рту – ради слов. Ради поцелуев – пожалуйста!

– Разве? – дыхание щекочет ушную раковину.

– Справедливости... ради, я был не первым... негодяем... которому ты пове... А-а-ах! А-а-а-а-ах!

Юй, не дослушав, сжимает в кулаке его плоть и делает всего два движения – вверх и вниз. Всего два движения – и этого хватает, чтобы темная, густая, жгучая волна прорвала наконец плотину и обрушилась на Чансу уничтожающей разум судорогой.

***

Дышать, дышать, дышать.

Он еще жив, руки еще связаны за спиной. В крови все еще бродит яд – ему немного легче, но весеннее томление тлеет внизу живота, как угли в жаровне, готовые разгореться снова в любой момент.

– Вам не понадобится ни меч, ни шелковый шарф, – говорит он просто для того, чтобы понять, насколько хотя бы язык снова принадлежит ему. – Еще немного внимания подобного рода, и я умру.

– Разве это плохая смерть? – спрашивает Юй.

Чансу сидит у него на коленях, обняв ногами и склонив голову так, что она почти касается плеча мучителя. Руки Юя поглаживают его спину – как мог бы поглаживать настоящий любовник.

– Я бы предпочел не только меч или платок, но, пожалуй, и тысячу порезов.

Юй смеется, гортанно и ласково.

– Ты разбиваешь мне сердце, цилинь, – говорит он и целует Чансу чуть ниже уха, а затем в шею, снова и снова.

– У вас его нет, – отвечает Чансу зачем-то. Возможно, чтобы отвлечься от отвращения к себе, о котором как-то подзабыл за последние два года. Старые враги всегда готовы напомнить о подобном. – У меня, впрочем, тоже.

– О нет! – пылко возражает Юй. – У нас обоих есть сердце. Мое разбито многими, но рана, нанесенная вами – самая болезненная. Ваше же разбил не я. Но я вас убью.

– Думаете, это сравняет счет?

– Даже не знаю, – Юй снова шепчет в ухо. – Честно говоря, мне уже плевать.

Его язык лезет в ушную раковину, хозяйничает там, запуская по позвоночнику череду мурашек.

Душный дурман снова близко. Поднимается из низа живота, распирает грудь и разгоняет пульс. В голове опять мутится. Чансу пытается поднять голову, но та предательски клонится вниз, прямо на плечо Юю.

Какая мерзость, думает Чансу и закрывает глаза.

На этот раз Юй заботится и о себе. Распахивает полы халатов, приспускает штаны. Чансу чувствует, как их янские орудия соприкасаются, зажатые между животами. Будто они и не враги вовсе, а соратники. В этом бою.

– Меня сейчас вырвет, – говорит он так ясно, насколько способен.

– Это не испортит мне момента, – заверяет его Юй.

И Чансу верит: не испортит. Юй не ждет от него ни взаимности, ни удовольствия. Это даже не месть – просто пятый принц берет себе то, что, как он считает, ему когда-то пообещали.

Масло, которым Юй щедро поливает свой янский стебель – оба, Чансу тоже перепадает – остро пахнет сандалом. От этого и вправду начинает немного тошнить, но Юй не дает возможности пожалеть себя – приподнимает за бедра и штурмует нутро Чансу с усердием и безжалостностью императорской армии.

Чансу не стонет, только сжимает зубы и дышит на счет, как учил Чэнь. Тело крупно вздрагивает каждый раз, когда копье поражает цель, но Чансу не имеет к этому никакого отношения. Он закусывает ткань чужого халата и считает, считает, считает.

Он забывает счет, когда очередной толчок уносит его на небеса – только слышит, как глухо, протяжно стонет его мучитель.

Сверкающий пик милосердно опустошает разум. Несколько ударов сердца Чансу не помнит ни боли, ни унижения – только блаженство. Будто сама Гуаньинь отерла рукавом его лицо и поцеловала в измученное сердце.

«Я умираю?» – приходит мысль, и Чансу молит, чтобы так оно и было.

Но в следующее мгновение он падает с Седьмых небес туда, откуда и не уходил – в объятия Юя, на его не до конца поникшее копье. Из задних врат течет, живот тоже мокрый и липкий. Запах семени перебивает сандал, и он еще более тошнотворный.

Юй тянется к мечу, и Чансу невольно делает вдох. Но Юй говорит: «Пока нет» – заставляет склониться, плотно прижавшись к его плечу, и перерезает веревки, стягивающие запястья. Руки Чансу плетьми падают по бокам.

Боли пока нет. Ничего нет, кроме ватной расслабленности в теле. В животе и ниже, в паху, все еще тлеют проклятые угли. Но пока Юй не ворошит их, есть время подышать.

Юй берет его за бедра и ссаживает с себя, а затем и вовсе кладет на ковер. Лежать упоительно. Чансу снова не удерживает вздох – почти благодарный.

Сил на ненависть нет.

– Отдохни немного, – говорит ему Юй, – и поскачем снова.

– Как же сильно вас припекло, – замечает Чансу больше по привычке, чем искренне желая уколоть. – Вы-то не пили отраву,

– А что, если ты – моя отрава? – усмехается в ответ Юй.

В его голосе – ни злобы, ни боли. Что ж, думает Чансу, кажется, мы оба здесь приняли свое незавидное положение.

Юй ложится сверху, устраивается так безмятежно, будто Чансу и вправду его любовник. Меч совсем рядом, но с покалеченными руками Чансу не то что убить – пошевелить пальцами не может.

Чансу переводит взгляд и от неожиданности расширяет глаза – слава всем богам, что не вздрагивает.

За спиной Юя – две неподвижные фигуры. Чэнь и Фэй Лю. Оба с занесенными цзянями.

Не в том виде Чансу хотел бы предстать перед ними обоими, но переживать об этом он будет после. А сейчас нужно отдать своевременный и правильный приказ.

«Живьем», – произносит он одними губами Чэню. Тот поднимает брови, явно считая убийство более удачной идеей.

«Попробуй», – просит Чансу беззвучно.

У него есть один удар сердца до того, как изменится положение дел, и он тратит его на то, в чем никогда себе не признается потом. На ощущение тяжести чужого тела и блаженства, все еще согревающего кровь.

@темы: Слэш, Фики

---

[Ардорская Ласточка]

Можно же сюда фики тащить, да?

Название: О честном человеке Ху Су и его судьбоносной встрече с лихими людьми из цзянху.
Автор: Ардорская Ласточка
Бета: ratacate
Персонажи, пейринг: Хуан Суавес, Линь Чэнь/Мэй Чансу, молодчики из союза Цзянцзо
Рейтинг PG-13
Размер Миди, 6490 слов
Саммари: В мире Архива Ланъя Хуан Суавес, наверняка, бы работал на Мэй Чансу
Примечание: Кроссовер с ОЭ

Часть первая
В которой Ху Су проигрывает в поединке, но не получает люлей

Ху Су был человек неплохой и даже в некотором смысле работящий. И почтительный. Поэтому, когда папаша его, упившись сливовым вином, упал в пруд и утоп, Ху Су не стал ругаться на то, что старый пьяница оставил его, молодого и не знавшего жизни, разбираться с многочисленными своими долгами. А сразу продал дом — объяснив соседям, разумеется, что это для погашения отцовских долгов. В ту же ночь собрал котомку, положил прибыль от продажи в кошель и был таков. Говорят, кредиторы снарядили за ним погоню. Но погоня, опять же говорят, затерялась где-то в горах. Ху Су их не видел! И никого не убивал! Помилуйте, он же честный и работящий человек, как уже, собственно, и было сказано.

И вот шел Ху Су по дороге со своей котомкой, кошелем, хорошо припрятанным в старом халате, и посохом. А с посохом он, надо заметить, управлялся весьма недурно. Вот спросите хотя бы ту погоню. Впрочем, они-то теперь мало что расскажут.

И вдруг видит Ху Су — сидят у дороги двое. Рядом повозка. Видать, один господин, другой слуга, хоть и выглядят оба как бродяги из цзянху. Но Ху Су теперь тоже был бродяга из цзянху, поэтому испуга особенного не испытал, а испытал жгучий интерес. Не к бродягам, разумеется, — к кошелю, который висел на поясе одного из них, на самом виду.

— Здравствуйте, люди добрые, — вежливо сказал Ху Су, подходя к незнакомцам.

Тот, который был похудее и побледнее, в сером халате из неотваренного шелка, ответил учтивой улыбкой. Второй же, в голубом халате, изрядно выпачканном в пыли, и с растрепанными неуложенными волосами — видно, совсем опустившийся тип — грозно нахмурил брови и ни единым движением лица и тела не выказал радости от встречи.

— Иди-ка, добрый человек, куда шел, — изрек грубиян в голубом халате, не потрудившись встать навстречу. Вот ведь удобно будет посохом по голове!

— Ну что ты сразу набрасываешься, — упрекнул его бледный тип в сером халате очень приятным и хорошо поставленным голосом. Сразу видно было, что человек ученый и на дороге оказался, видимо, вследствие какой-нибудь досадной неудачи. «Этого убивать не буду, — решил Ху Су, — вежливые ученые люди Поднебесной нужны. Только огрею разок по башке, чтоб не мешал».

— Вы очень приятный человек с хорошими манерами, — похвалил Ху Су путника в сером. — А вам, — обратился он к тому, что в голубом, — стоило бы поучиться добропорядочному поведению у вашего друга.

Бродяги переглянулись.

— Он дурак или самоубийца? — спросил тип в голубом, тыкая веером в Ху Су, но обращаясь к своему спутнику.

Веер, к слову, говорил о том, что молодчики не такого уж и низкого происхождения, как Ху Су сразу подумал. Может, даже знатные господа. Занесло в цзянху, вот и поистерлись. Впрочем, существенно дела это не меняло.

— Я думаю, господин просто не местный, — все так же доброжелательно и приятно для слуха ответил серый халат. — К тому же он пока не сказал мне ничего неприятного. И вообще произвел впечатление человека наблюдательного.

И серый халат ухмыльнулся и подмигнул голубому.

— Ах ты неблагодарный! — голубой халат уперся ладонью в колено, отводя локоть и расправляя плечи, и, даже сидя, приобрел вид внушительный. — Какой-то разбойник назвал меня неучтивым, а ты и рад присоединиться! Не жди хорошего вкуса от сегодняшних лекарств!

Господин в сером сделал очень кроткое выражение лица. Вот совсем такое, которое и сам Ху Су делал, уверяя соседей, что завтра же отдаст долги.

— Разве лекарю пристало мстить пациенту, усугубляя его страдания? — спросил серый халат, демонстрируя позой и голосом смирение, недоступное даже Ху Су. — Да еще и за мнимую обиду?

— Мнимую? — голубой халат, напротив, и не думал скрывать свой дурной нрав. — Разве не ты сейчас похвалил этого мерзавца за то, что он обозвал меня невежей?

— И предложил брать пример с меня, — скромно опустив ресницы, добавил серый халат. — Разве не замечательная идея?

— Я слишком человеколюбив для такого, — отрезал голубой халат и, вздернув подбородок, вложил руки в рукава.

— Кхе-кхе, — напомнил о себе Ху Су, — замечу, что я все еще здесь присутствую собственной персоной.

Оба халата снова повернули головы в его сторону и уставились с таким видом, будто очевидный факт, который он озвучил, стал для них совершенной неожиданностью.

— В твоих интересах убраться отсюда, — сказал голубой халат

— А с какой целью вы, собственно, к нам подошли? — спросил серый халат

— А то непонятно, с какой целью он к нам подошел, — фыркнул голубой халат. — Спроси его еще, зачем он посох перехватил боевым хватом.

— Кстати, — снова обратился к Ху Су серый халат, — я как раз хотел спросить, зачем вы перехватили посох боевым хватом и хорошо ли вы при этом подумали?

После таких слов ничего Ху Су не оставалось, как перейти к исполнению своего плана незамедлительно. Пока эти умники с места не повскакивали. Начать решил, ясное дело, с серого халата — так, стукнуть в лоб несильно. Сразу видно, что человек здоровья слабого, да и говорили они что-то про лекарства. Но совсем не ударить тоже было нельзя. Сложно воззвать к разуму человека, совсем уж обходя насилие, это Ху Су знал наверняка и на собственном опыте.

Посох лихо просвистел в воздухе. Удар Ху Су ставил один заезжий фехтовальщик, говорили, даже знаменитый. Так он Ху Су шибко хвалил, говорил, родись Ху Су в семье получше, был бы великим бойцом. Но Ху Су на славу воина ничуть не претендовал — только на кошель голубого халата.

Каково же было его удивление, когда ловко нанесенный удар вовсе не достиг цели, то есть головы господина в сером, а был перехвачен голубым халатом, и всего-то двумя пальцами! От такого мастерства Ху Су удивился столь сильно, что даже позабыл расстроиться и чуть рот не открыл.

А голубой халат — даром что грубиян, а руки из нужного места растут! — даже и не встав с места, одним легким движением вырвал у Ху Су посох. А потом лихо крутанул его вокруг себя, снова не приподняв ленивый свой зад и не задев соседа в сером, и ткнул Ху Су посохом в грудь. Да так сильно, что Ху Су не устоял на ногах, сделал несколько шагов назад, да и упал прямо на мягкое место.

— Вы, любезный, не иначе как владеете тайным искусством управление ци! — воскликнул он, решив, что обижаться будет сейчас не ко двору.

Но голубой халат проигнорировал его живой интерес.

— Очень рекомендую тебе, мил человек, прямо сейчас бежать отсюда так быстро, как только сможешь, — заявил он, рассматривая чужой посох, будто тот был его собственным. И добавил с особым нажимом: — Как лекарь рекомендую.

Не понять столь прозрачный намек, да еще при уме Ху Су, было, конечно, сложно. Но.

— Видите ли, любезный, — начал Ху Су очень вежливым тоном, заодно поднимаясь на ноги и не забывая поглядывать на посох в руках голубого халата, — я бы ушел сейчас с радостью, поскольку что к разговору вы не расположены...

Оба халата при упоминании нерасположенности их к разговору одновременно подняли брови: серый — со сдержанным удивлением, голубой — откровенно глумливо.

— Но, осмелюсь сказать, — продолжил Ху Су, — человеку в пути без посоха нельзя никак. Ноги можно поломать на перевале. И вообще.

— И вообще, — повторил за ним серый халат и с мягким укором покачал головой.

Голубой халат же расхохотался, закидывая голову, зычно и оскорбительно, как Ху Су и сам умел. А вот с обратной стороны быть не любил. Но посох находился не в тех руках, в которых ему хотелось бы, так что приходилось терпеть.

Видя, что с голубым халатом риса не сваришь, Ху Су обратил кроткий взор на господина в сером. И не отрывал его до тех пор, пока господин в сером не вздохнул.

— Чэнь, отдай посох этому господину, — сказал он мягко, обращаясь к голубому халату. — На дорогах без оружия и вправду опасно.

— Опасно! — поддакнул Ху Су, энергично закивав головой.

— А если он опять будет грабить? — поинтересовался голубой халат у серого, с подковыркой так, точь-в-точь учитель — урок у нерадивого ученика.

И как серый халат — сразу видно, человек утонченный и ученый — это хамло терпит?

— Кого ему здесь грабить, на территории Цзянцзо? — улыбнулся серый халат голубому. — Моих людей? Ну, пусть попробует.

— С другой стороны, не он их, так они его, — внезапно согласился голубой халат.

И посох полетел в Ху Су с такой скоростью, что он едва уклонился и с большим трудом поймал его в полете.

Голубой халат, названный Чэнем, одобрительно присвистнул.

— А реакция у нашего незадачливого грабителя есть, — заметил он, снова обращаясь к серому халату, будто Ху Су рядом и не было вовсе. — Не нужен тебе еще один бойкий молодчик?

Серый халат покачал головой.

— Ловкость есть, а в голове пусто, — печально заметил он. — Такого добра полно.

Ху Су даже обидно стало. Это у него-то в голове пусто? Это таких-то, как он, полно? Он даже хотел возразить, но неожиданно голубой халат за него вступился:

— Э, не скажи. Такую реакцию еще днем с огнем поискать. Впрочем, ты прав... Ловкие руки при отсутствии ума — скорее беда, чем находка.

— Хоть вы несправедливо и назвали меня сейчас дураком, — заговорил Ху Су, обращаясь к господину в сером, одновременно отступая назад, к дороге, — а должен я вам сказать, что произвели вы на меня большое впечатление добрым нравом и ученостью, которая видна в ваших разумных поступках.

Тут он бросил взгляд на голубой халат, давая понять, что не всех здесь он находит достойными такой похвалы.

Господин в сером халате от его слов коротко, тихо рассмеялся. Уж непонятно, что его в искренних словах Ху Су так позабавило. Голубой же халат посмотрел на господина в сером и закатил глаза, явно адресуя свою пантомиму не Ху Су.

— И хочу вас заверить, ученый и вежливый господин, — продолжил Ху Су, отходя уже на достаточное расстояние и потому немного повышая голос, — что ударить я вас хотел совсем несильно. Честное слово, не имел намерения вам навредить, а только, так сказать, прояснить ситуацию. Потому что вижу — вы слабы здоровьем.

Тут господин в сером совсем расхохотался, и красиво так, как речка зажурчала. А голубой халат скрестил руки на груди и давай опять насмехаться:

— Да ты у нас, как я смотрю, милосерднее Гуань Инь! А ну брысь отсюда, пройдоха!

— Ну что ты, Чэнь, гонишь такого приятного в общении гостя, — сквозь смех упрекнул его господин в сером. — Не иначе как потому, что все дифирамбы достались мне.

Но голубой халат был явно из тех, кому ты слово, а он тебе — два:

— Посмотрел бы я, как ты бы оценил удовольствие от общения с этим разбойником, кабы я его посох от твоей головы не отвел! Я вот думаю, не дать ли ему палок, а то как-то... будто бы не закончили мы. Нет у меня чувства завершенности...

Ху Су уже ступил на дорогу, а упоминание о палках только добавило ему скорости. Господин в сером был вроде на его стороне, но такие, как голубой халат, — люди необузданные. Никогда с ними не знаешь, чем дело обернется. Был бы Ху Су сильней в бою, прибил бы для верности, а так... Слишком много неопределенности в вопросе.

А неопределенность Ху Су, будучи человеком практичным, не любил.

В общем, очень быстро заспешил он по дороге прочь от лихих людей, про себя приговаривая, что, мол, всю правду говорят о разбойниках из цзянху — нет от них добра честным людям, одно беспокойство.

Часть вторая
В которой Ху Су сначала выигрывает в поединке и люли получают его противники, а потом все происходит ровно наоборот

Однако позже у Ху Су появилась возможность узнать, что и от разбойников из цзянху бывает польза.

А дело было так.

Шел он после встречи с грубияном в голубом халате и ученым человеком в сером по дороге. Шел долго и никакого селения не встретил. Заночевал он в придорожных кустах, а наутро отправился в путь снова. И прошел так до полудня, и снова никого. Никакого дыма на горизонте, никаких следов лошадей на земле.

По всему видно, места безлюдные.

Загрустил тут Ху Су, поскольку хоть и были у него деньги, а еда вся давно кончилась. Крепко пожалел он, что сразу вступил с теми двумя путниками в ссору вместо того, чтобы выведать у них, где тут люди живут.

Так он и шел с печальными мыслями, пока не увидел вдруг в стороне дым от костра. Видимо, кто-то зажег его вот прямо только что, не иначе как решил приготовить себе обед!

Ху Су очень обрадовался, воспрял духом и поспешил в сторону костра.

На пригорке посреди камней действительно горел костер, а на нем жарились две тушки кроликов.

Вокруг костра вольготно расположились шестеро дюжих парней возраста Ху Су, в дорожных халатах, у каждого за спиной — по боевому цзяню. Увидев мечи, Ху Су вздохнул. Шестеро вооруженных молодчиков, а он без друзей, с одним только посохом и голодный, как гуй. Где справедливость?

Однако урчащий желудок сам себя не накормит. А молодцы с цзянями не накормят и подавно — видно по рожам и по нехорошему блеску в глазах, с которым те пробежались взглядами по каждой складочке халата Ху Су. Чем мерзавцы промышляют, объяснять умному человеку было не нужно. Как и то, кого они тут сочли добычей.

— А вот и гости пожаловали, — сказал один из детин, и все шестеро заржали.

Ху Су, изобразив на лице безмятежность, достойную самого Будды, поприветствовал разбойников:

— И вам хорошего дня, добрые люди.

Услышав, как Ху Су их назвал, детины засмеялись в два раза громче.

Можно было, конечно, продолжить беседу. Но Ху Су рассудил так: железо куют, пока горячо, а в спину врагу бьют, пока тот не обернулся. В общем, не стал он ожидать, пока лихие люди опомнятся да повытаскивают свои цзяни, размахнулся посохом, крутанулся, как заезжий фехтовальщик учил, и прямо в полете нанес удар, а потом другой, да так и вырубил сразу двоих. А третьему засадил другим концом посоха, в самое причинное место засадил, и тому стало не до боя.

Трое оставшихся все-таки повскакивали, собаки такие, и похватали цзяни. Но трое — не шестеро. С троими-то Ху Су дрался и не раз, и не два.

Заезжий-то фехтовальщик, пока жил в их селении, часто водил Ху Су на ярмарку, а там вызывао таких же любителей подраться на бой. И часто они с Ху Су сражались вдвоем с пятерыми, а то и с семерыми, и всегда выходили победителями. Хорошие были денечки! Жаль, что как ушел заезжий фехтовальщик из деревни, так о нем ни весточки.

Зато с такими вот молодцами, у которых руки под грабли точены, а не под цзяни, теперь у Ху Су никаких проблем нету.

Разметав молодчиков посохом, как метлой — опавшие листья, Ху Су крепко задумался: не взять ли цзянь и не порешить ли их всех, чтобы не было свидетелей и за обиду чтоб потом не мстили?

Но вот что пришло ему в голову. Всего сутки назад на этой самой дороге видели его двое местных. Что если станут искать убийцу, да и спросят у них? А они возьми, да и опиши Ху Су так подробно, что узнают его? И одно дело, когда ты сбросил тела в ущелье и доказательств твоего злодеяния нету, одни только домыслы! И совсем другое — когда ты на гуевом пригорке и тела как следует спрятать негде, даже не закопаешь толком, кругом одни камни. Да и не цзянем же копать, гуям на смех!

А оставлять шесть трупов лежать на солнышке... ох. Найдут, как пить дать. И поди потом отбрешись, что не ты...

Рассудив так, Ху Су тяжело вздохнул. Взял себе цзянь, который получше в руку лег. Собрал с разбойников, что валялись на земле — кто совсем без сознания, кто тихо постанывая и ругаясь — их кошели. И пошел заворачивать в мешок кроликов. Путь долгий, еда ему пригодится.

***

Но не зря говорят в народе, что сложно постичь направление вещей и предсказать замысел богов. Путешествие, начавшееся благоприятно, недолго для Ху Су оставалось таковым.

Решив убить двух зайцев — срезать путь и уйти от погони — он опрометчиво свернул с большой дороги на горную тропу и довольно скоро заплутал. Горные тропы виляли и вливались друг в дружку подобно малым ручьям, что вьются вокруг большой реки. Да только ручьи Ху Су в этот раз никуда не впадали, хоть и шел он уже три дня и давно подъел обоих кроликов. Не то что мирный люд, даже и разбойники перестали встречаться ему на дороге. Последнему обстоятельству, впрочем, Ху Су был рад.

Однако на четвертый день. уже довольно измученный, он увидел вдали какие-то строения. И на радостях так быстро понесся вперед, что оступился и свалился прямо в пропасть. Верный посох его тут же полетел вниз, сам же
Ху Су, в отличие от посоха. имел руки, коими уцепился за край обрыва. Да только как ни пытался он вскарабкаться по отвесной скале наверх — все не получалось. Только камни из-под пальцев повылетали, ухудшив его и без того шаткое положение.

Устав наконец, так и повис он на скале, в печали и размышлении. Мысль о том, чтобы окончить свои дни вот так, упав и разбившись о камни, казалась ему ужасно несправедливой. С другой стороны, нужно было решить, звать ли на помощь. Поди угадай, кто придет — может, они только на пальцы наступят! Разве можно с точностью сказать?

С точностью сказать было ничего нельзя. И Ху Су, поразмыслив, решил повисеть немного, отдохнуть и снова попытаться справиться своими силами.

Он как раз собирался предпринять новую попытку, когда услышал голоса.

— Еще немного! — сказал тихий и приятный голос, в котором Ху Су сразу узнал голос господина в сером, встреченного недавно на дороге.

— Нет! — ответил ему другой голос, тоже Ху Су прекрасно знакомый.

Голубой халат, гуи его дери.

Звать или не звать на помощь этих двоих? Вопрос был не из легких. Господин в сером, конечно, мог и помочь. Но голубой халат мог и по пальцам ударить. Вот и решай, кто из них в их паре главнее.

— Еще пару ли, Чэнь!

— Пару ли? — голубой халат орал на своего спутника, как на чужого. И так строго говорил, что по всему выходило: главный — он. — Ты мне четверть стражи назад говорил «два ли»! И сколько уже нагулял!

— Мне на пользу!

— Это ты своему пульсу скажи! На пользу ему...

Пальцы у Ху Су совсем онемели, а сил так и не прибавилось. Нужно было решаться, и он решился.

— Помогите! Помогите, люди добрые! — заорал он истошным голосом.

Старые знакомцы тут же умолкли, и совсем скоро над обрывом, где так неудачливо висел Ху Су, склонились две фигуры. На сером халате на этот раз был халат белый, из такого же неотваренного шелка. А вот голубой халат не изменил себе и остался в том же оттенке. Только на этот раз на его одеждах не было грязи, да и волосы были почти не встрепаны.

— Это кто же тут у нас? — предсказуемо глумливо поинтересовался голубой халат. — Неужели наша Гунь Инь?

— Помогите, люди добрые! — повторил Ху Су для особо одаренных.

Но голубой халат скрестил руки на груди, даже и не думая приходить на помощь.

Тогда Ху Су обратился к серому, то есть теперь уже белому халату.

— Добрый господин! Будьте милосердны! Протяните руку несчастному!

— Этот несчастный отколошматил шестерых твоих людей так, что они еще долго не будут ходить, — заметил голубой халат, тоже обращаясь к господину в сером... тьфу, белом.

— Эти разбойники пытались меня ограбить! — закричал Ху Су. — Мне пришлось защищаться!

— И серебро ты у них отобрал в целях самозащиты, — продолжил глумиться голубой халат. И как земля только таких носит!

— Не брал! Не брал я их серебра! — крикнул Ху Су на всякий случай.

— Вытащи его, Чэнь, — вступил в разговор господин в белом. Благодетель!

— А по-моему, он отлично висит, — возразил голубой халат,

Господин в белом кротко вдохнул и — Ху Су готов был поклясться — томно взмахнул ресницами. Голубой халат прищурился и склонил голову набок. Так они смотрели друг на друга четыре долгих удара сердца. А затем голубой халат стремительно склонился над пропастью и, ухватив Ху Су за шкирку, рванул с такой силой, что Ху Су взлетел как птица и рухнул на заднее место — уже вполне себе на твердую землю.

— Вот второй раз вас вижу, и второй раз страдает самая нежная часть моего тела! — пожаловался он голубому халату, потирая зад.

— И это вместо спасибо? — грозно спросил голубой халат, нависая над Ху Су и упирая руки в бока.

— Нет, нет, — поспешно пояснил Ху Су, — ни в коем случае!

И на всякий случай простерся в поклоне, приговаривая: «Благодарю, благодарю, господин Чэнь! Такое владение ци! Вы — мастер, подобный славным мастерам прошлого!».

Рядом захохотал господин в белом.

— Вот видишь, господин Чэнь, и тебе досталось немного молока и меда от нашего сладкоголосого незнакомца! — сказал, не прекращая смеяться.

Ху Су на всякий случай не стал поднимать голову из поклона. Такие люди, как голубой халат, любят послушание. Глядишь, не станет обыскивать и не отнимет кошели.

— Отчего же незнакомец, — возразил голубой халат, и у Ху Су стало нехорошо на сердце. — Ху Су это, из селения ? , что в восьми днях отсюда. Его разыскивают за убийство семерых человек. Я сначала посмеялся над подобным обвинением. Но после неприятности с твоими людьми отнесся к нему более серьезно.

— Не убивал! — закричал Ху Су, резко вставая на ноги и на всякий случай выхватывая из-за спины цзянь.

Господин в белом — предатель! — захохотал еще сильнее. Даже за живот ухватился. Хотя, казалось бы, что смешного в столь тягостной ситуации?

—Ты это зачем сейчас сделал? — спросил голубой халат и ткнул веером в сторону цзяня Ху Су. — И кстати, эта вещь тебе не принадлежит. А ну быстро верни ее господину, чьих людей ты ограбил! И серебро тоже.

«Ага. Разбежался», — весело и немного нервно подумал Ху Су и, сжав меч покрепче, шагнул еще пару раз назад.

— Люди добрые, — сказал он мягко и выставил вперед свободную от оружия ладонь, а цзянь завел в боевое положение, — давайте не будем ссориться. Я просто пойду своей дорогой, худого вам не сделаю... Хорошо?

— Нехорошо! — отрезал голубой халат, но свой цзянь так и не достал.

Достать оружие при его сноровке было делом нехитрым. И все же у Ху Су теперь было серьезное преимущество. Тяжело вздохнув и мысленно попросив у господина в белом прощения за причиненное беспокойство, он подался вбок, а затем обрушил на голубой халат свой любимый удар. От которого и заезжий фехтовальщик с трудом уклонялся, и столько человек пострадало по ярмаркам, что Ху Су всех и не упомнит.

Однако голубой халат, видимо, был колдун заговоренный, или сам бог войны спустился с небес в его обличье. Не только не стал доставать он свой цзянь, но даже и отступать не захотел. Напротив, просочился мимо сверкнувшего в воздухе лезвия, как вода через пальцы, и вот он уже у Ху Су под боком, и одна его рука на рукояти поверх пальцев Ху Су, а другая — сжимает Ху Су запястье. И какую-то точку нажал, змея подколодная, что кисть — раз! — и повисла, будто сухожилие подрезали!

Все это произошло быстрее, чем за один удар сердца. А со следующим ударом стоял уже демон в голубом халате напротив Ху Су и постукивал чужим цзянем по ладони, будто палкой.

Ху Су попробовал пошевелить пальцами правой руки — все без толку. Думал убежать — да куда там, можно и не пытаться. Так что он выбрал тактику, что спасла в прошлый раз. Прижался спиной к скале и обратил взор, полный мольбы, к белому халату.

Белый халат перестал смеяться, но улыбка с его лица не сошла. Однако понять, сулит его веселость Ху Су добро или худо, человеку простому и неграмотному было сложно.

— Отдай ножны, — сказал голубой халат, все постукивая металлом по ладони.

Ху Су вжался в скалу сильнее и посмотрел на возможного своего спасителя еще жалобнее.

— Отдай, для твоего же блага прошу, — повторил голубой халат с неприятной настойчивостью.

— Не спорь с ним, — посоветовал белый халат Ху Су, не прекращая улыбаться. — Отдай.

Ху Су, хмурясь и чуя недоброе, снял ножны, протянул гую в голубом. Тот невозмутимо вложил в них цзянь и снова с силой хлопнул им об ладонь. Будто пробовал.

— Эй! — запротестовал на всякий случай Ху Су. — Что это вы задумали?

— Повернись и наклонись! — скомандовал голубой халат таким повелительным и непреклонным тоном, что у Ху Су на душе стало совсем погано.

— Зачем? — спросил он жалобно.

— Будешь слушаться, останешься живым и относительно целым, — веско и поучительно изрек голубой халат. — А не будешь, пеняй на себя. Я ведь могу меч и обнажить.

И медленно потянул меч из ножен, показывая лезвие.

Хуан метнулся взглядом к белому халату, но тот только плечами пожал.

— Я бы на твоем месте больше не злил мастера Линя, — посоветовал он кротко. — А то ведь можно и без важных для жизни частей тела остаться.

— А если буду слушаться, все части тела останутся при мне? — печально уточнил Ху Су.

— Если будешь слушаться, все части тела останутся при тебе, — голубой халат кивнул с важностью императорского судьи и снова вложил цзянь в ножны. — И даже уйдешь ты отсюда на собственных ногах. Сидеть будет трудно первое время, но ты с этим справишься.

— Нрав у вас дурной, а сердце жестокое, — вздохнул Ху Су, повернулся лицом к скале, нагнулся и уперся руками в камни. Что задумал голубой халат, было понятно и без объяснений. Одинокого беззащитного путника любой может унизить и обидеть ради забавы.

Первый удар оказался совсем не сильным и пришелся аккурат по мягкому месту. Ху Су на всякий случай все равно ойкнул. Уж точно он был не из тех людей, кто из ложной скромности станет терпеть мучения молча.

— Что значит твое «ой»? — не преминул уточнить издевательски голубой халат. — Ты небось ничего и не почувствовал!

И ударил еще раз, посильнее.

— Так вы же не черепаху бьете по панцирю, — возразил ему Ху Су, — а живого человека по нежному месту! Ой!

Третий и четвертый удары были уже от души — наверняка поперек зада остались красные полосы. Но от настоящего наказания палками все-таки эта порка была, как небо от земли. Не иначе как производилась она исключительно ради злой шутки.

Нанеся еще несколько ударов, достаточно болезненных для того, чтобы Ху Су орал уже совершенно искренне, гуй в голубом, видимо, заскучал.

— Что-то на тебе слишком много халатов, — заявил он Ху Су. — А ну подними их.

Халатов на Ху Су было ровно столько же, сколько на всех приличных людях — два. И показывать негодяю зад было совсем уж зазорно. Но когда ты в руках человека без сердца, зато с дурным чувством юмора, выбирать не приходится. Ху Су тяжело вздохнул и потянулся уже задирать полы, как вдруг вмешался господин в белом:

— Чэнь! — сказал он, и в его недавно мягком и журчащем, как прохладный ручей в жару, голосе зазвенел самый настоящий металл. Ху Су аж вздрогнул от такой перемены.

— Чтобы наказание пошло на пользу, оно должно быть ощутимым, — пояснил голубой халат веско и убедительно. Слишком веско и убедительно, чтобы даже Ху Су не насторожился.

— Чэнь, — повторил господин в белом тем же железным тоном.

— Я хочу видеть, куда бью и с каким результатом!

— Это я понял, не сомневайся.

А ведь умеет белый халат говорить так, что мороз по коже. Вот кто бы мог подумать!

Голубой халат сзади фыркнул:

— Твоя ревность беспочвенна и...

— Чэнь!

— Вечно ты меня обвиняешь гуй знает в чем! Этот разбойник даже не в моем вкусе!

— Как и тот, что принес тебе вчера письмо из Великой Чу?

Ху Су от любопытства даже оглянулся и успел увидеть, как голубой халат набрал в грудь воздуха, видимо, для длинной отповеди, но как услышал про письмо из Чу, сразу и выдохнул. Видимо, рыльце-то было в пушку.

— Если я не отчитываю тебя каждый раз, когда ты встречаешь кого-нибудь совершенно не в твоем вкусе, — белый халат вытянул руку и указал красивым длинным пальцем прямо в грудь голубому халату, — это не значит, что я слепой.

Голубой халат снова возмущенно вздохнул, как человек, обвиненный несправедливо. Однако оправдываться не стал, а только поджал губы, вздернул подбородок и, помолчав мгновение, вдруг набросился на Ху Су:

— А ты что уставился, разбойничье отродье! А ну вон с глаз моих!

Ху Су чуть было не ляпнул, что, мол, как-то подозрительно быстро вы расхотели меня наказывать. Но, слава предкам, эти неразумные слова он успел удержать на языке.

Голубой халат же неожиданно проявил великодушие и бросил под ноги Ху Су его цзянь.

— Этот меч принадлежит Хо Чженю, — напомнил господин в белом, чей голос снова стал мягким и журчащим, как прохладный ручей.

— Тому Ху Чженю, у которого сломано четыре ребра и обе руки, правая в двух местах? — хмуро уточнил голубой халат, — Ему еще нескоро понадобится оружие.

Ху Су решил для разнообразия проявить вежливость и простерся на дороге в самом нижайшем поклоне. Сначала перед голубым халатом:

— Великодушный господин, спасибо вам за доброту и простите неразумному все обиды! От недостатка ума все, а не от злого нрава!

— Даже у меня нет такой наглости, — заметил голубой халат.

По тону Ху Су не понял, одобрили его или осудили. Но лица от земли поднимать не стал — для пущего эффекта.

— Долго еще валяться собрался? — спросил наконец голубой халат. — Сам уйдешь или пинком помочь?

Ху Су после этих слов поднялся на колени и простерся уже перед господином в белом:

— Недостойный просит простить хлопоты, которые причинил я вашим людям! Моя вина, хоть они и набросились на меня сами вшестером! Вы, господин, ликом подобны луне, ученостью поспорите с мудрецами прошлого, а сердце ваше исполнено кротости и сострадания к ничтожным!

— Значит, ликом подобен луне, — повторил за ним голубой халат нехорошим тоном.

Ху Су тут же всполошился. Когда у двоих под подолами гуляет южный ветер, как с ними себя вести? Начать оправдываться, мол, совсем не то я имел в виду? Не усилит ли это подозрение? Прикинуться дураком, мол, не понял я вашего намека? Выгодно ли сейчас Ху Су прослыть для белого халата полным идиотом?

— Переживаешь, что не твою красоту здесь хвалят, Чэнь? — засмеялся белый халат. — Разве не хватило тебе тех строк, что я сложил о ней сегодня?

— Строки твои были полны тайного лицемерия и служили намерению вытащить меня на прогулку, — возразил голубой халат, впрочем, как показалось Ху Су, без злобы.

— Так и этот достойный человек пока еще ни одного искреннего слова не сказал, — невозмутимо откликнулся белый халат.

Ху Су испуганно поднял голову, но тут же успокоился: выражение лица у господина в белом было самое доброжелательное.

— Тебя действительно зовут Ху Су? — спросил господин в белом и улыбнулся так, что на душе потеплело.

— Ху Су я и есть, благородный господин! — поспешил подтвердить Ху Су, — Только братьев Сунь, будь они неладны, я не убивал!

— Откуда ж узнал, кого именно послали за тобой в погоню? — встрял неугомонный голубой халат. Потомок змеи, ехидны и, к сожалению, еще и тигр там пробегал.

— А кого ж еще? — возразил Ху Су, и возражение его было разумно. — Они, паскуды такие, вбили себе в голову, что я должен выплатить долги моего покойного отца!

— А ты, значит, не должен?

— Откуда ж у меня деньги! — печально возопил Ху Су. — Только халат весь в заплатах и остался!

— И шесть чужих кошелей с серебром.

Какой же противный все-таки человек этот голубой халат! И как же это неприятно, когда подобным грубиянам боги дарят умение хорошо сражаться.

Ху Су скорбно вздохнул и, пока с проклятого языка не сорвалось что-нибудь лишнее, снова простерся в поклоне.

— Хочешь работать на меня, Ху Су?

Хоть к этому и шло, а все равно предложение господина в белом застало Ху Су врасплох. Он немного полежал лицом в пыли, прежде чем подняться и дать осмысленный ответ:

— Да, господин.

— Знаешь ли ты, кто я? — спросил господин в белом строго, и от журчания ручья в его голосе снова остались лишь едва уловимые отзвуки.

— Имени вашего я не знаю, — честно ответил Ху Су, — но птицу видно по полету, а не по имени.

Господин в белом усмехнулся — властно так, не всякий большой чиновник эдак сумеет.

— И что же ты видишь по моему полету, Ху Су?

Вопрос был с подковыркой. Хорошо бы ответить, не оплошав.

— Вижу, что летаете вы высоко и видите далеко, — осторожно начал Ху Су. — И это... птенцов не обижаете. Без нужды.

Господин в белом ничего не сказал, только продолжил смотреть, и взгляд у него стал пронизывающий — хоть в плащ укутывайся. Плаща у Ху Су при себе не имелось, зато была какая-никакая голова на плечах.

— Я, может, и не выгляжу слишком умным, — продолжил он вкрадчиво, но уверенно, как, бывало, разговаривал с купцами, уламывая сделать скидку, — но натуру людей чую, как волк чует кровь. Вы — человек с большими целями, ученый, сильный и справедливый. Другого хозяина и пожелать невозможно.

Господин в белом слегка склонил голову набок, и взгляд его стал скорее задумчивым, нежели цепким.

— Читать-писать умеешь?

— Это еще зачем? — и тут встрял голубой халат.

— Может быть, я тоже хочу, чтобы мне носили письма из Великой Чу, — усмехнулся господин в белом и так стрельнул глазами из-под ресниц, что Ху Су аж жарко сделалось.

А голубой халат, скотина бездушная, заржал только:

— Тогда зачем помешал ему показать самое важное при такой работе?

«Это он мой зад имел в виду?» — подумал Ху Су с осуждением. И сразу понял — не только ему слова голубого халата пришлись не по нраву. Господин в белом вроде и не показал, что озлился, разве что губы немного поджал. Но озлился, это Ху Су точно понял.

Голубой же халат — и кто тут дурак? — продолжил глумиться, не подметив, что ступает неверно, как по тонкому льду весной:

— Не то ты у него спрашиваешь! Предоставил бы это дело мне, я умею вести такие беседы.

— Если ты уже достаточно похвастался своим умением вести беседы, — оборвал его господин в белом, — то не позволишь ли мне самому немного поговорить с этим человеком? Не вмешиваясь?

Что-то было теперь уже не только в его голосе, но и во всем облике, от чего Ху Су подумал на мгновение, не демон ли из самой преисподней к ним пожаловал.

Только голубому халату все нипочем, все как с гуся вода.

— Сам намекнул, что хочешь писем, какие я получаю, — проговорил он с деланной обидой и отвернулся, вложив руки в рукава. — Я всего лишь хотел поделиться с тобой опытом.

Господин в белом не промолвил в ответ ни слова. Видимо, молчание было особым его оружием.

— Если хочешь подергать за хвост чужую ревность, имей в виду, что могут подергать и твою! — добавил голубой халат еще через три удара сердца.

Господин в белом снова не ответил, вперив в голубой халат взор, исполненный ледяного укора.

— Я не знал, что ты принимаешь близко к сердцу! — сказал голубой халат еще через три удара сердца, поворачиваясь к собеседнику.

Белый халат молчал и смотрел.

— Я сделаю выводы, — продолжил голубой халат уже другим тоном.

— Это какие же? — уточнил господин в белом строго.

Голубой халат выразительно посмотрел на Ху Су.

— Быть может, мы продолжим этот, несомненно, очень занимательный разговор в другое время, в другом месте и без свидетелей? — спросил он и снова вздернул нос, да только уже не так уверенно.

«Ха-ха, — подумал Ху Су, — свидетели ему внезапно стали мешать!». Этих двоих он уже читал как книгу. То есть книги-то он как раз читать и не умел, совсем немного знал иероглифов. Но эти двое были довольно простыми иероглифами. Южные страсти-то мало отличаются от всех прочих. Вот, к примеру, голубой халат, ясное дело, соскочить хочет, как, бывало, соскакивает хитрая рыба с крючка. Думает, отложит беседу, да и забудется. Даже смешно, что он через ложе понимает господина в белом хуже, чем Ху Су через пару беглых разговоров.

Видимо, похожие мысли промелькнули и в голове у господина в белом. Поскольку он усмехнулся понимающе и только после небольшой паузы кивнул.

— Ладно, Чэнь, как скажешь. Хочешь наедине — будет тебе наедине.

И такой это угрозой прозвучало, что не только Ху Су вздрогнул, но и на наглое чело голубого халата набежала тень. То-то.

— Так умеешь ли ты читать и писать? — снова обратился к нему белый халат, показывая, что умеет возвращаться к неудобным вопросам.

— Умею, — поспешно кивнул Ху Су, рассудив, что пусть сначала возьмут на службу, а там с небольшим недопониманием они разберутся.

Господин в белом повернул голову к голубому халату:

— Врет?

— Врет! — уверенно подтвердил тот.

— Но как убедительно врет, — похвалил господин в белом.

Голубой халат пожал плечами:

— Убедительность эта до первой книги, которую ты предложишь ему прочесть.

— Книгу не надо, книги сложно написаны! — тут же встрял Ху Су. — Лучше дайте какую-нибудь опись товаров. Ее прочту!

— Вот видишь, опись товаров он прочтет, — улыбнулся господин в белом.

Голубой халат только головой покачал, весь прямо-таки излучая сомнения. Предвзятый человек иногда хуже стихийного бедствия, да сам этого не понимает.

— Подытожим, пожалуй, — господин в белом снова обратился к Ху Су. — Меня зовут Мэй Чансу. Я глава военного союза Цзянцзо. Слышал о таком?

Ху Су покачал головой. Союзов в цзянху было, как собак в большой деревне. Каждую по имени не запомнишь.

— Видишь строения? — господин в белом показал в сторону построек, которые Ху Су и раньше заприметил. — Это Архив Ланъя.

— Тот, который списки делает? — проявил осведомленность Ху Су. Не совсем же он был темный человек.

— Он самый, — усмехнулся господин в белом и уважительм жестом указал на голубой халат. — А господин Линь Чэнь — молодой хозяин Архива.

— Он? — не удержался Ху Су и даже ткнул в голубой халат пальцем от удивления.

— Руки держи подальше, — посоветовал голубой халат. — Запасных у тебя нет.

Ху Су тут же отошел подальше, на всякий случай. И уже оттуда заметил:

— Большой вы, оказывается, учености человек. А ведете себя хуже любого разбойника.

— Ты смотри, ему не только лавры Гуань Инь покоя не дают. Он еще и в манерах наставлять взялся! — прищурился голубой халат.

Неприятно так прищурился, поэтому Ху Су на всякий случай замолчал и принял кроткий вид.

— С мастером Линем я тебе советую не ссориться, — заметил господин в белом. — Во-первых, запасных рук у тебя в вправду нет. А во-вторых, мастер Линь крайне редко бывает неправ.

«Только когда валяет по ложу подателей писем из Великой Чу», — подумал Ху Су, но вслух, конечно же, ничего такого не сказал.

— Кроме того, — продолжил господин в белом, — я у мастера Линя в гостях и пользуюсь его великодушной заботой о моем здоровье. Словом, в случае вашей ссоры защищать я тебя не намерен. Это понятно?

— Понятно, господин, — Ху Су даже поклонился для пущего эффекта.

— И последнее, — голос господина в белом зазвучал строже. — Если хочешь на меня работать, придется тебе вернуть моим людям все награбленное.

При этих словах Ху Су очень расстроился. Но, переборов печаль, еще раз кивнул.

— Ну что ж. Вот мы все и решили, — господин в белом снова улыбнулся. — Дам тебе время подумать. Мы с мастером Линем еще немного погуляем...

— Вы с мастером Линем прямо сейчас вернетесь домой, — бесцеремонно оборвал его голубой халат.

Господин в белом мгновенно принял вид столь кроткий и невинный, что и подумать невозможно было, кто тут командовал недавно не хуже иного военачальника.

— Но я хотел еще дойти до... — начал он и затрепетал ресницами.

— Домой! — рявкнул голубой халат, и господин и белом печально притих — вот совсем как Ху Су недавно.

— Итак, — после короткой паузы он снова обратился к Ху Су, — мы с мастером Линем возвращаемся в Архив. Ты посиди, подумай, взвесь, чего хочешь. И если решишь служить у меня, ступай за нами следом. В Архиве назовешь свое имя, и тебе скажут, что делать дальше. У тебя остались ко мне вопросы?

— Нет, господин!

— Тогда до встречи или прощай, Ху Су. Так или иначе ты меня развеселил сегодня.

Господин в белом начал осторожно подниматься. Голубой халат тут же метнулся к нему, протягивая руку, позволяя на нее опереться. И хоть с лица его не сходило глумливое выражение, жесты его были исполнены нежности и заботы.

«А мастер Линь-то у нас не на шутку влюблен», — усмехнулся про себя Ху Су и сделал себе заметку на будущее.

— Когда уходишь в защиту, держи цзянь на полцуня ниже, — бросил ему голубой халат вместо прощания.

И они оба зашагали прочь. Белый халат — с осторожностью человека нездорового. А голубой — с видом тигрицы, которая следит, чтобы у тигренка не разъезжались ноги.

«Какая потешная пара», — покачал головой Ху Су. Но только думать надо было не о глупостях, а о деле. Так что он достал кошели — свой собственный и тот, в который пересыпал чужое серебро — и положил их перед собой.

Выбор был простой. Вольная и опасная жизнь с двумя кошелями, где никто Ху Су не указ, но никто и не защитит, если — когда — обрушатся невзгоды. И другая жизнь — допустим, даже и без чужого кошеля, зато с серьезным покровительством. Все ж не гуй с горы, а сам глава военного союза. Союзов этих, конечно, больше, чем мух летом, а всё не последний человек в цзянху! Ну и сам хозяин Архива Ланъя его по ложу валяет. Архив-то место, небось, со связями и с деньгами. И сдается Ху Су, крутит господин — как его там? Мэй? — молодым хозяином Архива, как Ху Су своим посохом крутил, пока тот в пропасть не свалился.

«В общем, думать нечего», — решил Ху Су. Пересыпал из чужого кошеля немного серебра в свой — если повезет, малую пропажу не заметят. А заметят, скажет: ничего не знаю, обронил. И поспешил в сторону Архива Ланъя, где, по всему выходило, ждал его дивный новый мир.

@темы: Слэш, Фики

---

Драма двух не-аудиалов

[Aerdin]

Зацепились тут с соавтором языками в процессе пересматривания и сохранения в копилочку клипов Линь Чэнь/Мэй Чансу (а то удаляют, паника-паника!)

И вспомнили про прекрасный клип по ЦзинСу, в котором просто охуительная песня идеально легла на историю (но какого черта, драгоценный клипмейкер, ты не ставишь хотя бы минимальные отметки о том, кто ты такой, как, черт возьми, искать тебя теперь?! Найдись, прекрасный человек!)

Так вот, драгоценные сестры. Поскольку мы не аудиалы, просим помощь зала.

Хотим по возможности русскую песню (это важно!) про двух гениев, которых заклинило друг на друге из-за широчайших границ компетентности, про competence porn и "двух мужиков, воспитывающих общего ребенка". Приносите, пожалуйста, в комменты.

Как показывает практика, хорошие песни бьют прямо в мозг. Иланчик  Илана Тосс с "Героем" О.Медведева, и вот неизвестный, но прекрасный клипмейкер с "Ваше Высочество" Михаила Бублика - мы смотрим на вас умоляющими взглядами.

Все оба двое из творческого дуэта,
Aerdin & МИ-2

ЗЫ и даже готовы на взятку!

@настроение: мимими?!

@темы: Слэш, Рекомендации, Пофлудить